Поэзия Африки

Коллектив авторов

Странствие окончено

Перевод А. Эппеля

Скорбная процессия запричитала дружно, Склоняет путешественник усталую главу, Аккорды похоронные надрывны и натужны, Странствие окончено. Всхлип — и провожатые расходятся спокойненько; Да сбудется реченное: «Прах возвратится в прах». Всяческие почести оказаны покойнику, Странствие окончено. Прочь уходят ближние, предав земле усопшего, Могила неуютна, непроглядна тьма, Что живым до смирного, безгласного, усохшего? Странствие окончено. Больше нету дня ему — ни черного, ни светлого, Больше неуемная супруга не ворчит, Больше не болтается вокруг родня несметная, Странствие окончено. Звезды не мерцающие, ветры не пылящие, День не продолжителен, ночь не коротка, Воды не студеные, пламя не палящее, Странствие окончено. Можно не печалиться о гладе и о море, Можно не бояться за грядущие года, Не страшиться гибели на суше и на море. Странствие окончено. Земные будни прожиты в заботах неусыпных, Сколочены империи, деньга припасена, Мы боремся, и трудимся, и алчем, ненасытные, Покуда Странствие Не кончено.

АДЕБОЙ БАБАЛОЛА [277]

Сказание о маисовом ростке

Перевод А. Сендыка

Мне очень бы хотелось разузнать, Как был переодет

Маисовый Росток, Когда явился в край Оригбо из Олуфа, Но, к сожаленью, очевидцев нет. Известно лишь, что около границы В селенье Маро он узнать пытался, Не там ли поселился бог воды. А услыхав, что нет, ушел поспешно. Но удивленным жителям сказал: «Я возвращусь еще, держите наготове Двух крыс олугбере [278] , Двух рыб олугбола [279] И два больших стручка орехов кола». Потом, но слухам, он пришел в Йакайо, Поселок так назвали, потому что Когда-то основатели его Дома расположили вдоль дороги И зазывали путников к себе, Едою и напитками прельщая, Прохладу обещая и покой. И несмотря на то что с тех времен Обычаи успели измениться, Что жители теперь три шкуры драли С прохожего за воду и за хлеб (Не дашь — так подыхай голодной смертью), Маисовый Росток у них спросил: «Не здесь ли поселился бог воды?» И, вновь услышав «нет», сказал, как в Маро: «Я возвращусь еще, держите наготове Двух крыс олугбере, Двух рыб олугбола И два больших стручка орехов кола». Потом он побывал в Ипетумоди, В Оригбо этот город называют Мориосала, — за его стенами Спаслись остатки племени йоруба От кровожадных воинов фулани [280] , Разрушивших прекрасный город Ойо Сто сорок с лишним лет тому назад. Маисовый Росток узнать пытался, Не тут ли поселился бог воды, Но, ничего не услыхав о боге, Велел готовить то же, что и всюду, И вскоре возвратиться обещал. Ближайшее селенье называлось Эсайпо, впрочем, я предпочитаю Старинное название — Эленпе, Что значит: «Хоть мало, зато прекрасно». Маисовый Росток опять спросил: «Не здесь ли поселился бог воды?» А услыхав, как и повсюду, «нет!», Опять сказал: «Держите наготове Двух крыс олугбере, Двух рыб олугбола И два больших стручка орехов кола». С Эсайпой распрощавшись в тот же день, Стряхнул с одежд наш путник пыль Оригбо И вскоре пред собой увидел город, Известный всем под множеством имен: Олеоджогунесин, Акимфемва, Гбанган, Бе-югун-ерин-а-гба-а-л-оре. Здесь первый дом построил Акимфемва, Который говорил: «Коня вовеки Не купит тот, кто трудится с ленцой!» Но бог воды не проживал в Гбангане. Узнав о том, Маисовый Росток Сказал мужчинам, женщинам и детям: «Готовьте рыбу, крыс, орехи кола — Я к вам вернусь», — и зашагал в Икайре. В Икайре каждый гордо назывался — Омо Эву Оджеле, Эву-фи-ле-хан-ми — Фона-хан-ми, Эву-йе-фабуйа-ле-Кире Хан-мо Огидан. Значило все это — Потомок славного Эву Оджеле, Который всем показывал охотно Дома, деревья, улицы, базары И бережно хранимые каналы, Ведущие из города и в город, «Не здесь ли поселился бог воды?» — Маисовый Росток спросил устало И весь затрепетал, ответ услышав: «Живет в каналах наших бог воды». Потом, понятно, гостю показали Святилище, где поклонялись богу Все жители Икайре, стар и млад. Тогда, склонясь перед людьми Икайре, Личину снял Маисовый Росток И в землю врос голодными корнями, А через год обрел права гражданства, Считаться стал Омо Эву Оджеле. Не я сказанье это сочинил, Придумал все мой старый друг Оджинми Элеринейе Омо ле Жагун. Его везде любили, он охотно Смешил других и сам легко смеялся, Сам вождь дивился мудрости его.

277

Адебой Бабалолародился в 1926 году в Ипетумоди (юго-запад Нигерии). Учился в Ачимотском колледже, затем в Кембриджском университете. С 1952 года преподавал в Институте африканистики при университете города Ифе. Сейчас преподает в Лагосском университете. Знаток фольклора йоруба, одной из крупнейших и наиболее развитых народностей Африки (юго-запад Нигерии). Пишет по-английски. Стихотворение «Сказание о Маисовом Ростке» взято из сборника «Поэты Нигерии»; «Баламут» переведено впервые — из антологии «А Book of African Verse» («Книга африканской поэзии»), London — Ibadan, 1964.

278

Олугбере— порода крыс, используемых для приготовления колдовских снадобий, якобы приносящих беду врагам.

279

Олугбола— порода рыб, также употребляемых для изготовления колдовских снадобий с целью предотвращения несчастья.

280

Фулани— кочевой народ, который с XIV века распространился по Западной Африке. В XIX веке фулани образовали несколько могущественных африканских государств.

Баламут

Перевод А. Сендыка

Ожо, Ожо Баламут его зовут. Когда сторонкой норовит пройти Беда, Ее к себе он шумно приглашает, Остаться просит. Когда Тревога не заходит в дом, Крючком багра ее он за ноги цепляет, Затаскивает силой. Наткнувшись на сплетенье ста несчастий, Он тычет ногу в пасти хитрых петель И радостно волочит весь клубок. Никчемнейших, мерзейших из людей зовет он в дом, Чтоб лишний раз устроить потасовку. Он негодяй, — Того, кто с ним заспорит, Ножом обычно урезонивает он. Услышав брань или завидев драку, Он тут как тут, ведь он же Баламут, Была бы ссора — Чья? За что? Неважно. Порой ужасен он, как Бог Железа: Размахивая злобно топором, По людным улицам он любит бегать. Проказлив мальчик был, а мать его жалела, Ну что бы ей тогда соседей За неприятности, которыми ребенок им досаждал всечасно, пожалеть? Вот финт обычнейший для Баламута. Приходит он и говорит: «На этой девушке женюсь я завтра ночью, Плевать мне, что она с другим обручена!» Да что невесты! Он и жен ворует, Хотя нередко превращает в ад случайная добыча дом его. Средь женщин краденых не занимать искусниц Прижучивать мужчин любого сорта. Но Баламут есть Баламут. Однажды супругу Шанго [281] , Громовержца Шанго, К себе он заманил, Хоть мог бы, кажется, предугадать, Как сладко с той, что изрыгает пламя. Упрямство Баламутово сродни упрямству Пестика, — Того, что, задыхаясь, вбежал на площадь Ступок В старинном городе Толки-Батат И заорал: «На царский трон взойду я, Преграды сокрушу!» Напрасно верный друг пытался спасти безумца от беды, Советовал напрасно: «Не ори, не лезь в цари». Советам Пестик не внимал И утверждал, что должен воцариться. В конце концов он влез-таки на трон. Но что ж, своей судьбой лишь подтвердил реченье старое: «Трудненько голове держаться прямо, когда она в короне». Особо справедливо это там, где есть обычаи: Батата не толочь Без Пестика тем, кто его толчет. Маиса не толочь Без Пестика их женам. А знахарям Лекарств не растирать без Пестика. Короче, там, где Пестик всем необходим, Поверьте, настрадался вдосталь Пестик, — Толченый перец ел ему глаза, Сквозь рот и нос, Все по пути сжигая, До самого желудка проникал. Владыкой Пестиком толкли, он бился в ступке, Сначала уши стерлись у него, Потом другие важные детали, А там и череп с треском лопнул пополам. Ей-богу, не разумней Баламут, — Ведь он, найдя в кустах на ферме трупик птицы, Домой его принес, Хотя не мог не знать поверия, гласящего: «За птицу Злые Духи Мать убивают; Или заставляют Отца на гору Ужаса взойти…» Всего же горше, что никак нельзя от Баламута отвертеться, Когда он, улыбаясь, говорит: «Друг, посидим, поговорим». Ведь если скажешь: «Сесть тут негде», — Он рявкнет: «Лучше оглядись, Коль негде, я на нос твой сяду!» Таков наш Баламут, Ни днем, ни ночью он не дает покоя никому.

281

Шанго— бог грома и молнии (йоруба).

МОРУ ЙОСУФУ ГИВА [282]

Бенин

Перевод Н. Воронель

[283]

И все ушло… Там, где вчера вздымалась к небу Столица гордых королей, Сегодня первозданный хаос Из мертвой глины и камней Застыл в бездонной тишине… О мой Бенин, мой красный город, Увенчанный ушедшей славой, Забытый город величавый! Лежит, поверженная в прах, Былая слава Огуолы. Я вижу стройные отряды Отважных воинов твоих. Твердыней упирался в небо Прекрасный и богатый город — В веках сверкающий Бенин. Там, где вчера вздымалась к небу Столица гордых королей, Сегодня первозданный хаос Из мертвой глины и камней Застыл в бездонной тишине…

282

Мору Йосуфу Гива.Сведений о его жизни не имеется. Стихотворение «Бенин» взято из сборника «Поэты Нигерии».

283

Бенин— город на юге Нигерии. Во времена царя Егуолы (XIII в.) — центр культуры и искусства (см. послесловие).

МИНДЖИ КАРИБО [284]

Суеверия

Перевод А. Сендыка

Если ты первой встретишь с утра Старушку, Которой в могилу пора, Знай: в этот день не будет добра, Запрись и спрячь голову под подушку. Если овца не ложится в полдневный зной, Она не овца, а мертвец, что у черта взял выходной, Дабы часок побыть средь живых И обогреться солнышком их. А если зачешется вдруг ладонь или левый глаз Или сова над домом твоим крикнет несколько раз, Постись и молись, не ходи никуда, Ибо за дверью стоит беда. Пляску ведьм под бананом видели все соседки, Напиток пролившийся пьют усопшие предки, А если в горшках оставлять объедки С вечера до утра, Их подъедят потихоньку те, кому родиться пора. Нельзя на закате стоять в дверях или дом держать взаперти, — Это всегда обижает духов, имеющих право войти. Ногу разбив о коварный корень, не ленись его обойти, Но, чтобы избегнуть худших зол, Разузнай, на что этот корень зол. Да, кстати, не спи ногами к дверям — Или умрешь, такова примета… Не спорь, я придумал это не сам, Не спорь, всем на свете известно это.

284

Минджи Карибо.Закончила университетский колледж в Ибадане. Работала библиотекарем в Энглу. Пишет по-английски. Стихотворение «Суеверия» взято из сборника «Поэты Нигерии»; «Ласковое и нежное» переведено впервые — из книги «Nigerian Student Verse» («Стихи нигерийских студентов»), Ibadan, 1959.

Ласковое и нежное

Перевод В. Минушина

Одинока была бы эта ночь, Но у дерева и тени зелень одна; Бежали б слезы из глаз в эту ночь, Но дразнили, смеясь, веселые тени; Ни гроша бы не было в эту ночь, Но рассыпала всюду цехины луна; Страха полна бы была эта ночь, Но бриз тихо пел, что опасности нет; Неспокойна была бы эта ночь, Но по мирному морю плыла тишина.

ДЖОН ПЕППЕР КЛАРК [285]

«Взлетай, о песня моя…»

Перевод М. Зенкевича

Взлетай, о песня моя, Из сердца! И, пыл затая, Затоптано в пепел и прах, Взлетай, пламя, С цветами, с листвой на кустах Запылай у всех на устах. Если хочешь собрать урожай, Каждый куст из клубня сажай, При спаде воды батат Плоды принесет стократ. Довольно! Иль в ступе пест Может звучать, как песнь, Если древний наш Вавилон, Распрями разделен, — Разве вспыхнет цвет золотой Над пустой ботвой?

285

Джон Пеппер Кларкродился в 1935 году. Принадлежит к народности иджо. Изучал английскую литературу в Ибаданском университете. Будучи студентом, начал издавать журнал «Рог» («Horn»), в котором появились первые его стихи. Работал в лагосской газете «Дейли экспрессу. Преподает в Лагосском университете. Пишет по-английски. Большинство стихов взяты из книги «Голоса африканских поэтов», последние два переведены впервые — из сборника «Casualties» («Потери»), London, 1970.

Быки Фулани

Перевод М. Зенкевича

Мне в сердце жалость, как змея, Вползает, если вижу я Ваш гурт в пыли, — Идете вы в свой путь предсмертный Как будто с тайною заветной. Какой надежды смутной твердость Вы под горбами скрыть могли, Откуда мужество и гордость Вдохнули вы, что так пошли Без содрогания, спокойно К закланию в загоны бойни? Иль, может быть, слепая ярость Больших изогнутых рогов, Как бури Нигера, разъялась У топких низких берегов? Иль вас бичи гуртовщиков Сквозь толщу стертых спин, боков Не могут в ярость привести? Иль после трудного пути, Лесов, степей, песков бесплодных Стремитесь вы покой найти В приморских городах голодных? Вот в чем мое недоуменье: Иль только длинный нож и дрожь Покончат с тупостью терпенья?

Бабушке

(Из госпиталя)

Перевод М. Зенкевича

В ту ночь, когда паромщика мы ждали, Скажи, что взволновало так тебя. С тех пор прошло пятнадцать половодий, Когда ты на долбленке, Средь плывшего по Нигеру латука, Меня порывисто вдруг обняла; Иль ночью той в бурливом бормотанье Вчерашнего дождя, Ломавшего тростник прибрежный, Чтоб напоить поток ненужный, Услышала ты крики свар и ссор И темное хитросплетенье сплетен В жилье отца, где было много жен? Иль это было чудо звезд падучих, Которые в падении лучистом Вдруг наделяли илистое дно Под мутною и мелкою водой Бездонной глубиною неба?

Ночной дождь

Перевод М. Зенкевича

Какое время ночи — я не знаю, Но, словно рыбу, Меня взметнула глубина, И я барахтаюсь В потоке сна. Не голосит петух во тьму. Я сквозь дремоту ясно слышу, Как барабанит что-то По нашей камышовой крыше. Стук барабанный неустанный Летит по балкам к молниям неярким. Что это? Капли крупные воды, Набухнув, падают иль, сбиты ветром, На землю осыпаются плоды С деревьев апельсиновых иль манго? Ведь капли — словно четки, Чтоб счет вести при их паденье В то несуразное нагроможденье Посуды глиняной и деревянной, Что мать заботливо так расставляет По нашей комнатушке на полу. Хотя совсем темно, Но по ее шагам я замечаю, Как движутся горшки, ушаты, кадки, Спасаясь от потока дождевого, Так муравьи цепочкою из леса Бегут и, рассыпаясь, заполняют Весь пол… Но ты не бойся их повадки, А братьев потесни. Украдкой, ловко Найди себе местечко на циновке, Где спят другие кучей. Нас этой ночью сон заворожил, Как сов ночных и как мышей летучих, Намокли крылья их, летать нет сил, Они во мрак растерянно глядят И на деревьях ироко [286] сидят, У них нет сил летать, нет, нет, — И лишь когда блеснет рассвет, Они найдут в дупле приют. Мы тоже спим под барабанный Шум ливня, дробный, неустанный, — Он льется полною рекой И всей стране дает покой… Под шум прибоя многоводный Мы спим по-детски мирно и свободно.

286

Ироко— тиковое дерево.