Поэты 1790–1810-х годов

Мартынов Иван

242. К ТАНИРЕ

Элегия

Танира милая! расстался я с тобою! В ужасной горести, с мучительной тоскою Смотрю я на сии, мне чуждые места; Скитаюсь в них один, как бедный сирота. Проходит целый день в стенаниях напрасных; Иду рассеять грусть, и грусть всегда со мной! О друг моей души! я счастлив лишь с тобой, С тобой спокойствие и радость обретаю! Теперь об них, теперь совсем и не мечтаю; И что приятного тоска произведет? Одно печальное на мысль ко мне идет. Вчера испуган был я страшною мечтою: Ты мне представилась отчаянно больною… И бледность на челе, и смерть уже в глазах! Малютки близ тебя, недвижимы, в слезах, Взирали на твое ужасное страданье, Касались рук твоих, и жалость и терзанье Одним безмолвием старались изъявить… И ты их не могла, мой друг, благословить! Я слышал голос твой пронзительной, унылой… Казалось мне, что ты уже с последней силой «Прости» сказала мне… Я вздрогнул и вскричал, Хотел бежать, хотел, но сил не обретал. О друг мой! не ропщи, что стал я малодушен! Ты знаешь, я бывал всегда, судьбе послушен, Ее жестокости с терпением сносил, Я чувствовал

в себе еще довольно сил И впредь без ропота быть властным над собою; Но мыслил ли когда расстаться я с тобою? Одно отчаянье теперь владеет мной. О вы, которые разлуки сей виной! Вы смерти моея безвременной хотите! Скорей с Танирою меня соедините! Тогда мы счастие и радости найдем, В могилу вместе мы с улыбкою сойдем! <1816>

А. П. БЕНИЦКИЙ

Литературное поприще Александра Петровича Беницкого (1780–1809) было кратким. Он родился в небогатой дворянской семье, воспитание получил в известном в Москве частном пансионе университетского профессора Шадена, в котором когда-то учился Карамзин, и вынес из него основательное знание иностранных языков. Оставив пансион, он вступил унтер-офицером в гусарский полк. В 1803 году, получив первый же офицерский чин, он вышел в отставку, а в декабре 1804 года определился на гражданскую службу в Комиссию составления законов, где сблизился с группой свободолюбиво настроенных литераторов. В марте 1805 года появилось первое печатное произведение Беницкого — стихотворение «Гробница друга». В это же время он сближается с И. И. Мартыновым, в журнале которого «Северный вестник» делается постоянным сотрудником. Сближение его с Вольным обществом любителей словесности, наук и художеств приводит к принятию Беницкого сперва в корреспонденты (1806 год), а через год — в действительные члены Общества. Показательно, что, имея уже значительное число опубликованных сочинений, для вступления в Общество Беницкий представил неопубликованный перевод трагедии Лессинга «Филотас», который никогда, видимо по цензурным обстоятельствам, в печати на русском языке не смог появиться [250] . Вся трагедия — пламенный призыв к гражданственному служению, апология героической гибели, в частности героического самоубийства — антитезы рабскому терпению. Тема эта была особенно острой в кругу литераторов, близких Радищеву и еще недавно отмечавших его гибель.

250

Хранится в архиве Вольного общества любителей словесности, наук и художеств (рукописное собрание Научной библиотеки Ленинградского университета).

О том, что тема эта не была для Беницкого случайной, свидетельствует опубликованный им в «Цветнике» драматический отрывок «Грангул» — прозаический монолог пленного ирокезца, готовящегося умереть в пытках на костре, но не склониться перед врагом. Произведение это, видимо, послужило источником для «Песни пленного ирокезца» Полежаева.

Можно полагать, что друзья, знавшие Беницкого не только по журнальным публикациям, но и по произведениям, не предназначенным для печати (о существовании таковых имеются свидетельства, однако в настоящее время они, видимо, безвозвратно утрачены), и по беседам в дружеском кругу, видели перед собой гораздо более радикального мыслителя, чем историки литературы, ограниченные тесным кругом прошедших через цензуру сочинений. Хорошо знавший Беницкого Батюшков, собираясь писать историю русской литературы, отводил ему место в одной статье рядом с Радищевым и Пниным.

Однако если политические эмоции Беницкого были пламенными и бунтарскими, его воззрения, оформленные в программу, видимо, не выходили за пределы той умеренно-прогрессивной системы убеждений, которая была характерна для ядра Вольного общества. Именно они определили редакционную позицию журнала «Цветник», который Беницкий стал издавать в содружестве с А. Измайловым в 1809 году.

Беницкий обладал способностью сплачивать вокруг себя молодых, активных литераторов. «Цветник» в короткий срок стал настоящим центром молодой литературы: в нем принимали участие Милонов, Катенин, Гнедич, Никольский, Батюшков и др. Отдел критики журнала, полностью находившийся в ведении Беницкого, современники оценивали особенно высоко.

Литературные воззрения Беницкого сближали его с поэтами гражданского направления преддекабристской поры. Он пропагандировал Шиллера [251] , сочувственно относился к «новому слогу» Карамзина, но требовал дополнить его гражданственностью содержания; в рецензии на первый том собрания сочинений Радищева он весьма сдержанно оценил поэтическое мастерство автора «Бовы», но недвусмысленно намекнул на сочувствие позиции Радищева-прозаика.

Ранняя смерть Беницкого, последовавшая от скоротечной чахотки, оборвала его литературный труд. Узнав о смерти Беницкого, Батюшков писал: «Больно жаль Беницкого! Жильберт в нем воскрес и умер. Большие дарования, редкий светлый ум» [252] .

251

К. Н. Батюшков, Соч., т. 3, СПб., 1886.

252

Возможно, что название издававшегося Беницким альманаха «Талия» подсказано аналогичным шиллеровским. О влиянии Шиллера на Беницкого см.: Н.-В. Harder, Schiller in Russland (1789–1814), Berlin — Zurich, 1969.

Основные издания сочинений А. П. Беницкого:

Талия, или Собрание разных новых сочинений в стихах и прозе, кн. 1, СПб., 1807.

«Поэты-радищевцы. Вольное общество любителей словесности, наук и художеств», «Б-ка поэта» (Б. с), 1933.

243. ПЕСНЬ ВАКХУ, ВЗЯТАЯ ИЗ АФИНСКИХ ПИРШЕСТВ

Лейтесь, вина ароматны, В кубки сребряны, златы, Обвивайтесь вкруг, приятны, Свежи, розовы цветы. Лиру взяв, с Анакреоном Я хочу гремящим тоном Вакха юного хвалить: «Славься, славься, сын Семелы! Восклицайте все в весельи: Вакх повсюду да гремит!» Вакх веселый любит хоры, Любит пляски, хоровод, Истребляет злость, раздоры, Гонит скуку, тьмы забот, — В юных радость поселяет, Старым младость возвращает И любовью всех живит. Славься, славься, сын Семелы! Восклицайте все в весельи; Вакх повсюду да гремит! Пусть герои ищут славы, На полях врагов разят — В недрах тишины, забавы Мы счастливей их стократ. Мы счастливы — хоть забвенны. Наши лавры — плющ зеленый, Наша честь — побольше пить! Славься, славься, сын Семелы! Восклицайте все в весельи: Вакх повсюду да гремит! Вакх, мечтой нас забавляя, Облегчает тем труды И, надеждою питая, Учит презирать беды. Всех равно к себе приемлет, Всех как братиев объемлет И блаженство всем дарит. Славься, славься, сын Семелы! Восклицайте все в весельи: Вакх повсюду да гремит! Если счастие не служит И наскучил здешний свет,— Много тот пускай не тужит, Дружно с Вакхом заживет. Он беды свои и горе Сбросит с плеч, как камень в море. Вакх златой всем век дарит. Славься, славься, сын Семелы! Восклицайте все в весельи: Вакх

повсюду да гремит! Вакх жезлом своим волшебным Усмиряет тигров, львов; Хором дружеским, веселым Музы с ним поют любовь. Он смягчает и морозы, На снегах сбирает розы, Чудеса везде творит. Славься, славься, сын Семелы! Восклицайте все в весельи: Вакх повсюду да гремит! Вакх — любитель правды строгой, Он жить правдой учит нас; Всяк иди своей дорогой И тверди на всякий час, Что минуты жизни скоры: Не успеешь кинуть взоры, Как всё в вечность улетит. Славься, славься, сын Семелы! Восклицайте все в весельи: Вакх повсюду да гремит! Что ж? Какие жертвы славны Мы ему за всё явим? Эти рюмки и стаканы Вмиг до капли осушим! И наместо драгоценных Приношений, жертв священных, Станем, станем ввек гласить: «Славься, славься, сын Семелы! Восклицайте все в весельи: Вакх повсюду да гремит!» <1805>

244. КОНЧИНА ШИЛЛЕРА

Там увидимся мы опять, или — никогда…

Траг<едия> «Разбойники»

Зри! — там звезда лучезарна В синем эфире, Светлой протягшись чертою, Тихо померкла. Рок то; звезда, путь оконча, В бездне затмилась: Смертный великий [253] со славой В вечность отходит. Слышишь?.. — Чу! — стонет медяный Колокол смерти; Стонет и своды земные Бой потрясает. В мирной ограде покоя Гений рыдает; Долу повержен, дымится Пламенник жизни. Ветви навислыя ивы Кроют могилу; Листвия с шумом колеблют Ветры пустынны. Лира поэта при корне Древа безмолвна, Острый кинжал Мельпоменин В прахе сверкает. Муза печальна, трепеща, Урну объемлет; Слезы по бледным ланитам Градом катятся. Кто извлекает стенанья Девы парнасской? Кто сей, над коим тоскует Дщерь Мнемозины?.. Ужасы хладныя смерти, Как вы коснулись? Горе! — певец Мельпоменин — Шиллер — во гробе?.. Шиллер — пред кем цепенели Оркуса силы, Стиксовы воды мутились, Фурии млели. Скоро, ах! скоро умолкнет Звон похоронной; Камень надгробной истлеет, Ива завянет. Где же певец Мельпоменин? Где его память? Слава великих — кончина; Память — творенья. Гений, как в тверди светило, Век не мерцая, Греет, живит, восхищает Взоры вселенной. Яркий светильник не скроют Мраки туманны; Ночью луна свет приимет: Узрят в ней солнце. <1805>

253

Человек (полководец или писатель, все равно), достигший в своем намерении совершенства, есть — великий человек. Шиллер, в избранном им роде трагедий, показал и достиг последней возможной степени совершенства.

245. СЧАСТИЕ

«Наставь меня, мудрец, как счастие найти? Тебе, я думаю, оно известно?» — Ближайших три к нему пути: Будь подл, но это, знай, и трудно, и бесчестно; Будь честен, но тогда возненавидит всяк; Всего же легче: будь дурак. <1807>

246. ЛЕТНЯЯ НОЧЬ

Когда мерцание серебряной луны Леса дремучи освещает И сыплет кроткие лучи на купины, Когда свой запах разливает Душиста липа вкруг синеющих лесов И землю, от жаров унылу, Свежит дыхание весенних ветерков, — Тогда, восклоньшись на могилу Родных моих, друзей, мерцания луны Я в горести не примечаю И запах лип не обоняю, Не слышу ветерков приятныя весны. Увы! я с милыми расстался, Все чувства рок во мне несчастьем притупил; Ах! некогда и я пленялся Луною в летню ночь, и я дышать любил, Под свесом липы благовонной, Прохладным воздухом, — но без друзей и ты, Природа! вид прияла томной, И ты утратила свой блеск и красоты. <1809>

П. И. ШАЛИКОВ

На обороте. П. И. Шаликов. Рисунок итальянским карандашом неизвестного художника (ПД).

Петр Иванович Шаликов родился в 1768 году (по другим сведениям, в 1767-м), был сыном небогатого грузинского князя, получил домашнее воспитание, затем служил кавалерийским офицером, участвовал в турецкой и польской войне, в частности во взятии Очакова. Вышел в отставку премьер-майором гусарского полка в 1799 году и поселился в Москве. Первые стихотворения Шаликова появились в 1796 году в журнале «Приятное и полезное препровождение времени» и в «Аонидах». Тогда же, по-видимому, состоялось знакомство его с И. И. Дмитриевым и Н. М. Карамзиным, которых Шаликов почитал всю жизнь как своих учителей. Литературную известность принесли Шаликову два томика изящно изданных книжек «Плоды свободных чувствований» и продолжение их — «Цветы граций», в которых сентиментальные прозаические миниатюры перемежались о чувствительными стихами, — все это было вполне на уровне своего времени, хотя и не обнаруживало в авторе особенного таланта или оригинальности. Насмешки, которым стал подвергаться Шаликов о начала своего творчества и которые сопровождали его потом всю жизнь, только отчасти были связаны непосредственно с его литературными трудами, — гораздо большую роль сыграли здесь личные качества Шаликова и принадлежность его к осмеиваемому направлению (сентиментализму), в котором он, как малоталантливый человек, представлял собой весьма удобную мишень для нападений противников.