Поединок крысы с мечтой
Шрифт:
Евгений Гуляковский бережно перенес в свой новый роман максимально возможное количество типичных образов и ситуаций из реанимированного жанра. Разведывательная деятельность земного ГРУ далеко за пределами Земли и космическая экспансия в те же пределы объяснялись невозможностью хитиновых недоумков строить справедливое общество: «Этот извращенный, полный злобы и боли мир не имел права на существование». Подразумевалось, что Ридов, Кленов и Картов, разрушив очередной мир насилья, посеют среди обломков разумное, доброе, вечное. На протяжении всей книги инопланетяне стремились перевербовать бравого Гравова. Что только ни делали с отважным юношей! Меняли ему имя и профессию, зашвыривали в чужие звездные системы, дважды превращали в каких-то мерзких тварей, знакомили с женщиной-вампиром, гипнотизировали, облучали, просто били по физиономии тяжелыми предметами – и все впустую. Мужественный юноша не выдал инопланетным извергам нашей военной тайны. Тем паче что никакой тайны он и не знал. Более того: к финалу произведения он даже собственное имя знал уже нетвердо, с одинаковой готовностью откликаясь и на Степана, и на Романа.
Последнее обстоятельство объясняется не столько амнезией (которой наш герой время от времени подвергался), сколько композицией. Нетрудно заметить, что автор создал шестисотстраничную эпопею как минимум
Что же касается недовербованного Ромы-Степы, то он на последних страницах благополучно воссоединился с героиней. Не беда, что и героиня к концу книги дважды успела сменить внешность и паспортные данные. Дело, согласитесь, совсем не в именах. Главное, чтобы граница была на замке.
1994
Вилли-завоеватель
Вилли Конн. Герой Бродвея. СПб.: Литера
«Папа Вильям, – сказал любопытный малыш, – голова твоя белого цвета. Между тем ты всегда вверх ногами стоишь...»
Прервем, однако, цитату из классика и не станем поминать всуе седовласого папу-йога. К этой истории многочисленные Вильямы и даже Вильгельмы совершенно не причастны. Автор книги «Герой Бродвея» – такой же Вилли, как я – архиепископ Кентерберийский. Он проживает в России, в городе Петербурге (автор, понятно, а не архиепископ). Он сроду не был ни поэтом, ни каскадером, ни автогонщиком (аннотация в книге нагло лжет). Его родной язык – русский. Рисунки небоскребов на обложке – откровенное надувательство. О качестве текстов скажем ниже, но и так легко догадаться, что перед нами типичный Джим Доллар без девяноста девяти центов.
Впрочем, рекламные трюки, рассчитанные на граждан с пониженным ай-кью, не имеют значения. Гирляндами разноцветной дешевой туфты украшены два неоспоримых факта: многомиллионные тиражи и фантастическая популярность опусов Вилли (будем все-таки называть его так). Это действительно было, причем всего несколько лет назад.
Впервые книжечка В. Конна «Лили», уместившаяся в печатный лист и стоившая около рубля, возникла в киосках «Союзпечати» в конце 1989 года. Книжечка имела на обложке контур летающей тарелки рядом с силуэтом розовой обнаженной дамы и при стартовом тираже в полмиллиона экз. была раскуплена мгновенно. Последнее обстоятельство выглядело поистине необъяснимым: фантастика в данном сочинении присутствовала лишь номинально (в виде все того же НЛО). Что касается эротической линии сюжета, то она могла напомнить разве что о грезах третьеклассника, проковырявшего дырочку в стенке душевой («Она легко скинула халат и повернулась ко мне совершенно голая и обворожительная. Она зачерпнула пригоршню теплой родниковой воды и брызнула себе на грудку. Я увидел, как заблестели серебряные капельки на ее коже и, поблескивая, потекли вниз, вдоль всего девичьего тела, и остановились, повиснув бусинками в самом низу живота, на ее пушке...»). Приведенная цитата в силу колоритности разошлась в те времена по десяткам обличительных критических сочинений в качестве образца дурновкусия. По мысли критиков, читатель тоже должен был почувствовать себя обманутым, возмутиться и объявить Виллиным опусам бойкот. Тем не менее обе следующие брошюрки – «Похождения космической проститутки» и «Террорист СПИДа» – разошлись в считанные недели. В этих произведениях автор беспечно усугубил свою вину как в области эротики (сцена совокупления человека с насекомообразным монстром непонятного пола: «И тут членистые конечности и щупальца существа запульсировали, извиваясь и набухая...»), так и сфере фантастики («Петух почуял биополе, отделяющее прошлое и будущее от настоящего... С этими словами полтергейст исчез...»).
В каждом новом произведении Вилли («Второе пришествие Сатаны», «Постель дьявола-искусителя», «Сексуальный маньяк», «Хуанита умеет все» и проч.) фантастика и эротика продолжали являть неразрывное целое: исправно действовали представители потусторонних сил, честные полицейские, гориллоподобные гангстеры и сексуально озабоченные инопланетяне. Бульварщина была честной, открытой, незамысловатой – почти как в текстах песен американца Токарева, условного тезки нашего автора. «Отстранив нежно спящую у него на груди девушку, Чак лежал на кровати, ожидая, когда холодная мутная волна, поднимавшаяся в его душе, погасит огонь страсти... К проституткам Тэн ходил как на работу... Элен взасос поцеловала его, слегка прикусив язык своими перламутровыми зубками, и потянула к постели... Летающая тарелка тем временем опустилась у подножия черной горы. Распахнулся боковой люк и из него выскочил... дьявол!.. Господи! Спаси меня, и я брошу это проклятое ремесло! – шептала обливающаяся кровью проститутка, слыша за собой топот тяжелых башмаков клиента...» Подобные фразы обязательно присутствовали на каждой странице брошюрок В. Конна. Любители фантастики, обиженные профанацией жанра, награждали автора самыми нелестными эпитетами и учреждали антипризы его имени. На некоторых публицистов само название «Похождения космической проститутки» действовало как красный лоскут на быка, становясь символом упадка нравов в эпоху «так называемой перестройки». В то же время и фэны, и рассерженные публицисты были абсолютно бессильны помешать триумфальному шествию Вилли по стране. Наш герой успел едва ли не раньше всех. Он оказался первой ласточкой, первой зримой приметой грядущего отступления директивной словесности и стремительного наступления массовой литературы – по которой, как выяснилось, так тосковали сердца совграждан. Пока крупные издательства только примеривались, озирались то на конъюнктуру, то на инстанции, пока разворачивали производственные циклы – Вилли штамповал под разнообразными левыми «крышами» (от респектабельного «Мира» до таинственных «Купчинских новостей») желаемую продукцию. Еще не было мексиканских сериалов, видеосалонов на каждом углу, кабельного телевидения в каждом микрорайоне, издательской фирмы в каждом десятом московском подвале. Еще не возникли повсюду книжные лотки, переполненные роковыми страстями и сиквелами всего и вся. Американские фантастические триллеры, на которых Вилли благополучно паразитировал, еще не хлынули на наш рынок. Автор «Лили» и прочих шедевров, пользуясь возникшими читательскими потребностями и неповоротливостью государственных издателей, почти два года снимал пенки и не обращал внимания на злопыхателей-критиков. При этом Вилли, штампуя свои брошюрки, вовсе не имел отдельного намерения довести критиков до белого каления (чем выгодно отличался от постмодернистов): он просто ковал деньги, пока горячо. Творчество становилось суперрентабельным, убогие книжечки объемом в лист изготовлялись элементарно быстро и приносили сумасшедшую по тем временам прибыль. Недаром уже в 1990-м некоторые государственные издательства пытались под шумок тиражировать какого-нибудь очередного Вилли; никогда не забуду, как в моем родном городе Приволжское издательство – чьи вожди на всех углах трубили о духовности с соборностью – для поправки финансового здоровья тихо выпускало космические «Похождения...»
Бенефис Вилли схлопнулся окончательно только в 1991-м, когда книгоиздательская индустрия набрала обороты, и вместо доморощенных суррогатов масскульта на рынок хлынул настоящий фирменный масскульт профессиональной зарубежной выделки. Лишь тогда пропал интерес к брошюркам-однодневкам – и, кажется, навсегда. Вилли не выдержал конкуренции, он даже не пытался всерьез конкурировать – просто исчез в одночасье. Исчез до конца минувшего года, когда и появился томик «Герой Бродвея», вобравший все ранее написанные рассказы. На фоне роскошных толстых томов в целлофанированных переплетах, в суперобложках с золотым конгревным тиснением книжечка Вилли Кона (бумажная обложка, скверная бумага, «некоммерческий» вид) выглядит анахронизмом и вызывает, по преимуществу, ностальгические чувства. Вилли, легко завоевавший однажды читателя Страны Советов, столь же легко его потерял. Небоскребы, небоскребы, а он маленький такой.
1995
Плохие урановые парни
Игорь Исаев. Звездная цитадель. Краснодар: Советская Кубань
Чем знаменита планета Уран? Казалось бы, ответ очевиден: крупными залежами одноименного полезного ископаемого, ценного сырья для промышленного производства мирного и немирного атома. Однако в действительности на этой планете если и есть что-то крупное – так это крупный заговор против земной демократии. За много тысяч космических лье от колыбели всея разумной цивилизации некие плохие парни отвратительной страны задумывают злодейское покушение на демократические (видимо) устои далекой метрополии. Смысл данного покушения так до конца и остается неясен, учитывая расстояния и дедовскую технику межпланетных перемещений. Методы заговорщиков иначе как конвульсивными назвать нельзя. По этой причине Колыбель Разума медлит с отправкой экспедиционного корпуса и пока ограничивается посылкой в логово врага всего парочки начинающих суперагентов Грега и Стаса. Чтобы те как-нибудь подручными средствами выявили крамолу и постарались при выполнении задания не свернуть с орбиты саму планету Уран.
Сразу успокоим читателя: орбиты не дрогнули.
Еще недавно жанр космической оперы (как, впрочем, и оперы мыльной) был прерогативой Европы и Америки, а нам оставалось лишь злобствовать через железный занавес по поводу качества тамошнего мыла и хаотичности тамошнего космоса. Потом занавес подточила ржа, и сквозь щели к нам просочились добротные космические романы Гамильтона, Нортон и раннего Хайнлайна. Коммерческий успех вражеских сочинений вынудил в ту пору отечественных фантастов впасть в грустную задумчивость. В конце 80-х еще молодой и уже обиженный кубанский фантаст Игорь Исаев на страницах столичного «Собеседника» заявил, что в нынешних условиях ему ничего не остается, как взять иностранный псевдоним Генри Сайерс и уже в этом импортном качестве завоевать сноба-издателя и дурака-читателя. Если не ошибаюсь, у новоявленного родственника Дороти Сайерс даже вышла небольшая книжица, где американцы суровой кубанской выделки мрачно лупили друг друга по шляпам. Есть подозрение, что и космоопера про урановых мерзавцев и земных оперов Стаса и Грега должна была увидеть свет под тем же импортным прикрытием: это заметно по фактуре, усиленно боровшейся за право называться зарубежной. Автор деятельно вычесывал родные словечки, добиваясь усредненно-космополитического фона, и даже термин «шкандыбать» (в смысле – перемещаться в пространстве) его среднезападные герои употребили всего лишь разок. К сожалению, все усилия оказались излишни, и второе пришествие сэра Генри на краснодарскую землю все-таки не состоялось. К середине 90-х вдруг изменилась издательская конъюнктура – отчего несравненно больше шансов быть изданным появилось именно у Исаева, а не у закордонного Штир... в смысле Сайерса. Иноземная личина была торжественно сброшена. Чтобы быть до конца последовательным, автор должен был бы заодно переименовать и героев: Миллера сделать Мельниковым, Парадея – Парамоновым, Рохаса – Роговым, Габорио – Горбуновым, а главного злодея Браса Пиньяра – каким-нибудь Борей Пинским. Очевидно, писателю просто не хватило времени на полную перелицовку. Да и для читателя, если разобраться, имена собственные всегда были фактом десятистепенным. Читатель у нас и так мог угадать с налету, где свои, а где злодеи. Раз о персонаже сообщалось, что его «от жены с дочкой, ждущих его теперь в крупной орбитальной колонии у Юпитера, отделяют миллионы километров космической пустоты», ясно было: мужик положительный, спасет человечество и воссоединится с семьей. Стоило герою признаться, будто он уже целых два года только рискует ради ближнего и даже не пьет шампанского, – и мудрый читатель готов был немедленно проникнуться симпатией к бойцу этого невидимого космофронта. Но стоило автору только слабо, легкой деталькой намекнуть в описаниях других персонажей на «расчетливый прищур тусклых глаз», на «выпученные белесые глаза» или просто на «белый металл обнажившихся в кривой усмешке зубов» – и читатель уже за парсек мог разглядеть явных мерзавцев. Разглядеть и разоблачить.
Полагаем, что и при наличии иноземного имени на обложке наш читатель со временем признал бы в авторе соотечественника. Ну кто, кроме нашего брата-фантаста, написал бы: «На Грега опять нахлынул девятый вал противоречивых чувств»? У кого бы еще персонажи «вышли на завершающую стадию накачивания военных мускулов»? Кто бы вспомнил о «солдафонской привычке сдерживать свои эмоции на службе»? Кто бы смог «с притворной энергией приложиться к воображаемому козырьку»? Кто бы «нарочно дразнил его взвинченные нервы»? Никакому зарубежному Генри и в голову бы заморскую не пришло использовать эпитет «жирный» для характеристики звезды («жирная точка невероятно далекого солнца») или оружия («жирный лазерный луч», «жирные золотисто-белые струи», «жирная плазменная молния» и т. п.). И ведь даже на чужой территории, в окружении Грегов и Брасов, наш Игорь Исаев сумел не поступиться одним из главных принципов отечественной приключенческой литературы.