Поэты пражского «Скита»

Малевич Олег Михайлович

«В счастливый дом, где розы на столе…»

В счастливый дом, где розы на столе, Где птицы неразлучные щебечут, Тоска войдет и, приютясь в золе, Внезапной смерти приготовит встречу. 1936–1937 «Ночные птицы»

«Уже твою корону не расклеют…»

Уже твою корону не расклеют, На первом бале — первый визави, О, разве счастье взрослое лелеют, Как эту боль о детской нелюбви? Был котильон, и на груди — медали, И звонкие большие номера. О, сколько бы ни жили и ни ждали, Наш первый бал не кончился

вчера. Он длится… И паркет, покрытый воском, Плывет к скамье, как солнечная нить, Где, хмурым и заплаканным подростком, Ты даже ночь клялась не пережить. 1936–1937 «Городской ангел»

«Но из мрака тоски и разлуки…»

Но из мрака тоски и разлуки, Ускользая из тлена и пут, Озаряются нежные руки, И как лебеди руки плывут. Проклиная, благословляя, Как на лире, легко трепеща, Голубую ладонь раскрывая, Ничего на пути не ища… Чтобы только еще прикоснуться, И вокруг обессиленных плеч Распахнуться и тесно сомкнуться. Чтоб печальное сердце сберечь. И, его заслоняя от муки, От такого привычного зла, Подымаются белые руки. Продевают запястья в крыла. И, покорно тогда затихая, Свой полет отдаляя во сне, Чует сердце, что бьется, вздыхая, После плача и счастья вдвойне. 1936–1937 «Ночные птицы»

ЛИЛОВЫЙ КАМЕНЬ

I

Понапрасну рядом ходишь, Понапрасну устаешь, Глаз печальных не отводишь И покоя не даешь. Камень розово-лиловый, Аметистовый, На рубашечке на новой, На батистовой. Этот камень утишает Жар любовного огня, Этот камень утешает Нелюбимую, меня. Из персидской из сирени Розовато-голубой Пало счастье на колени, Счастье выпало с тобой. Только счастье не досталось, Сколько счастья ни ждала, А уж как бы целовалась, Как бы вечером ждала. Не досталось, почему бы? Не досталось, а кому Эти брови, эти губы, Да в девичьем терему?.. Проходи с обманным словом, Хоть насвистывай, Камень холоден лиловый, Аметистовый.

II

Иссушил, измучил взглядом. Только я была слепой. Проходил со мною рядом, Только разною тропой. Не со мною благосклонный Благосклонным будет вновь, Картой розовой, червонной Для разлучницы — любовь. Так оставь меня до срока, До того, как подойду, И сама я, черноока. Уродилась на беду… Угасить ли мне обновой Аметистовой Жар последний, жар суровый — Жар неистовый?

«Серебряному горлу подражай…»

Серебряному горлу подражай, Что в небо запрокинуто и плачет. Давно остыл в амбарах урожай, И всюду заколачивают дачи. А журавли летят, и угловой Скликается с другими вожаками, Скликается с последней синевой, С моими утомленными руками. И замыкая занесенный клин, Я только летней памяти отвечу: Печаль сама уже течет навстречу, Ты не страшись и голову закинь.

«Уже твой лик неповторим…»

Уже твой лик

неповторим. Там черный ангел тронул воды, Легко отсчитываю годы, О сколько лет, о сколько зим… Стояла ночь… Но нет, ее Уже не помню и не знаю, Глаза твои, лицо твое Уже часами вспоминаю. Неуловимые черты Мутятся, их заносит илом, И ангел приникает к жилам, К последним снам, к последним силам, И с ними исчезаешь ты… «Современные записки». 1937. Т. 64

«Еще вести покорный стих…»

Еще вести покорный стих Перо привычно продолжало, Но было творческое жало Изъято из стихов моих. И сколько месяцев прошло — Заклятые свершились сроки. Уже не ранящие строки К руке слетали тяжело. И крыльев мутную слюду Легко ломая за игрою. Не знали, что душа порою Уже предчувствует беду. И на таинственной черте, Уже не поднимая взгляда. Слабеет от чужого яда И видит сны о немоте… «Меч». 18.VIII.1937

«Был страшен миг последней немотой…»

Был страшен миг последней немотой Перед грозой. Клубилось, трепетало И застывало снова за чертой, Где молнии уже вильнуло жало, Где старый дом, стоявший в тупике, Впервые озаренный — словно сдвинут. Где все карнизы голуби покинут, Где вырос флаг на явленном древке. И полоснуло грохоту навстречу По воздуху над тучами в разбег, По пригородам падал первый снег С фруктовых гор, не охлаждая сечу. Но вот смотри, за первой прядью прядь Дождя легчайшего и теплого, льняного Уже из форточки перебирать. Хотя и страшно, но совсем немного. Внизу мутится улица? канал? Мелькают тучи, на глазах скудея… За этот миг наш кактус расцветал Быстрей, чем под ладонью чудодея. «Меч». 24.XI.1937

«Возвращайся в пятый раз и сотый…»

А в Библии красный кленовый лист.

А. Ахматова (2-й вариант)

Возвращайся в пятый раз и сотый. Знаю я, тебе не надо знать, Что прошу с печальною охотой, Что приму с надеждою опять. Звезды с неба падают и вянут. По пути теряют стебельки… Кто восстанет? Для чего восстанут? Спи, мой ангел, ночи — коротки. А наутро разберешься сразу, Для чего вернулся и к кому, Спи, мой ангел, сине-кареглазый, Я тебя нарочно не пойму. Но прощу, конечно, и поверю И, тихонько окна заслонив, Подберу серебряные перья С пола в книги, песни заложив. 1936–1937 «Городской ангел»

«Теченье городской реки…»

Теченье городской реки, такие скользкие перила и две протянутых руки уже без воли и без силы — благословляющие так души последнее биенье, воспоминанье и забвенье, и сон камней, и синий мрак, и тишину, и высоту. И звезды, что тяжеловаты, вдруг приближаются к мосту и обрываются куда-то, — с прозрачным звоном и огнем, легко сжирающим пространство, тоску свою и постоянство, свой дальний край, свой отчим дом… «Современные записки». 1938. Т. 67.