Переписка Нины Табидзе [270] и Пастернака останется для грядущих поколений как свидетельство величайшего напряжения человеческой нравственности, человеческого ума. Меж бездной и бездной в мироздании дует сквозняк и задувает то одну, то другую свечу. Наташа Пастернак, дорогая, вот здесь внук Тициана, вот внуки Бориса Леонидовича Пастернака, чьи таинственные прекрасные лица обещают нам, что эта свеча не задута, что свет ее будет длиться во времени. Может быть, в чьей-нибудь бедной и скудной жизни бывает так, что смерть является самым существенным событием в судьбе человека. У поэта — не то. Он тратит мгновение на краткую последнюю муку и потом становится вечным приливом к нашему уму, способствующим нашему спасению. Жизнь Тициана длится в его внуках, длится в неиссякаемых гвоздиках в цветниках человечества, длится в каждом из нас, кто расположен к добру, расположен к поэзии. Два этих дома обласкают еще многих: дом Тициана в Тбилиси — все мы еще раз увидим картины Пиросмани, пианино, подаренное когда-то Борисом Пастернаком, и дом в Переделкине — тоже будет обязывать нас к доблести духа.
270
Табидзе Нина Александровна (1900–1965) — жена Т. Табидзе.
Я прочту два стихотворения — одно Тициана Табидзе — «Маш гамарджвеба» по-грузински, — «Итак, да здравствует»:
Брат
мой, для пенья пришли, не для распрей,для преклоненья колен пред землёю,для восклицанья:— Прекрасная, здравствуй,жизнь моя, ты обожаема мною!Кто там в Мухрани насытил мараниалою влагой? Кем солнце ведомо,чтоб в осиянных долинах Арагвизрела и близилась алавердоба?Кто-то другой и умрёт, не заметив,смертью займется, как будничным делом…О, что мне делать с величием этимгор, обращающих карликов в дэвов?Господи, слишком велик виноградник!Проще в постылой чужбине скитаться,чем этой родины невероятнойвидеть красу и от слёз удержаться.Где еще Грузия — Грузии кроме?Край мой, ты прелесть и крайняя крайность!Что понукает движение кровив жилах, как ты, моя жизнь, моя радость?Если рождён я — рождён не на время,а навсегда, обожатель и раб твой.Смерть я снесу, и бессмертия бремяне утомит меня… Жизнь моя, здравствуй!
И второе — мое:
Сны о Грузии — вот радость!И под утро так чиставиноградовая сладость,осенившая уста.Ни о чём я не жалею,ничего я не хочу —в золотом Свети-Цховелиставлю бедную свечу.Малым камушкам во Мцхетавоздаю хвалу и честь.Господи, пусть будет этовечно так, как ныне есть.Пусть всегда мне будут в новостьи колдуют надо мноймилой родины суровость,нежность родины чужой.Что же, дважды будем живы —двух неимоверных странречь и речь нерасторжимы,как Борис и Тициан.
1977
ТИФЛИС
Отару и Тамазу Чиладзе
Как любила я жизнь! — О любимая, длись! —я вослед Тициану твердила.Я такая живучая, старый Тифлис,твое сердце во мне невредимо.Как мацонщик [271] , чей ослик любим, как никто,возвещаю восход и мацони.Коль кинто не придет, я приду, как кинто,веселить вас, гуляки и сони.Ничего мне не жалко для ваших услад.Я — любовь ваша, слухи и басни.Я нырну в огнедышащий маленький адза стихом, как за хлебом — хабази.Жил во мне соловей, всё о вас он звенел,и не то ль меня сблизило с вами,что на вас я взирала глазами зверейтой породы, что знал Пиросмани.Без Тифлиса жила, по Тифлису томясь.Есть такие края неужели,где бы я преминула, Отар и Тамаз,вспомнить вас, чтоб глаза повлажнели?А когда остановит дыханье и речьта, последняя в жизни превратность,я успею подумать: позволь умеретьза тебя, мой Тифлис, моя радость!
271
Мацонщик — продавец мацони.
1978
ГРУЗИНСКИХ ЖЕНЩИН ИМЕНА
Там в море паруса плутали,и, непричастные жаре,медлительно цвели платаныи осыпались в ноябре.Мешались гомоны базара,и обнажала высотапереплетения базальтаи снега яркие цвета.И лавочка в старинном паркебела вставала и нема,и смутно виноградом пахлигрузинских женщин имена.Они переходили в лепет,который к морю выбегали выплывал, как черный лебедь,и странно шею выгибал.Смеялась женщина Ламара,бежала по камням к воде,и каблучки по ним ломала,и губы красила в вине.И мокли волосы Медеи,вплетаясь утром в водопад,и капли сохли, и мелели,и загорались невпопад.И, заглушая олеандры,собравши всё в одном цветке,витало имя Ариадныи растворялось вдалеке.Едва опершийся на сваи,там приникал к воде причал.«Цисана!» — из окошка звали,«Натэла!» — голос отвечал…
1957
«Смеясь,
ликуя и бунтуя…»
Смеясь, ликуя и бунтуя,в своей безвыходной тоске,в Махинджаури [272] , под Батуми,она стояла на песке.Она была такая гордая —вообразив себя рекой,она входила в море голаяи море трогала рукой.Освободясь от ситцев лишних,так шла и шла наискосок.Она расстегивала лифчик,чтоб сбросить лифчик на песок.И вид ее предплечья смутногодразнил и душу бередил.Там белое пошло по смуглому,где раньше ситец проходил.Она смеялася от радости,в воде ладонями плеща,и перекатывались радугиот головы и до плеча.
272
Махинджаури — черноморский курорт в Аджарии.
1957
СНЫ О ГРУЗИИ
Сны о Грузии — вот радость!И под утро так чиставиноградовая сладость,осенившая уста.Ни о чем я не жалею,ничего я не хочу —в золотом Свети-Цховелиставлю бедную свечу.Малым камушкам во Мцхетавоздаю хвалу и честь.Господи, пусть будет этовечно так, как ныне есть.Пусть всегда мне будут в новостьи колдуют надо мнойродины родной суровость,нежность родины чужой.
1960
СПАТЬ
Мне — пляшущей под мцхетскою луной,мне — плачущей любою мышцей в теле,мне — ставшей тенью, слабою длиной,не умещенной в храм Свети-Цховели,мне — обнаженной ниткой серебра,продернутой в твою иглу, Тбилиси,мне — жившей, как преступник, — до утра,озябшей до крови в твоей теплице,мне — не умевшей засыпать в ночах,безумьем растлевающей знакомых,имеющей зрачок коня в очах,отпрянувшей от снов, как от загонов,мне — с нищими поющей на мосту:«Прости нам, утро, прегрешенья наши.Обугленных желудков нищетупозолоти своим подарком, хаши»,мне — скачущей наискосок и вспятьв бессоннице, в ее дурной потехе, —о Господи, как мне хотелось спатьв глубокой, словно колыбель, постели.Спать — засыпая. Просыпаясь — спать.Спать — медленно, как пригублять напиток.О, спать и сон посасывать, как сласть,пролив слюною сладости избыток.Проснуться поздно, глаз не открывать,чтоб дальше искушать себя секретомпогоды, осеняющей кроватьпока еще не принятым приветом.Как приторен в гортани привкус сна.Движенье рук свежо и неумело.Неопытность воскресшего Христаглубокой ленью сковывает тело.Мозг слеп, словно остывшая звезда.Пульс тих, как сок в непробужденном древе.И — снова спать! Спать долго. Спать всегда,спать замкнуто, как в материнском чреве.
1960
«Когда б спросили… — некому спросить…»
Когда б спросили… — некому спросить:пустынна переделкинская осень.Но я — как раз о ней! Пусть спросят синьи желтизна, пусть эта церковь спросит,когда с лучом играет на холме,пусть спросит холм, скрывающий покуда,что с ним вовек не разминуться мне,и ветхий пруд, и дерево у пруда,пусть осень любопытствует: куда,зачем спешу по направленью к летувспять увяданья? И причем Кура,когда пора подумывать про Лету [273] ?И я скажу: — О местность! О судьба!О свет в окне единственного дома!Дай миг изъять из моего всегда,тебе принадлежащего надолго,дай неизбежность обежать кругоми уж потом ее настигнуть бегом,дай мне увидеть землю роз и горс их неземным и отстраненным снегом,дай Грузию по имени назвать,моей назвать, плениться белым светоми над Курою постоять. Как знать?Быть может — нет… а всё ж, вдруг — напоследок?
273
Лета — в греческой мифологии река забвения в подземном царстве.
Мне бы тоже изложить мою точку зрения на дело художественного перевода, но у меня нет точки зрения, а есть зрение. У меня есть руки, которыми я пишу, есть мое сердце, при помощи которого я работаю, и дальше я пойти не могу.
Здесь много говорили о том, как следует переводить. Это полезно, это поучительно, и я всё-таки не знаю, как надо переводить. Если бы мы знали, было бы больше прекрасных переводов Галактиона Табидзе и других.
274
Выступление на конференции, посвященной вопросам художественного перевода (14–15 марта 1962 г., Тбилиси), впервые опубликовано в книге: Б. Ахмадулина. Сны о Грузии. Тбилиси: Мерани, 1977.