На севере венки из жести,а здесь живые белые венки,влюбленные не умирают вместе,разведены две правые руки.На севере тоскует лебедьи смотрит в небо с птичьего двора,легко очерчен треугольник в небе,но ты один не вылетел вчера.Разлука простирается без края,томится мертвый на осеннем льду,летит живой и достигает раяи ждет его в безветренном саду.За облаками в перекрестном шумепопарно — крылья и рука с рукой.Не жди меня, твой друг сегодня умерИ обойден небесною тоской.«Современные записки». 1938. Т. 67
ДЕТСКАЯ
КНИГА
Звон стекла, дуновение шторы,Шорох шепота на крыльце.Прямо в окна вползают ворыС полумаскою на лице.И уже на ногах вериги, —«Мы безжалостно заберемВаших кукол и Ваши книги,Даже плюшевый Ваш альбом…»Безошибочно, в лунном свете,Тот, кто стройный и впереди,Голубой медальон заметилПод оборкою на груди.«Вы влюбляетесь слишком рано(Створки отперты без труда),Бойтесь верности и обмана.Бойтесь памяти навсегда».В черном бархате полумаскиХолодны, тяжелы глаза:«Вы читаете на ночь сказкиПеред зеркалом, стрекоза,И уже полюбить решая,Словно сердцу пятнадцать лет,Вы мечтаете, как большая,И страдаете, как поэт».Но покорны, прозрачны рукиОт ладони и до плеча, —И описаны эти мукиВ басне «Бабочка и свеча»…Забывая найденный мячикИ оборванный медальон,Нежный голос наутро плачетИ в стихах вспоминает сон.
II
От слов твоих, от памяти моейИ от почти такого же апреляОпять поет забытый соловейИ близится пасхальная неделя.Но вот встает в какой-то полумглеИ призраками — праздничные лица,Цветы сияют смутно на столе,А соловей — как заводная птица.Он так поет, что плачет богдыханВ истрепанном собраньи Андерсена.— Хочу того… — Но тяжелей туман,И дальше север, и слышнее Сена.И девочка, под заводную трель,Боится так, как прежде не боялась.Сказать тебе, что и сейчас апрель.Что с нами память, кажется, осталась.Что можно бы попробовать еще.Но вот она сама уже не верит,Хоть соловей садится на плечоИ щелкает, и нежно лицемерит…И дождь идет без запаха дождя,Без шелеста стекая с переплета,Где спят герои, руки разведяКак для объятья или для полета.«Современные записки». 1938. Т. 67
ВЕСНА
О, как слаба, о, как нежна,О, как скучна и нежеланнаВстает прохладная веснаИз-за февральского фонтана.И ей подчищенный тритонТрубит заученную встречу,Садовник — хилого предтечу —Пестует зябнущий бутон.И в рыжем пиджаке плебейСтоит, нацелясь аппаратом, —Богиня с профилем носатымЕму позирует с аллей.Но эта встреча не для мук…В траве потягиваясь прелой,Амур натягивает лукИ в землю выпускает стрелы.«Современные записки». 1938. Т. 67
«Не черна моя совесть, а только мутна…»
Не черна моя совесть, а только мутна.Целый месяц в окне не вставала луна.В тишине, в темноте наступала весна.И томила она, и звала у окна.— Умирай, наступила для смерти пора.Как туманны утра и душны вечера.Не вздыхай, не гори, не зови, не дрожи,Только веки сомкни, только руки сложи,Только жить перестань… А покой недалек.Жестяные цветы от весны на порог,Позумент — у плеча и парча — на груди,Только ты не вставай, только ты не гляди…Розовая глина легка и суха,Далеко до луны, высоко до греха.1938 «Современные записки». 1938. Т. 67
«Боже
мой, печалиться не надо…»
Боже мой, печалиться не надо,Этот день — спокоен и хорош,На дорожку маленького садаЗолотая набегает рожь.Чайных роз измяты сердцевинки,Лепестки, как дамские платки,Из-за них погибнут в поединкеВечером зеленые жуки.На мосту почти прогнили доски,И перила так легки, легки,Поправляй же локоны прически.Становись, взлетая, на носки.И никто, наверно, не заметил,Как я пела, огибая дом,И как, словно спущенные петли,Тень моя рассыпалась дождем.Как недолго, чувствуя тревогу,Голос мой срывался и дрожал,Но никто не вышел на дорогу,На земле меня не удержал.1935–1938 «Городской ангел»
«Первая печаль в степи дорожной…»
Первая печаль в степи дорожнойВасильком далеким расцвела.Я сорвать хотела: можно? можно?Но карета мимо проплыла.И в квадратной комнатке каретыЯ рыдала, кажется, — часы.Бледной девочкой росла за этоИ ждала показанной красы:Синих платьев бальных и душистыхИли чьих-то ангельских очей.Только было в небе — пусто, мглистоВсех дорожных тысячу ночей.И так скучно было в этой ровной.Чуть дрожащей в мареве степи,Звезды взоров так еще — условны.Что в слезах себя не ослепиДо поры, пока назад в каретеТы поедешь той же колеей,И столетний василек заметитТвой призыв настойчивый и злой.И к обочине стеблем змеинымПроползет и в руку упадет:Что так поздно?1935–1938 «Ночные птицы»
«Лежи во льду, усни во льду…»
Лежи во льду, усни во льду,Я светлый голос украду,И с той поры, что он угас,Я запою, как в первый раз.Во льду — нетленна красота,И тесно сомкнуты уста,А от ресниц ложится теньИ день и ночь, и ночь и день.А я пою, и голос твой,Как прежде, светлый и живой.Прекрасный падший херувимЛегко становится — моим.На этот голос как не встать?Но нет, во льду — спокойно спать.Во льду — нетленна красота,А ты — все тот, а я — не та.1935–1938 «Ночные птицы»
«Две каменных ладони из-под плеч…»
Две каменных ладони из-под плечТвоих навеки лягут и застынут.Их поцелуи с глаз не отодвинут,Тебе — не встать и света не сберечь.Но вспомни, вспомни, как порой самаПылающие веки прижимала.Чтоб видеть то, что ты припоминала.Что возвратить могла такая тьма,Как — жгло ресницы небывалым жаром,Росли цветы и таяли в огне.Но ты ждала, и ты томилась даром —Была — легка ладонь на простыне.Так жди теперь. И эта тьма сгуститсяДо той, что ты, быть может, не ждала,И где, раскинув два больших крыла.Уже летит не ангел и не птица.1935–1938 «Ночные птицы»
«Это к слову пришлось в разговоре…»
А. Штейгеру
Это к слову пришлось в разговореО любви, — и я снова поюО тебе, о беспомощном взореВ гимназическом нашем раю.Где трубили сигналы на ужин,Не архангелы ли на холме?Проводник и сегодня не нужен,Мы слетаем навстречу зиме.И у домика, где дортуары,В прежней позе стоим у крыльца —Вечный очерк классической пары —Два печальных и детских лица.«О, Ромео!.. — и плачет Джульетта: —О, Ромео, что будет весной?»За апрелем: разлука и лето, —Ты еще до сих пор не со мной…И на мраморных плитах гробницыМальчик бьется, боясь умереть.А надежда листает страницыИ по памяти пробует петь.1935–1938 «Вилла „Надежда“»