Поэмы и стихотворения
Шрифт:
CLXVI.
"Такимъ способомъ, его залахъ смшивается съ другими и пылкіе, вынюхивающіе слдъ его псы приходятъ въ недоумніе, прекращая свой шумный лай до тхъ поръ, пока не откроютъ съ большимъ трудомъ свой промахъ; тогда они опять не щадятъ гортани: эхо имъ вторитъ, точно другая охота происходитъ на небесахъ.
CLXVII.
"Въ это время бдняга-заяцъ ужь на далекомъ холм; стоя на заднихъ лапкахъ, онъ настороживаетъ ухо, чтобы разслышать, преслдуютъ ли еще его враги; до него доносится ихъ новый громкій сигнальный звонъ, и теперь его тревогу можно сравнить съ тою, которую
CLXVIII.
"И тутъ ты увидишь, какъ несчастный, вымокшій отъ росы, вертится во вс стороны, придумывая себ дорогу. Каждый сердитый шиповникъ царапаетъ ему утомленныя ноги, каждая тнь заставляетъ его отскочить, каждый шелестъ его останавливаетъ;- вдь несчастіе попирается многими и въ своемъ униженіи не находитъ помощи ни отъ кого.
CLXIX.
"Лежи смирно и выслушай еще немного… Нтъ, не сопротивляйся, я не дамъ теб встать. Съ тмъ, чтобы заставить тебя возненавидть охоту на вепря, я читаю теб наставленія, вопреки моему свойству, и если я длаю разные выводы, то потому, что любовь способна истолковывать всякія бдствія.
CLXX.
"На чемъ я остановилась?" "Все равно на чемъ, сказалъ онъ, твой разсказъ кончился кстати; ночь проходитъ." "Такъ что же?" возражаетъ она. "Меня ждутъ, говоритъ онъ, мои друзья. Теперь темно; я могу упасть, идя". "А ночью, замчаетъ она, желаніе видитъ лучше всего".
CLXXI.
"И если ты упадешь, тогда представь себ, что земля, влюбленная въ тебя, принудила тебя споткнуться лишь для того, чтобы сорвать съ тебя поцлуй. Изъ-за богатой добычи длаются ворами и честные люди; такъ твои уста виною того, что скромная Діана становится мрачной и угрюмой, боясь, что она похититъ у тебя поцлуй и умретъ клятвопреступницей.
CLXXII.
"Я понимаю теперь причину темноты этой ночи. Пристыженная Цинтія затмила свой серебристый ликъ, до той поры, пока обманщица природа не будетъ уличена въ предательств за кражу съ неба тхъ божественныхъ формъ, въ которыя она отлила тебя, на высшій вызовъ небу, на посрамленіе солнца, днемъ, а ее, Цинтію, ночью.
CLXXIII.
"Вотъ почему она подкупила Рокъ съ тмъ, чтобы исказить любопытное твореніе природы, смшавъ красоту съ недугами, чистое совершенство съ нечистыми недостатками, и подвергая его тираніи безсмысленныхъ злоключеній и всякихъ бдъ.
CLXXIV.
"Врод горячекъ, блдныхъ и ослабляющихъ лихорадокъ, отравляющей жизнь чумы, бшенаго бреда, недуга, изсушающаго мозгъ въ костяхъ и порождающаго разстройства отъ разгоряченія крови. Тошноты, сыпи, уныніе и проклятое отчаяніе поклялись уморить природу за то, что она создала тебя такимъ прекраснымъ.
CLXXV.
"И не самый меньшій вредъ отъ всхъ этихъ недуговъ заключается въ томъ, что они уничтожаютъ красоту посл минутной борьбы: весь блескъ, прелесть, окраска, вс достоинства, которыми еще недавно любовался безпристрастный зритель, мгновенно гибнутъ, таютъ и исчезаютъ, какъ горный снгъ подъ полуденнымъ солнцемъ.
CLXXVI.
"И такъ, вопреки безплодному цломудрію незнающихъ любви весталокъ и любящихъ лишь себя монахинь, которыя желали-бы произвести на земл оскудніе и полный неурожай сыновъ и дочерей, будь щедръ: свтильникъ, горящій ночью, не щадитъ своего масла на освщеніе міра.
CXXVII.
"Чмъ стало теперь твое тло, какъ не пожирающей могилой, какъ бы хоронящей въ себ твое потомство, которое ты долженъ однажды имть, по закону временъ, если не погубишь его въ мрачной, невдомой тьм? Если такъ, то міръ будетъ тебя презирать за то, что ты, въ своей надменности, убилъ его прекрасныя надежды.
CXXVIII.
"Ты уничтожаешь такъ себя въ себ самомъ; это большее преступленіе, нежели междоусобица, нежели дяніе тхъ, которые убиваютъ себя своими же отчаянными руками или поступокъ отца мясника, лишающаго жизни своего сына. Тлтворная рука разъдаетъ скрытое сокровище, но золото, употребленное въ дло, родитъ золота еще боле".
СХХІХ.
"Ахъ, сказалъ Адонисъ, ты снова принимаешься за свои праздныя, перемолотыя уже рчи! Поцлуй, данный мною теб, былъ подаренъ напрасно, но ты тщетно борешься противъ теченія, потому что, клянусь чернымъ ликомъ этой ночи, развратной кормилицы похоти, твои разсужденія заставляютъ меня чувствовать мене и мене расположенія къ теб.
СХХХ.
"Если-бы любовь снабдила тебя двадцатью тысячами языковъ, и каждый изъ нихъ былъ бы трогательне твоего и очаровательне пнія сирены, то и тогда не достигли бы моего слуха соблазнительные звуки, потому что, знай это, мое сердце стоитъ вооруженное въ моихъ ушахъ и не допуститъ туда ни одной фальшивой ноты.
СХХХІ.
"Съ той цлью, чтобы обманчивая гармонія не проникла въ мрачную ограду моей груди; тогда пришлось бы плохо моему сердечку, лишенному покоя въ его опочивальн. Нтъ, госпожа, нтъ; мое сердце не желаетъ стонать и спитъ крпко, потому что спитъ одинокимъ.
СХХХІI.
"Было-ли что изъ твоихъ доказательствъ, чего я не мотъ бы опровергнуть? Скользка та дорога, которая ведетъ къ опасности. Я ненавижу не любовь, но твою любовную повадку, дарящую объятіями всякаго встрчнаго. Ты поступаешь такъ ради плодородія: О, странное извиненіе, ставящее разумъ въ сводники излишествъ сладострастія!
СХХХІІІ.
"Не зови этого любовью: любовь унеслась въ небеса, съ тхъ поръ, какъ пышащее сладострастіе захватило на земл ея имя; подъ его простодушной личиной оно насыщается свжей красою, пятная ее позоромъ; пылъ этого тирана срамитъ ее и быстро губитъ, какъ гусеница нжную листву.
CXXXIV.
"Любовь радуетъ, какъ солнечное сіяніе посл дождя, а сладострастіе дйствуетъ, какъ буря посл солнца. Нжная весна любви остается всегда свжею; зима сладострастія нагрянетъ прежде конца лта. Любовь не пресыщается, сладострастіе мретъ отъ обжорства; любовь — вся истина; сладострастіе полно придуманной лжи.
CXXXV.
"Я могъ бы сказать боле, но не смю. Текстъ старъ, ораторъ слишкомъ молодъ, — и потому я удалюсь съ грустью; мое лицо полно стыдомъ, мое сердце досадой; мои уши, слушавшія твои распутныя рчи, горятъ теперь отъ своего проступка".