Поэмы и стихотворения
Шрифт:
CLV.
"Грубая тиранка, безобразная, худая, сухопарая, ненавистная разлучница влюбленныхъ (такъ поноситъ она смерть), угрюмоскрежечущій призракъ, червь земной, что ты замыслила, загубивъ красоту, утушивъ дыханіе того, чья красота и дыханіе, при его жизни, сообщали блескъ роз и ароматъ фіялк?
CLVII.
"Если онъ умеръ… О, нтъ, невозможно, чтобы, видя его красу, ты могла ее поразить!.. О, да, это можетъ быть; у тебя нтъ глазъ, чтобы видть, и ты разишь жестоко наудачу. Ты цлишься въ старый возрастъ, но твой неврный ударъ
CLVIII.
"Если бы ты только сказала: "Берегись"! онъ заговорилъ бы, и, услыхавъ его, твоя власть лишилась бы своей силы. Судьбы проклянутъ тебя за этотъ ударъ; он повелвали теб скосить траву — ты срзываешь цвтокъ: въ него могла быть пущена лишь золотая стрла Амура, а не черное копье Смерти, убившее его.
CLIX.
"Или ты питаешься слезами, что вызываешь такія рыданія? Что за польза теб отъ глубокаго стона? Зачмъ обрекла ты на вчный сонъ эти глаза, которые учили видть вс, другіе глаза? Теперь природа равнодушна къ твоему смертельному могуществу, если ты уже загубила ея лучшее твореніе своею жестокостью".
CLX.
Тутъ, изнемогая, какъ подъ бременемъ отчаянія, она смыкаетъ вки, которыя, подобно шлюзамъ, останавливаютъ хрустальный потокъ, стремящійся съ ея прекрасныхъ ланитъ въ нжное русло ея груди; но серебристый дождь прорывается сквозь преграды и отверзаетъ ихъ снова въ своемъ стремительномъ теченіи.
CLXI.
О, что за обмнъ между ея слезами и глазами! Ея глаза видны въ слезахъ, слезы въ глазахъ! То и другое — кристаллы, отражающіе взаимную горесть, — горесть, которую стараются дружески осушить вздохи. Но какъ въ бурный день чередуются втеръ и дождь, такъ вздохи высушиваютъ ей щеки, слезы смачиваютъ ихъ снова.
CLXII.
Разнообразныя ощущенія тснятся въ ея постоянной скорби какъ бы споря, которое изъ нихъ боле приличествуетъ ея печали. Вс на лицо, каждое такъ заявляетъ о себ, что предстоящее кажется важнйшимъ, но ни одно не выше другого: тогда вс они смшиваются, подобно тучамъ, соединяющимся, чтобы произвести непогоду.
CLXIII.
Вдругъ, она слышитъ гд-то вдалек охотничій призывъ. Никогда еще не радовала такъ ребенка кормилицына пснь! Этотъ обнадеживающій звукъ разгоняетъ питаемыя ею мрачныя мысли; воскресшая радость приглашаетъ ее къ веселью и обольщаетъ тмъ, что это голосъ Адониса.
CLXIV.
И тотчасъ ея слезы отливаютъ назадъ; они заточены въ ея глазахъ, какъ жемчужины въ хрустал; иногда лишь скатывается блестящая капля, которую поглощаютъ въ себя ея щеки, не допуская, чтобы она слдовала дале и омыла бы собою нечистую поверхность неряшливой земли, которая лишь упоена, когда кажется затопленной.
CLXV.
О, недоврчивая любовь, какъ странна ты, не вря и будучи слишкомъ легковрной! У тебя крайности и въ счастьи, и въ несчастьи; ты смшна своими то отчаяніемъ, то надеждой. Одно обольщаетъ тебя несбыточными мечтами, другое быстро разитъ правдоподобной мыслью.
CLXVI.
Она раздлываетъ теперь сотканную ею же завсу: Адонисъ живъ и незачмъ укорять Смерть. Точно не она, Венера, такъ поносила ее; теперь она осыпаетъ почестями это ненавистное имя: она зоветъ ее царицею могилъ и могилой царей, невозбранной повелительницей всего смертнаго.
CEXVII.
"Нтъ, нтъ, говоритъ она, милая Смерть, я только пошутила. Прости меня; на меня напалъ какой-то страхъ, когда я встртила вепря, это кровожадное животное, незнакомое съ жалостью, жестокое всегда. Вотъ почему, любезный призракъ, — я должна признаться въ истин, - я стала поносить тебя, вообразивъ, что мой возлюбленный мертвъ.
CLXVIII.
"Я не виновата; это вепрь подзадорилъ мой языкъ; мсти ему, незримая властительница! Это онъ, какъ негодная тварь, оскорбилъ тебя; я была только его орудіемъ, онъ виновникъ твоей обиды. У печали два языка, и никогда еще женщина не могла управлять обоими ими, не имя разума десяти женщинъ".
CLXIX.
Такъ въ надежд на то, что Адонисъ живъ, она прогоняетъ свои быстрыя подозрнія; и для того, чтобы его краса могла доле процвтать, она униженно льститъ Смерти, говоритъ ей о ея трофеяхъ, статуяхъ, гробницахъ, исторіи, побдахъ, тріумфахъ и слав.
CLXX.
"О, Юпитеръ! взываетъ она, какъ я была безумна! Быть на столько слабодушной и глупой, чтобы оплакивать смерть того, кто живъ и не можетъ умереть до общаго уничтоженія человческаго рода! Потому что, если онъ умретъ, будетъ убита съ нимъ и красота, а съ гибелью красоты наступитъ снова черный хаосъ.
CLXXI.
"Стыдись, дорогая любовь, ты такъ труслива, какъ обремененный сокровищами и окруженный ворами! Пустяки, которымъ даже не были свидтелями зрніе и слухъ, кажутся твоему робкому сердцу бдами. При этихъ самыхъ словахъ, она слышитъ веселый рогъ и вскакиваетъ, бывъ еще недавно столь унылой.
CLXXII.
Какъ соколъ на приманку, такъ мчится она, не гнетъ травы, до того легка ея поступь; и поспшая такъ, она видитъ, къ своему несчастью, своего возлюбленнаго во власти ужаснаго вепря. При вид этого, закатываются ея глаза, какъ убитые этимъ зрлищемъ, или какъ звзды, посрамленныя днемъ.
CLXIII.
Или какъ улитка, которая, когда дотронутся до ея нижнихъ рожковъ, уползаетъ болзненно назадъ въ свою скорлупку и тамъ, свернувшись въ тни, сидитъ, долго опасаясь выползти вновь; такъ ея глаза скрылись отъ кроваваго зрлища въ глубокія, темныя головныя убжища.
CLXXIV.
Они сдаютъ здсь свои обязанности и свой свтъ въ распоряженіе смущеннаго мозга, который совтуетъ имъ соединиться съ безобразной ночью и не уязвлять боле сердца черезъ посредство зрнія. Подобно королю, потрясенному на престол, оно, при поданной ими всти, испускаетъ смертельный вопль.
CLXXV.
Отъ котораго содрогается все ему подчиненное. Но, подобно тому какъ отъ втра, заключеннаго въ почв, ищущаго себ исхода и колеблящаго земныя основы, наполняются холоднымъ ужасомъ людскія сердца, такъ потрясеніе проникаетъ ее всю и заставляетъ ея глаза взглянуть вновь изъ ихъ мрачнаго ложа.