Поединок. Выпуск 7
Шрифт:
Родионов досадливо пристукнул ладонью о стол:
— Ах, Дзасохов, Дзасохов… Что же вы мне раньше про этого Яшку не сказали?
— Вроде ни к чему было, — пожал плечами парень. — Он–то при чем?
— Действительно… Коробов его лучше знает?
— Кажется… Помню, говорил, будто и раньше встречались они.
Родионов встал, приоткрыл дверь в коридор, попросил конвойного милиционера:
— Уведите арестованного. А Коробова — сюда.
Снова сев за стол, быстро листал блокнот, по обыкновению забыв нужную страницу. «Как
Трубку долго не брали. Наконец ответили.
— У телефона, — солидно отозвался Тихомолов.
— Это говорит Родионов, из горотдела, вы были у меня третьего дня, с продавщицей Федякиной…
— Да, да, слушаю вас, товарищ Родионов. Нашли грабителей?
— Нашли, нашли… Скажите — Федякина давно у вас работает, вы ее хорошо знаете?
— Н–ну, как… — замялся на другом конце провода Тихомолов. — Даже не решусь, что сказать. Сейчас прикину…
— Подождите, я имею в виду ее… облик, что ли. Добросовестность, если можно так выразиться… Чтобы вы меня поняли, скажу, что есть несовпадения между показаниями арестованных и Федякиной относительно размеров хищения. Кроме того, похоже, что она и вас ввела в заблуждение; лотерейные билеты на этой точке ею не реализовывались.
Тихомолов молчал.
— Вы меня слышите?
— Да, да, конечно… Просто ума не приложу! Мне сейчас не слишком удобно говорить, народ у меня… Давайте так: я сегодня же уточню, что смогу, и завтра с утра буду звонить. Хорошо?
— Только с утра непременно! Жду звонка, до свидания.
Повесил трубку, и как раз ввели Коробова.
Он, в отличие от Дзасохова, был собран, сверлил исподлобья настороженным взглядом. И было видно, что очень озлоблен.
— Садитесь, Коробов.
— Постою, не в гости пришел.
— Верно, совсем не в гости,. И все же сядьте, пожалуйста, разговор может быть долгим.
— Ну, сел… А разговора не будет!
— Тогда один поговорю… Предположим, я склонен верить, что вы и Дзасохов сообщили правду, то есть взяли вы в палатке меньше, чем показывает продавщица. Если это подтвердится, то вас до суда могут отпустить по домам. Однако все предположения надо доказать… Как лучше к доказательствам приступить, скажите?
— Вам с бугра виднее.
— Согласен. Поэтому ответьте мне: вы хорошо знаете Якова, с которым пили до кражи?
— А его за что путать? Он тут ни при чем!
— Вот как? А если представить такой вариант: у продавщицы недостача и надо ее покрыть, поэтому она договаривается с неким Яковом, а он подпаивает двух малоопытных ротозеев, вас с Дзасоховым, например… А потом все ложится на вас.
Коробов облизал пересохшие губы. Торопить его не следовало, и Родионов выжидал.
— Я до этого два раза его видал, — решился наконец Коробов. — В клубе текстильщиков, на танцах познакомились.
— Где он работает, знаете?
— Шоферит. А где — не знаю.
— Попытайтесь вспомнить,
— Не… Не помню. Только… Да нет — ничего.
— Говорите, говорите… Что — только?
Часто бывало, что «вспоминали», лишь бы отвязаться от расспросов, но Родионов видел, что сейчас Коробов действительно перебирает в памяти свои несложные беседы со случайным приятелем.
— Вот он раз сказал: «У нас на комбинате…» И все.
— «И все», — невольно передразнил Родионов на радостях. — Это не «все», а почти все! Комбинат–то в городе один… Домостроительный. Выглядит он как?
— Такой… Симпатичный.
— Глаза какие, волосы, ну же!
— Глаза как глаза… Серые вроде. Нос обыкновенный… Волосы, как у меня, блондинистый он.
Поскольку Коробова можно было определить блондином лишь с большой натяжкой, Родионов понял, что ожидаемый словесный портрет получить не удастся.
— Негусто, — констатировал с сожалением. — Если что вспомните — сразу проситесь ко мне… А пока я вас отправлю.
Он подошел к двери, чтобы вызвать конвойного и обернулся, потому что сзади тихо донеслось:
— Вот тут у него, — Коробов ткнул пальцем в щеку под глазом, — пятнышко такое, синее…
Тина Барышева явно погрешила против истины, сказав Родионову, что наверху у нее так уж чисто — теплыми потоками пыль заносило высоко. Сейчас, разделываясь с бутербродом, она лишний раз убеждалась в этом, когда на зубах поскрипывал песок.
Барышева и две ее подружки сидели, свесив ноги, на ферме мостового крана, время было обеденное. Беседовали все о том же:
— …Пошел провожать, говорит: «Если с кем теперь увижу — голову оторву!»
— Ой, надо же! Тебе?
— Да не–ет — тому… Ну, с кем увидит. А я ему: больно много отрывать придется, устанете… Он прямо занервничал, ага! И сразу вежливый стал.
— Вот умеешь ты… А дальше чего было?
— Когда?
— Ну, когда к дому пришли…
— А ничего… Договорились сегодня в клуб пойти. Я, говорит, на такси заеду.
— Во дает! Тинка, а ты чего грустная?
— Слушаю. Завидую. Вот живете вы красивой жизнью: танцы, такси… Роскошно!
— А ты, учись больше. От ученья волосы лезут… Не, я люблю на машине кататься! Так бы и ездила целый день.
— Вон бежит какая–то, попросись, может, прокатят… «Волга».
— «Москвич» это, темнота ты, Зойка…
— Ну и пусть. Все равно начальство, наверное… Ты чего, Тина?
Она, привстав, следила, как, выйдя из машины, Родионов что–то сказал водителю и вошел в одну из дверей административного барака. «Это он меня ищет. В отдел кадров справляться пошел… Ах, чудак!»
— Ой, Зойка, что это с ней? Ты куда, Барышева?
— Тише, убьешься, сумасшедшая!
Не слыша окликов, она стремглав пролетела по ферме к лесенке, быстро–быстро, цепляясь за металлические перекладины, заскользила вниз, меж опор ограждения.