Полночь. Горчащие чуть слова:Каждый под звёздами слаб и сир.Мальчик в четырнадцать лет почувствовал:С ним закончится мир.Ласточки падают в сонный сад.Солнце разбилось о сонный плёс.Милые мелочи ловит взглядБудто бы не всерьёз.Знаешь, с годами ещё больней —Жизнь мимолётней и пуст эфир.С каждым оставшимся на войнеУмер огромный мир.Можно чудить, дурака валять,В деньги зарыться, стихи строчить.Тёмное небо молчит опять,Слушает и молчит.Дальние звёзды дрожат едва.Холод ползёт из межзвёздных дыр.Только покуда душа жива,Жив этот странный мир.
Белые дымы в кипящей зелени
Белые дымы в кипящей зелени.Грозовая краткая пора.Вновь жуками майскими простреленыТёплые
густые вечера.Все пытаюсь в городе прижитьсяЧахленьким бульварным деревцом.Станет тополиный пух кружиться,Щекотать небритое лицо…Повернула жизнь, а все не верится.И покуда помню – не помру:Вдоль дорог – черёмухи метелицейСтелются на солнечном ветру,Травы поднимаются опаройНа дрожжах кочующих дождей.Вечно повторяющийся, старый,Светлый сон – кругами по воде.Скорый поезд нес пыльцу цветочнуюНа туманных стеклах: стой, замри.Час настанет – звёздочками, точкамиВсех нас неизвестность растворит.
Дни в ноябре, будто мыши, серы
Дни в ноябре, будто мыши, серы.Крикнет петух, но не жди ответа.То ли вороны, то ли химерыДремлют в сплетеньях веток.Дни революций, милиций, лицаСтарых приятелей – тихих пьяниц.На мавзолее в хмурой столицеТени танцуют танец.Тени распада страны и судеб,Снова – как прежде —На «до» и «после».Ветер – торжественный гимн простуде,Чирьям на лицах постных.А сквознячок приникает к уху:– Всех опасайся, кто ходит рядом:Сытого юношу с гладким брюхом,Урку с тяжёлым взглядом;Бойся коллег, опасайся друга;Помни, что всех ненавидят дамыСреднего возраста (муж-пьянчуга,Лишние килограммы).Их пожалеть бы: мы все не вечны,Всех переварит проклятый город…Где-то по храму порхают свечи.Станет смеркаться скоро.– Иди на… Какой там народ единый?!Матом – доступней электорату.Не годовщины – одни годины.Свистнуть – и брат на брата.Тёмная жизнь у беды на грани.Сколько еще задыхаться мне в ней?Тлеет рябиновый куст в туманеМёртвой родной деревни.
Юрий САННИКОВ
Что помнит разбойничья кровь киликийских пиратов?
Что помнит разбойничья кровь киликийских пиратов?Походы Норманнов, солёные степи Арала,Арийских богов и бездонные очи архатов,И Одина голос: Вальгалла, Вальгалла, Вальгалла!Руины и руны, магический круг Аркаима,И конницу скифов, и камни языческих капищ…Пространство и время вбирает в себя – неделима,И цвет её – пламя давно отшумевших пожарищ.С молитвой и в бездну времён погружаюсь без страха,Я помню сады Самарканда, мечети Тебриза,За чашей вина прославляю я имя Аллаха,И строчки Хайяма, и красные розы Хафиза.Не разумом – кровью я помню, я знаю, я мыслю —Её письмена – богоданный и тайный апокриф,В китайском халате старательно беличьей кистьюНа жёлтой бумаге я вновь вывожу иероглиф.На вольном Дону щеголял я в казацкой папахе,Я слушал Сократа, внимал аполлоновой лире,При Ши-Хуанаде гадал по костям черепахи,Танцующим дервишем был я когда-то в Каире.Я помню кровавые жертвы и очи Баала,Взнуздав свою плоть, я спасался в пещерах Афона,В Кадисе мне тайны свои открывала Каббала,Скрижали Гермеса и имя Адама-Кадмона.В Магрибе на звёзды глядел я очами бербера,Средь предков моих звездочёты и маги-халдеи,Я помню – косили Европу чума и холера,Я умер во время резни и пожаров Вандеи.С молитвой над свитком псалмов я склонился в Кумране,В Потале учусь я смирять свои страсти и чувства,Я тайное имя Господне читаю в Коране,Я с персами лью молоко и молюсь Заратустре.Славяне, тибетцы, евреи, арабы и копты,Сандал я и ладан в пропорциях равных смешаю…И что мне ответить, коль спросят презрительно: «Кто ты?»Я капельки крови своей по Земле собираю.
Из зеркала готической купели
Из зеркала готической купели,Из летописной магии и прозыЧредой идут монахи, менестрелиИ рыцари Креста и алой Розы.Идут Христос, Мария и апостолВ толпе торговцев, рыцарей и черни,Звучит латынь, читают «Pater Noster»,И от небес два шага до харчевни.На площади у церкви МагдалиныТоргуют хной, гвоздикой и шафраном,В дубовых бочках – чёрные маслины,И пахнет резедой и майораном.Трактирщик с миской луковой похлёбки,Краюха хлеба, запах буйабеса…И тянет дёгтем от рыбачьей лодкиИ Альпами – от мачтового леса.Взлетают в небо крылья кипариса,Каноник исповедует матроса.Ждёт корабли из Яффы и ТунисаРыжебородый Фридрих Барбаросса.Господь с вершин Сенира и ЕрмонаЗовёт его. Мерцает Палестина.Он там уже во Храме СоломонаДаёт обеты над копьём Лонгина.Звенят мечи, кольчуги и копыта,Плывут в Святую Землю тамплиеры,И он стоит в плаще иоаннитаНа палубе стовёсельной галеры.По звёздам корабли ведут мальтийцы,Толпа гудит в полуденном Марселе…Бог видит сны, и сам кому-то снится,И вечен сон, и тянется доселе.И грезит он, и грезят менестрели,Евангелисты, маги и пророки.Над зеркалом готической купелиНеведомо кто пишет эти строки.
Нет, печаль несладима, этот плач несладим
Нет, печаль несладима, этот плач несладим.Дщери Эршалаима, я ваш пепел и дым.Дщери Эршалаима, я ваш пепел и прах,Я сгорел вместе с вами в нацистских печах.Горе мне! Я не спас стариков и детей.Обезумел. Я там – среди чёрных костей,Мой расколотый разум, как пламя, угас…Я вдыхал вместе с вами в Освенциме газ.Дщери Эршалаима, мой взорвавшийся мозгТаял в пламени чёрном, как снег или воск.Я вдыхал вместе с вами летучую смерть,Малодушно хотел и легко умереть.Дщери Эршалаима, я стою у стены,Корчась в огненном вихре последней войны.Горе мне! Я беспомощен, словно Голем.Дал бы силы Господь – я б увёл в ВифлеемВас и ваших детей, но сгорел я дотла…Я молюсь, чтоб в Кедроне олива цвела.Мне Всевышний послал удивительный сон:Я из мёртвых восстал и всхожу на Ермон.Пусть обуглено сердце и молюсь я, и вот —Вы стоите с детьми у Дамасских ворот.Не росою, не снегом, – шепчу, – Элохим,Покрывается поле, я – их пепел и дым.
Ты стоишь, словно яблоня полная яблок
Ты стоишь, словно яблоня полная яблок,И ночная прохлада по листьям струится,В наступающих сумерках зябнешь, как зяблик…Я забуду тебя, только как мне забыться?Ты, из жизни моей уходя понемногу,Как закатное солнце, согрей на прощанье.Я любил тебя, верь мне. Не веришь? Ей-богу…Мне кричат уже сверху: «На выход, с вещами!»Что с тобою стряслось? Что случилось со мною?Мёртвым пеплом любовь обратилась, сгорая…Ты уходишь, ты прячешься – солнце чужое,Наступающей ночи меня уступая.
Поэзия пустой мансарды
Поэзия пустой мансарды,Где на стене – портрет Дали,Где терпкое вино и нарды,Стихи и запах конопли.Увядшая в кувшине роза,Случайный штрих, случайный взгляд…Здесь у поэзии и прозыКофейных зёрен аромат.Здесь бронзовый божок мечтаетХотя б на миг глаза сомкнуть.Здесь на подрамнике мерцаетХозяйки матовая грудь.Лист пожелтевшей акварели,«Тангейзер» Вагнера, оркестр,И скрипку мастера ГварнериС гравюры слушает Дюрер.И ветер за окном вздыхает,Сверкают всполохи грозы…И ночь – как бабочка – порхаетВолшебной грёзой Чжуан-Цзы.
Миг пробуждения
Миг пробуждения. Усилие, и вот —На выдохе предвечного дыханьяВверх устремились из начальных водГотические своды мирозданья.Пока ещё не убраны лесаИ не ушли ещё каменотёсы,И, содрогаясь, держат небеса,Пространство сопрягая, контрфорсы.Вбирая свет, мерцают витражи,И каменщик присел на подоконник.Ещё на груде щебня – чертежи,Ещё в работе циркуль и угольник.Последнее усилие, и вотЗадумался художник многоликий,Он сам не знает, стряхивая пот,Чем завершить свой замысел великий.
Ирина СЕРЕБРЕННИКОВА
Моему отцу
Моя судьба счастливей судеб многих.Ей буду благодарна до конца.Она в начале жизненной дорогиМне сохранила на войне отца.Отец мой, очень мирный, очень штатский,Он даже тапки сунул в вещмешок.На перекурах средь братвы солдатской,Наверно, слышал не один смешок.На Ленинградском, огненно-кровавом,Ему пришлось стрелять лишь только раз.На фронте наводил он переправы,Как мог бы наводить их и сейчас.По водам Нарвы, Тиссы и ДунаяШёл понтонёр сквозь орудийный шквалИ, путь войскам к победе пролагая,Порою сам огня не замечал.Мала была. Не помню Дня Победы.Но вот опять весна. В цвету страна.Девятого, весенним утром дедуМой взрослый сын достанет ордена.Гляжу на них, и чуть подводят нервы.Унять волненье не хватает сил.Таким, как сын, отец был в сорок первом,Когда на Ленинградский уходил.