Поезд для Анны Карениной
Шрифт:
– Большие. Лохматые. Серые. А клычищи!.. – сказал Павлуша и подмигнул.
Ева, не отводя от него взгляда, достала свой ТТ и спросила, где здесь банка.
– Ты свою цацку убери, ты из ружья попробуй! – вошел в азарт Павлуша. – Пошли к телеге, пальнешь из ружья.
– Павлуша, я поеду. И вам пора. Темнеет. – Илья Ильич протянул Еве руку:
– Спокойной вам дороги, коллега.
– Во дает, – восхитился Павлуша, – коллега! Катись в свой городище поганый А я вчера знаешь какую рыбину поймал!
Илья
– Нет, ты подожди, ты что – не веришь? Во-о-она какую!
– А где телега вообще? – огляделась Ева.
– Не верит. Никогда не верит.
– Да верит он, ему просто грустно одному в город тащиться, он болен, насморк, а здесь так хорошо!.. Как вас можно называть? – поинтересовалась Ева.
– Павлуша я. А ты не скачи, промокнешь, иди под накидку, поместимся...
Ева пригнула голову, ее накрыли огромной полой, пахнущей дымком. Идти было не очень удобно, через несколько шагов Ева выскочила вперед, разогналась на слабо видной тропке и подпрыгнула, сделав в воздухе шпагат.
– До чего хорошо-то! – крикнула она.
– От же коза! – помотал головой Павлуша.
А телега дожидалась во дворе. Светлела мутным пятном спокойная лошадка. Белая, в пятнах. Ева прыгнула в душистое сено, завернулась в брезент. На тряской неспешной дороге волнами накатывали пригорки, а вверху первыми звездами небо засасывало зрачки.
– Павлуша, как вы с братом жили, когда маленькие были?
– Так и жили. Он – старший, я – младший.
– Как это?
– Ну, как... Он на пять минут раньше родился.
– А у вас насморк сразу у обоих случается. – Ева закрыла глаза.
– Насморк – болезнь заразная. Случается сразу у двоих. А вот что мне непонятно – как он про сны мои знает?
– А он знает? – пробормотала Ева, засыпая.
– Вот приснится, к примеру, белая мышь. Я иду к соседке, она бабка умная, говорит – это к тебе родня приедет. А у меня родня вся в деревне! Известно, кто приедет, брат! Он один в городе. И точно, приезжает. Я спрашиваю, чего явился? Мыши, говорит, снятся белые, это к болезни, приехал узнать, не заболел ли ты. Вот так.
Москва июньские ночи, и так бледные, подсвечивала щедро фонарями и слепила звезды. Миша Январь прорывался через два часа после ранения Карпелова в больницу. Он узнал, что майора повезли после операции в палату, обещал пухленькой медсестре не говорить больному ни слова, а только поприсутствовать рядом.
– Поймите, – доказывал Январь, – он, как меня увидит, сразу начнет выздоравливать! Я же по-дружески, я же не на допрос!
– Знаем мы, как вы допрашиваете! – льнула медсестра мягким телом. – С пристрастием...
Карпелов с трудом разлепил тяжеленные после наркоза веки и смотрел, как Миша Январь отбивает чечетку на линолеуме и плавно ходит уточкой рядом медсестра. Потом музыка стала громче, Январь упал на пол одной рукой и крутился вокруг нее огромными шагами.
«Черт шальной», – хотел сказать Карпелов и обнаружил, что совершенно не может издавать звуки.
– Проснись, чудушка, – услышала Ева и открыла глаза. Она несколько секунд не могла понять, что происходит, зарывая пальцы в сено и оглядываясь.
Лошадь бежала быстро, Еву трясло на рытвинах. Павлуша повернулся к ней.
– Проснулась? Ты как, девушка нервная? – поинтересовался он. – А то волки ведь.
– Где? – Ева встала на колени и смотрела назад.
– Сбоку смотри. Накатывают. Матерые.
Ева смотрела и сбоку. Но ничего не видела. И вдруг – выплыла луна, заливая неестественным светом открытое пространство, словно в театре дернули занавес. Чуть сбоку от дороги, красуясь, легко бежали волки.
– Держись, я наподдам! – крикнул Павлуша и встал, захватывая вожжи.
Ева удивилась, что спокойная лошадка умеет так быстро бегать. Она вцепилась руками в край телеги и смотрела на бегущих зверей с восторгом.
– Два, три... пять, шесть, семь, восемь!..
– Да, многовато. Не семья, стая! – рядом с ней садился спиной к лошади Павлуша.
– А как же?.. – удивилась Ева, показывая на брошенные вожжи.
– Скотинка сама понимает, что к чему. Не убежит – помрет. А вообще она пуганая, мы с ней два раза уже уходили. Только этих много. Сколько насчитала?
– Двенадцать!
– Ну и чего радуешься, дура!
– Красиво же! – обиделась Ева.
– Красиво будет сейчас, когда стрелять начнем. Доставай свою цацку. Целься метче, а то патронов не хватит.
– Восемь – мои, – сказала Ева.
– Хвалилась гусарка гусю: «Я яйца в камышник носю!» Попади хоть раз, может, они бросят нас, чтобы сожрать подранка.
Ева прицелилась и выстрелила три раза.
Три волка кувыркнулись и упали.
– Я забыла спросить, а куда стрелять надо? – спросила она, повернувшись к открывшему рот Павлуше.
– Ничё, – похвалил он, – можешь. Стреляй как попало, видишь, догоняют! – Долго целился и выстрелил из ружья, сшибая ближайшего волка.
Ева сняла пятого. Волки у подстреленных братьев не оставались, бежали упорно за телегой.
– Стреляешь ты хорошо, а считаешь плохо. Еще десять. – Павлуша выстрелил и не попал.
Ева выстрелила дважды. Два волка словно исчезли: луна уходила за» небольшую тучку, все вокруг исчезало в темноте, только полоска света от оставшегося кусочка луны двигалась рядом, и те, кто попадал в неосвещенное пространство, становились невидимыми.