Поэзия Африки

Коллектив авторов

У.-И. УКВУ [297]

В автобусе

Перевод А. Голембы

Две плотные особы средних лет, стеснившие Читателя Газет, вопя, как будто здесь они одни, перемывают косточки родни. В другом ряду, презрев гневливый взор, по-прежнему назойлив ухажер: пристав к красотке и являя прыть, он зубы хочет ей заговорить! В автобусе — увы, не продохнуть, зато заметно сокращает путь разнообразье путевых бесед: — Ну, а почем свинина-то, сосед? — Здесь всякий люд, наряд и провиант, с бродягой рядом здесь брюзгливый франт, здесь болтуны мусолят вновь и вновь политику, финансы и любовь, ну а молчальники в окно глядят: так строгий ментор смотрит на ребят! Но вот автобус накатался всласть. Стоп, остановка. Эй, народ, вылазь! Прощания, и вздохи, и толчки, плетенки, и корзинки, и тюки! Вот новый пассажир полез гуртом, со вздохами расселись все потом. Какая давка! Заскрипел салон! Столпотворенье! Ну и Вавилон! — Ой, палец отдавил мне, чертов сын! — Вы что — заснули? — аби на ветин [298] ! И снова в путь. Водитель жмет на газ, а разговор о жизни без прикрас жужжит

не прерываясь… Ну так что ж: в автобусе с тоски не пропадешь!

297

У.-И. Укву.Молодая поэтесса. Училась в университетском колледже в Ибадане, затем в Кембридже. Пишет по-английски. Стихотворение «В автобусе» переведено впервые — из антологии «А Book of African Verse».

298

Аби на ветин— восклицание на нигерийском пиджин-инглиш, выражающее нетерпение.

Коленопреклоненная фигура женщины, держащей калебасу. Народность балуба (Конго). Патинированное дерево. Высота 43 см. Королевский музей Центральной Африки, Тервюрен, Бельгия

АДЕБАЙО ФАЛЕТИ [299]

Независимость

Перевод А. Сендыка

Что с независимостью сравнится? В счастливый день станет раб свободным. Тогда из ручья он сможет напиться, Не опасаясь крика: «Скорей!» Тогда костры зажигать он будет Лишь для себя и своих друзей. Тогда, выращивая бататы, Он сможет их есть, не боясь побоев. Тогда перестанет он быть рабом, Тогда он за труд потребует платы И биться не станет о землю лбом. Тогда он покинет чужую ферму И на своем участке посадит Четыреста двадцать рядов бататов, И кукурузу, и сладкий ямс. Тогда он хозяйство свое наладит, Тогда, накормив жену и детишек, Сможет излишки продать купцам. Не будет до старости он слугою, Он жить начнет, ликовать начнет, Он стукнет себя по бедру рукою И полным голосом запоет: «Я счастлив, судьба меня очень любит!» Не понимают величья свободы Те, кого в рабство не продавали, Те, кто не мучались долгие годы На белых плантациях, В царстве кнута. Все наши горести и невзгоды В их глазах не растопят льда. Мы трудимся с детства от света до света В домах, на пастбищах и в лесу. Где-то дожди и засухи где-то, Но для раба это все едино, Он собственность белого господина, В кулаке господина его судьба. Все отражалось в глазах раба. Если уж кто-нибудь продан и куплен, Будь он хоть пальм королевских выше, Он все равно под хозяйской крышей Меньше, чем карликовый терьер. А хозяин, даже насквозь гнилой, Шелудивый, как пес, тупоумный, злой, Все-таки тот, в чьих руках судьба. Мир отражался в глазах раба С давних времен, С тех пор, когда слон Был в услуженье у антилопы. Старался ладить с хозяйкой он, Но однажды, отправившись за водой, Задержался; возможно, он спутал тропы, А возможно, задумался у реки. Вернувшись, изведал слон хозяйские кулаки, Вернее, копыта. Антилопа орала сердито: «Ты раб, и мое богатство Позволит мне веяно владеть слонами!» Слон перенес и брань и побои, Молчал, лишь покачивал головою, — Вытерпеть много пришлось слону. Но слон понимал еще в старину: Раб, чтобы волю себе вернуть, Должен избрать проверенный путь, Должен действовать осторожно. Сто раз каждый шаг продумывал он И вот — стал Владыкой животных слон. Мудрость слона позаимствовать можно — Чтобы со лба согнать комара, Не нужен тяжелый удар топора. Волю выкупить трудновато, Но к нашим услугам земля и лопата, Гроздья бананов, стручки какао, И копра, и земляной орех… Без устали надо трудиться годы, Чтобы приблизить время свободы, Чтобы из рабства выкупить всех!

299

Адебайо Фалети.Молодой поэт, пишущий на языке йоруба. Стихотворение «Независимость» получило первую премию на фестивале искусств Западной Нигерии в 1957 году. Перевод его взят из сборника «Поэты Нигерии».

ЭГ ХИГО [300]

Беспомощность

Перевод А. Сендыка

Ветер бездомности Гонит меня в крааль из пустыни, Мой крик о помощи мчится от мыса к мысу, И отзвук его замирает в горах Рувензори [301] , Но не слышит никто, даже сам я себя не слышу. О боги, пытаюсь я упираться, Здесь обреченные рубят руду, Здесь Никто ничего не слышит, И я разбиваюсь о равнодушие, Как волны о борт военного корабля.

300

Эг Хиго.Учился в университетском колледже в Ибадане. Преподавал английский язык в колледже св. Эндрю. Стихи взяты из сборника «Поэты Нигерии».

301

Рувензори— горный массив в Центральной Африке, на границе между Угандой и Конго.

На закате

Перевод А. Сендыка

Нигде так не теснятся облака, Как у меня над головой, — Чем толще слой, тем больше ярких красок, — Смешались пурпур, золото и сажа, А солнце убегает за холмы, Как номерной фонарь автомобиля. Кричат о ночи жабы похотливо… А в небесах просвет, быть может, в ярд, Быть может, в милю, сразу же за ним Другая скомканная куча туч Свинцовых снизу, сверху золотистых — Вот каковы закаты января, Когда в саванне рыжую траву Охотники и фермеры сжигают.

ВОЛЕ ШОЙИНКА [302]

Телефонный разговор

Перевод А. Ибрагимова

Цена была умеренной. Район не вызывал особых возражений. Хозяйка обещала предоставить в мое распоряжение квартиру. Мне оставалось лишь чистосердечное признание: «Мадам, предупреждаю вас: я африканец». Безмолвие. Воспитанности ток, отрегулированный, как давленье в кабине самолета. Наконец сквозь золото зубов, сквозь толстый слой помады проник ошеломляющий вопрос: «Вы светло- или очень темнокожий?» Я не ослышался? Две кнопки: А и Б. Зловонное дыханье красной будки, а там, снаружи, красный двухэтажный автобус, сокрушающий асфальт. Обыденный, реальный мир! Стыдясь неловкого молчанья, изумленье покорно ожидало разъяснений. Еще вопрос — уже с другой эмфазой: «Вы темно- или очень светлокожий?» «Что вы имеете в виду, мадам? Молочный или чистый шоколад?» «Да». Подтверждение, как нож хирурга, безликость рассекало ярким светом, Настроившись на ту же частоту, «Цвет африканской сепии, — серьезно я пояснил. — Так значится в приметах». Ее фантазия свершала свой спектроскопический полет — и вдруг правдивость зазвенела в трубке: «Что это значит?» — «Я брюнет». «Вы черный, словно сажа?» — «Не совсем. Лицо, конечно, смуглое, мадам, зато ладони рук, подошвы ног отбелены, как волосы блондинки. Одно лишь огорчительно, мадам: свой зад я изъелозил дочерна… Одну минутку!..» Чувствуя, что трубка вот-вот взорвется громовым щелчком, «Мадам, — взмолился я, — но, может быть, вы сами поглядите…»

302

Воле Шойинкародился в 1934 году в Абеокуте (Нигерия). Получил образование в нигерийском государственном колледже, затем в университете Лидса (Англия). Работал преподавателем в Англии. Поэт, драматург, прозаик. Пишет по-английски. Первые шесть стихотворений взяты из книги «Голоса африканских поэтов». Последние три переведены впервые — из сборника «Idanre and other poems» («Иданре и другие стихотворения»), London, 1967.

Эмигрант

Перевод А. Ибрагимова

Мое достоинство зашито в подкладку элегантной тройки. Крахмальный воротник моей сорочки Европу посрамляет белизной. Мой галстук — из чистейшей шерсти. С почтеньем устремляю взор на самого себя — в великолепной тройке. Свое достоинство я берегу от пересмешек продавщиц, от хохота дежурных по вокзалу — не знают места своего, невежи! — п фамильярности таксистов, вообразивших, будто я им ровня. Вся эта мелочь поджимает хвост, соприкасаясь с молчаньем ледяным. Углы моих надменных губ хранят одно-единственное слово: «Отребье!» Всех безбилетных пассажиров и едущих в четвертом классе я сторонюсь с презрением глубоким. В моих устах «бродяга» — ругательство. От ссор не уклоняюсь я, хотя меня отпугивает прочь малейшая угроза оскорбленья. Моя победа подтверждает, что я прекрасно «обхожусь без них». Знакомство я вожу лишь со своими; мне белизна лица антипатична. Мой разум был бы широко раскрыт для утонченных рассуждений, для гордых воспарений мысли, но где все это? Одни глупцы способны усомниться, что мой рецепт свободы — единственная панацея для Африки… Кричите же со мной! Я не педант, любитель размышлений; в моем репертуаре утвердилось — пускай не дух — звучанье моднейшего словечка: «Негритюд» [303] . Бесстрастно я плыву на гребне отчужденных белых толп. По всем своим счетам (за взятый напрокат костюм и прочее) я с гордой регулярностью плачу. Зимой и жарким летом в своей гробнице замурован я. С готовностью я жертвы приношу (два раза в день питаюсь семолиной [304] ), — мне служит утешеньем мысль о том, что ждет меня правительственный дом, автомобиль роскошный и толпы восхищенных женщин в краю, где одноглазый — царь.

303

Негритюд— проповедуемая некоторыми африканскими политическими деятелями и литераторами концепция об исключительной миссии африканцев. Возникшая первоначально как естественная реакция на духовное порабощение африканских народов, эта концепция стала в некоторых работах приобретать впоследствии отпечаток «черного расизма».

304

Семолина— мука, используемая для приготовления макарон и некоторых других блюд.

Смерть на рассвете

Перевод А. Ибрагимова

Путник, в путь выходи на рассвете. И босыми ногами топчи влажную, словно нос у собаки, траву. Пусть утренняя заря задувает лампады. Смотри, как солнце проходится легкой кистью по небу и ноги — обутые в вату — спешат ранних червей рассекать мотыгой. Тени уже не таят в глубине сумерек смерти и грустной усталости. Это мерцание мягкое и отползающий мрак. Пляшущее ликованье и страх за беспомощный день. Обремененные грузами, безликие толпы ползут — будить безмолвные рынки. Немые, поспешные шествия на темно-серых дорогах. И вдруг — холод по телу. Погиб одинокий трубач зари. Белых перьев каскады. Увы, напрасная жертва. Кругом продолжался мрачный обряд. Правой ногою — к счастью, левой — к беде. «О сын, — умоляет мать, — никогда не ходи по голодным дорогам». Путник, в путь выходи на рассвете. Обещаю тебе чудеса священного часа. Знаменья в хлопанье крыл. Злая расправа… Кто выдержит гнев человека, шествующего вперед? О мой брат, мой двойник, безмолвствующий в объятиях своих откровений, неужто этот лик искривленный — я?

Реквием

Перевод А. Ибрагимова

1

Скользишь недвижно над прудом недвижным, что бережно хранит твой робкий след. Там, где на корточки присела тьма, — белеют крылья. Твоя любовь — как паутина.

2

Ты слышишь ветра похоронный плач? Настал ученья час. Учи меня безбольному распаду в странной тревожности. Печаль — как сумерки, целующие землю.

3

Не стану высекать подушку — вдали от облаков — для ложа твоего. Но — чудо! — ты растешь, едва прижму тебя к груди, израненной шипами.

4

Перелилась вся кровь твоя, до капли, в печаль, мерцающую в дымке дня, в вечернюю росу, что ручейками бежит в корнях волос, где буйствуют желанья. О, жгучая тоска! Тоска! Палимый жаждой, пушинки слез твоих глотаю. Будь испепеляющим печальным ветром, я влагой напою тебя, как дождь.

5

Соединим — ладонь к ладони — руки, и тонкий слой земли меж ними вскормит несчастного найденыша любви. Беззвучный шепот выманил тебя туда, где мы, бывало, сидели вместе, соединив — ладонь к ладони — руки. Сидел я в ожиданье одиноком. Сквозь пальцы сеялась земля.

6

Мне приходить к могильному холму, следить за единеньем тайным. Когда-нибудь прививок родит печальные плоды. Мне лить сухие слезы над камнем, знаменующим безмолвье прирученной решимости. Мне приходить к могильному холму, пока не станут прахом и надежды; я вижу болью сердца, как термиты копаются во внутренностях белых, как сохнут муравьи в сетях извилин мозга. Так что ж, резвитесь там, где голова лежит обритая. Берите все. Скачите, кувыркайтесь, стражи смерти, по глине, поглотившей лоск волос. Я знаю этот холм, что самочинно захвачен сорняками. Здесь могильница ее тревог и опасений.