Поэзия народов СССР IV - XVIII веков

Маштоц Месроп

1705-1792

ДАВИТИАНИ

Отрывки из поэмы

ВСТУПЛЕНИЕ

ИМЯ И ПРОЗВИЩЕ ТОГО, КТО НАПИСАЛ ЭТУ КНИГУ.

Написал «Давитиани» Я, Давид Гурамишвили, Рек божественное слово - Сладкий плод моих усилий. Ток живой по древу жизни Устремил я в изобилье, Говорил о муках крестных., Чтобы люди слезы лили. В Картли добрых вин не стало, В том повинны войны с Чарп. Диких ягод винограда Я промыслил для маджари. Чтоб меня вы помянули, Приношу вино вам в чаре. Люди, нет для вас худого В бескорыстном этом даре. Не взрастил я терн колючий Вкруг деревьев этих строк. Я хочу, чтоб каждый отрок Их плода отведать мог. Не разлейте ж мой напиток, Он пойдет вам, дети, впрок. Берегите эту книгу, Чтоб служила долгий срок. В дни былые ритор Шота, Муж, искусный в этом деле. Вывел древо стихотворства, Несравнимое доселе. Взрыли корни глубь земную, На ветвях плоды созрели. Много знал я стихотворцев,- Нет подобных Руставели! Как юнец, который лихо Мчит на палочке верхом, Сходен резвыми прыжками С настоящим ездоком - Так и стих мой бедный сходен С Руставелевым стихом. Подражать ему пытаясь, Получил я поделом. Мне достался после Шота Сад обобранный, пустынный. Как ребенок, между ловчих Я толкался с хворостиной. Не нашел плодов я в поле, Не разжился я дичиной. Зря, рыбак нерасторопный, Замутил я воду тиной. Стих жемчужный Руставели Не сравнить с моей трухою. Но кокетки могут ловко Приукраситься сурьмою. И вода вином прекрасным Людям кажется порою. В час нужды лесная груша Служит пищей неплохою. Там, где нет коней исправных, Всякой лошади почет. Там, где нет высоких ростом, Недомерок – не урод. Нет красотки – и дурнушка За красивую сойдет. Тот, кто книг других не знает, И мою авось прочтет. Бренный мир, как палкой по лбу, Оглушил меня безвинно: Сгину я – и дом мой сгинет, Ибо не дал бог мне сына. И собрал свои стихи я, И связал их воедино, Чтоб меня вы помянули Добрым

словом в день помина. Я взрастил с трудом великим Эту книгу-сироту, Воспитал ее усердно, Дал ей знанья полноту, Но оставил некрещеной, Ибо впал я в нищету. Кто дарует ей крещенье, Тех молитвою почту. Мужа мудрого молю я О мирском ее крещенье: Утверди ее, грузинку, В нашем правом разуменье, Если в чем солжет невольно, Сбереги от заблуждений, Пусть чурается враждебных И греховных помышлений! Вот зачем я, стих слагая, Слушал мира небылицы. Не дала судьба мне сына, Обделила несчастливца. Будь же, юноша, мне братом! Будь сестрою мне, девица! Обо мне, читая книгу, Не забудьте помолиться. Вас, мои живые братья, Да хранит великий бог! Пусть веселье сменит стоны Ваших жалоб и тревог. Помолитесь, чтоб создатель Взял мепя к себе в чертог, Чтобы адского мученья Избежать я, грешный, мог! Недосказанное ныне Не успел сказать я связно. Все свободной ждал минуты, Ах, зачем я ждал напрасно! Копья скорби грудь пронзили, Сердце сделалось безгласно. Рай ли ждет мепя господень Или ад грозит всечасно? Потому в тоске и плачу И не в силах больше петь. В изголовье встала злая, Несговорчивая смерть. Ни мольба, ни меч, ни подкуп Смерть не могут одолеть. Лишь набросится – любого Постарается стереть. Отче мой, шатер чудесный В Картли ты воздвиг над нами,- Был высок он и просторен, Осененный облаками. Жил я в нем, и вдруг оттуда Выгнал ты меня пинками. Море слез с тех пор я пролил, Размышляя над грехами. О превратный мир! За что же Возлюбил я образ твой? Почитал тебя я сладким - Ты же горький и дрянной. Ты зачем меня навеки Из земли увел родной? Отчего ты, беспощадный, Надругался надо мной? Прадед деда и прабабка! Дед и бабка! В свой черед – Мать, отец, сестрицы, братья, И жена, и весь мой род,- Мир вам в царствии небесном! Да избегнет ада тот, Кто составил эту книгу, Чтоб читал ее народ!

БЕДСТВИЯ ГРУЗИИ

Отрывки из поэмы

ТУРКИ ЗАНИМАЮТ КАРТЛИ КАРТАЛИНСКИЙ ЦАРЬ УЕЗЖАЕТ В РОССИЮ Жар Кахетии раздуло Карталинским ураганом. Коршун с коршуном сцепились Над цыпленком бездыханным. Но вблизи орел проснулся, И приблизился к горланам, И унес от них добычу, Победив на поле бранном. Эх, напрасно эти птицы Не поладили тайком! Тот бы ножкой поживился, Этот – спинкой и крылом. Зря позволили злодею Завладеть своим добром! Коль неправду говорю я, Наградите тумаком. Белена была Вахтангу В эти дни вкусней нектара: Он к султану обратился, Не очнувшись от удара. Двух строителей послал он Заметать следы пожара: Лицемера Иессея И царевича Бакара. Но строители ошиблись, Не хватило им уменья, Только Картли и Кахети Обрекли на разоренье. Не могли они воздвигнуть Неприступного строенья, Уступив врагу без боя Все грузинские владенья. Не смогли цари поладить,- Зол был каждый и упрям, Не умели присмотреться К государственным делам, Крепко запертые двери Лютым отперли врагам,- Привели пришельцев кахи, Карталинцы – турок к нам. Лишь проведал царь Кахети, Что горами и долиной Турки движутся к столице Напрямик, как рой осиный,- Он признал себя бессильным Перед вражеской дружиной. Сдал ключи он сераскиру И пришел к нему с повинной. И вошли в Тбилиси турки, Увидав, что нет запрета. Иессей поладил с ними - Был он веры Магомета. Царь Вахтанг ушел в Россию Через Рачу в то же лето. Что случилось с ним в России, Я еще скажу про это. В горы к пшавам и хевсурам Удалился Константин. Разместилось близ Тваливи Беглых множество грузин. Но ни жать не мог, ни сеять В этом месте пи один,- Что имели, то проели И бедняк и господин. Невтерпеж несчастным кахам Становилось это горе. Поклялись они друг другу Отомстить турецкой своре: «Проведем подкоп секретный И ворвемся в крепость Гори!» Царь решился, и запели Боевые трубы вскоре. Иессей, узнав, что в Гори Мчатся кахи по лесам, Во главе отряда турок Из Тбилиси вышел сам. Грянул бой. И кровь людская, Щедро пролитая там, Жернова вертеть могла бы, Коль текла б по желобам! От рассказов этих горьких И в гортани горько стало! Зедавельская долина Ополчений не вмещала. Атакуя войско турок, Одолели мы сначала, Но потом разбиты были: Нас измена доконала. Страшный день! Отряды турок Проливали кровь невинных, Обезглавливали женщин, Чернецов, простолюдинов. Наши головы возили На арбах, в больших корзинах. Мертвецов не хоронили,- Грызли волки их в долинах. ПОБЕГ ДАВИДА ИЗ ПЛЕНА Бил во мне источник жизни – Полный влаги желобок. Ныне там, где был источник, Хлынул слез моих поток. Я молил о провожатом, Чтоб его послал мне бог, Чтоб враждебную границу Перейти я, грешный, мог. И пошел я в край далекий, Где хотел найти спасенье. Сердце плакало; слезами Затуманивалось зренье. Уж не думал я, что сердце Это выдержит томленье. Потерял я вас, родные! Нет мне боле утешенья! Путь на север по светилам Находил я неустанно; Семь планет проводниками Мне служили постоянно. Так достиг горы я голой Посредине Дагестана, И немало претерпел я В том краю от урагана. Засвистел внезапно ветер, Застучал о камни град. Ослепляя взор огнями, Били молнии подряд. Негде было мне укрыться, И, блуждая наугад, Обмотал тряпьем я темя И упал, тоской объят. Я лежал ничком, и сердце Мне сказало, маловеру: «Поищи от бури крова И не мучайся чрез меру». Я пошел и в блеске молний Вдруг наткнулся на пещеру, И она мне показалась Подходящей по размеру. Я в пещере той укрылся И возрадовался снова: Сам господь послал мне милость, Не лишил в ненастье крова. Он укрыл меня от града, Защитил от ветра злого. Не утратившему веры Бог не сделает худого. Ты один спасаешь, боже, Заблудившихся в пути! Без тебя дороги верной Никому не обрести. Я лежал, глаза зажмурив, Но велел ты мне идти, И пошел и отыскал я То, что должен был найти. Град прошел, и мрак пещеры Я оставил для скитанья И восславил в сердце бога За его благодеянья. Не силен я был в молитвах Без Священного писанья. «Сохрани, помилуй, боже!» – Говорил я сквозь рыданья. ВЫХОД ИЗ ПЛЕНА В РОССИЮ Ночь прошла. Никто не гнался, Чтоб настигнуть беглеца. Истомленный и не спавший, Снова шел я без конца. И в дороге пропитанье Мне досталось от творца: Я нашел кусок арбуза, Два отличных огурца. Но когда, склонясь к реке, я Обмывал арбуз от пыли, Из-за пазухи упали Огурцы и прочь поплыли. И до слез я огорчился, Что поймать их был не в силе: Мне дороже ста червонцев Огурцы в то время были! Понесло их вдаль теченьем, Я за ними вслед погнался. Чуть в реке не потонул я, Но, увы, ни с чем остался. И немало я на бога, Неразумный, обижался: «Коль ты дал, зачем ты отнял И над нищим надругался? Все живое процветает По твоей лишь благостыне,- Отчего ж забыл ты, боже, О своем голодном сыне? Коль послал ему ты пищу Здесь, в неведомой пустыне, Почему обратно отнял То, чем он владел отныне?» Спохватившись, со слезами Снова бога я молил, Чтобы он мои упреки Неразумному простил. Пережить любую кару Был готов я, слаб и хил, Но, увы, идти голодным Не имел я больше сил. Я роптал: «Неужто голод Омрачил мое сознанье? Но ведь душу укрепляют Долгий пост и покаянье. Предающиеся пьянству Не достойны ль порицанья? Вслед за плотью губят душу Роскошь и не воздержанье». Так я шел и горько плакал, Тяжкой думою объят. С покаянною молитвой Брел вперед я наугад. Вдруг возник передо мною Плодоносный дивный сад, Где сплошной зеленой чащей Персик рос и виноград. И нагнулся и пролез я В виноградник тот цветущий, И наелся винограда, Притаясь под темной кущей. «Ах, зачем роптал на бога Я, скиталец неимущий? Почему не положился На тебя я, всемогущий? Огурцы ты отнял, боже,- Счел себя я страстотерпцем, И хулить тебя я начал, Согрешив умом и сердцем. Ты ж простил грехи мне эти И привел к единоверцам, Хоть набить мне надлежало Рот за это горьким перцем! Как могу я, боже правый, Похвалу тебе воздать За великие щедроты, За святую благодать? Темен я, псалмы Давида Не умею распевать. Не взыщи за то, что грешен Пред тобою я опять! Сделай так, чтоб стали песней Плач мой горький и томленье. Мне, зловонному сосуду, Средство дай для очищенья. Сердце, разум мой и душу Сохрани от прегрешенья, Укрепи своею силой, Не ввергай во искушенье!» Внял господь моим стенаньям И мольбе немногословной - И послал успокоенье Он душе моей греховной: Вместо голоса тревоги Я услышал глас духовный,- До ушей моих донесся Дальний благовест церковный. О, как сердце задрожало, Услыхав церковный звон! Я вскочил и оглянулся - И отпрянул, поражен: Люди истово крестились Возле церкви у окон. Вот оно, мое спасенье! Кончен вражеский полон! Возместил мне бог сторицей Все, чего лишил когда-то! Как безумное, стучало Сердце, радостью объято, И рассыпал изо рта я Там немало винограда, И бежать хотел я к людям Из приветливого сада. Тут внимательней взглянул я На неведомых людей,- Кички женщин поднимались, Словно рожки у чертей. Испугался я, несчастный, Новых дьявольских затей И решил бежать отсюда И других искать путей. Я набрал плодов в дорогу, Чтоб не мыкать горькой доли,- Часть за пазуху засунул, Часть узлом связал в подоле. И до сумерек в саду я Затаился поневоле: Днем, погони опасаясь, Не посмел я выйти в поле. Возвратившись на дорогу, Снова я залег в тростник, Но врагу не пожелаю Новых горестей моих: Комаров взметнулась туча Надо мною в тот же миг, И закрылся я руками, Задыхаясь в гуще их. И сказал я, комарами Доведен до исступленья: «Ухожу я, кто б там ни был, Больше нет во мне терпенья!» И вскочил, и быстрым шагом Устремился я в селенье. И гумно, где молотили, Я заметил в отдаленье. Словно званый гость, внезапно На гумне я появился. Окружив меня толпою, На

меня народ дивился. У любого под рубахой Крестик маленький светился. Медный крестик лобызая, Трижды я перекрестился. «Лазарь, дай-ка парню хлеба!» – Кто-то, сжалившись, сказал. Слово «хлеб» заслышав ухом, Я, как лист, затрепетал, Закачался на ногах я, Пошатнулся, застонал И, как рухнувшее зданье, Обессиленный, упал. Слово «хлеб» я знал по-русски, Слышал я его и ране. Услыхав его, я понял, Что на русской я окрайне. И душа, забыв о муке, Погрузилась в ликованье, И, как сноп, я там на землю Повалился без сознанья. Был казак в селенье этом, Мне ниспосланный судьбою. Как родной отец за сыном, Он ухаживал за мною. Обнял он меня с любовью, Оросил мне грудь слезою, Толмача Январу-пшава Разыскал, привел с собою. Повезли меня за речку, В храм господень привели, Дали мне святым иконам Поклониться до земли. К старшине потом позвали, Расспросили, как могли: Кто такой, зачем скитаюсь От отечества вдали. Расскажу теперь я вкратце, Как я с Тереком расстался. Прибыл я в Сулак сначала, В Астрахань потом подался. С Волги я к царю Вахтангу До Москвы с трудом добрался. Царь с царевичем Бакаром Там у русских укрывался. Был начальником я сделан У Вахтанга в арсенале, Дай вам боже справить пасху Так, как мы ее справляли! Состязались в пенье, в пляске, Вирши взапуски писали, Под веселый звон цимбалов До рассвета пировали. Виршеплет Джавахишвили Там соперником мне стал. Словно деревцо кривое, Был тщедушен он и мал. Каждый стих мой, как репейник, В хвост бедняге попадал, И не раз, пища в досаде, Шапку наземь он кидал.

ЗУБОВКА

На мотив русской песни «Казак – душа правдивая»

Я из Зубовки однажды к дому возвращался И с красоткой чернобровой в поле повстречался. На лице ее прекрасном родинка чернела, Красота ее внезапно сердцем овладела! Я спросил ее: «О солнце, держишь путь куда ты? Из какого ты селенья, из какой ты хаты? Я узрел тебя, и сердце стало словно камень, Окропи меня водою, жжет меня твой пламень!» Осерчав, она сказала: «Грех тебе, злодею! Как просить ты смеешь, чтобы стала я твоею! С соловьем любиться розе, не с тобой, вороной!» Слыша это, я заплакал, в сердце уязвленный. И она сказала снова: «Прочь, отстань, прошу я! Не хочу тебя, другому здесь принадлежу я. Мой супруг тебя красивей, мужественней с виду»,- Обезумел я, почуяв горькую обиду. А она: «Ни слова больше! Отцепись, проклятый!» - И ударила, ругая, палкой суковатой. Покачнулся и упал я, потеряв сознанье, И она передо мною встала, как сиянье. Пожалела, наклонилась и взяла за руку: «И за что ты, неразумный, принимаешь муку?» Я сказал: «Из-за тебя я разума лишился, Не обласканный тобою, с жизнью распростился!» И красавица с улыбкой ласково сказала: «Если нас с тобой увидят, худо бы не стало. Встань, пойдем, пора вернуться каждому до дому, Будешь здесь, так снова выйду я к тебе, дурному». И ушла она, пропала, чудо черноброво, Лишь оставила на память ласковое слово. С той поры я, раб влюбленный, все гляжу на поле, Лишь пришла бы, ничего я не желаю боле. «Я приду»,- она сказала. Полный ожиданья, Не могу в тоске по милой я сдержать рыданья. В час кончины одинокой не она, так кто же Дверь в загробное селенье мне откроет, боже? Послужить моей любимой жажду я, унылый. Переполненное сердце вечно жаждет милой. У нее в руках, я знаю, чтобы жил и впредь я, Есть и хлеб существованья, и вода бессмертья. Дай мне, боже, только ею жить в годины эти! Разве есть еще другая, лучшая, на свете? За меня она, я знаю, вытерпела муки, Вижу лик ее обмерший, связанные руки. Где теперь ты, дорогая? Отзовись скорее! Ты была мне в целом мире всех людей роднее. Я в аду тебя не вижу, ты в стране господней, Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней! Я в аду тебя не вижу, ты в стране господней, Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней! Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!

* * *

Одна красотка, встретившись со мною, Зажгла меня «Веселою весною». Российской песни сила Мне сердце опалила Томительным огнем! С тех пор горю я, и никто на свете Омыть водой не хочет раны эти. О боже, для защиты Меха с водой пошли ты Страдальцу твоему! Дай мне прозреть, незрячему невежде, Чтоб шел я в путь, узнав дорогу прежде. Пошли мне вдохновенье, Чтоб я свое творенье Исправно завершил!

ЗАВЕЩАНИЕ ДАВИДА ГУРАМИШВИЛИ

Не хочу я больше лиры и свирели, Уж не в силах петь я, как я пел доселе. Повернулся лживый мир ко мне спиною, Ничего мне не дал, что сулил весною. Не простил грехов мне он в великом гневе, Иссушил мне корни, листья сжег на древе. Стал я одинокий, сирый, нелюдимый, Ближними забытый, брошенный любимой. Сердце словно уголь стало от печали, Волосы густые с головы упали, Сморщились ланиты, словно плод печеный, И поник я долу, скорбью удрученный. Овладели телом немощи и хвори, На больное сердце навалилось горе. С обнаженной саблей смерть ко мне стучится, Острою косою сместь меня грозится. Слушайте же, люди, верящие в бога, Те, кто соблюдает заповеди строго: В день, когда пред вами мертвый я предстану, Помяните миром душу бездыханну. Те, пред кем я грешен, мне мой грех простите, Горечи и злобы в мыслях не таите: Не смогу ничем я больше вас обидеть, Онемел язык мой, взор не может видеть. Если бы и стали спорить вы со мною, Все равно уста я больше не открою: Глух я и безжизнен, нет во мне дыханья, Истребил создатель сам свое созданье. На одре кончины, устремленный к богу, Ничего с собой я не беру в дорогу. Ничего теперь мне, грешному, не надо - Ни бахчи, пи дома, ни парчи, ни сада. Боже, мой создатель, милостивым буди! Об одном молю вас, праведные люди: Три доски на гроб мне сбейте, остругайте, Только позолотой гроб не украшайте. Не трудитесь красить, сколотите просто, Чтоб нести полегче было до погоста. Не бросайте денег ради позолоты, Лучше их оставьте на свои заботы: Бесполезны гробу ваши украшенья, Мать-земля поглотит их в одно мгновенье. Тот же, кто добра мне истинно желает, Пусть душе поможет тем, чем подобает, Пусть ее проводит он с посильным даром, Чтоб она за гробом не пропала даром. Вот что ей, убогой, будет во спасенье: Служба и молитва, ладан и кажденье, Пища для голодных, платья для холодных. Чтоб никто не грабил бедных и безродных. Мне же не помогут вопли и рыданья, Не вернут мне жизни горькие стенанья. Скорбные одежды – что они Давиду? Лучше заплатите в храм за панихиду. Горе мне, больному! Если что случится, Нет попа с дарами, чтобы приобщиться. Кто меня помянет в церкви за обедней? Кто меня проводит в дальний путь последний? Одинок я в мире: не дал бог мне сына, Чтоб затеплить свечку дома в день помина, Чтоб поминки справить обо мне, убогом… Вот как я унижен всемогущим богом!

АНХИЛ МАРИН

АВАРСКАЯ ПОЭТЕССА

Конец XVIII века

ЧТОБ ТЕБЯ ПОРАЗИЛА СТРЕЛА

Гордый сокол мой, пусть тебя ранит стрела. Сизый голубь мой, пусть тебя пуля сразит. Грех тебе: ты спалил мое сердце дотла, Мне с другой изменил – нету горше обид. На охоте мне сокол попался в силки, Провела с этим соколом сладкие дни. Многих сплетниц чернили мепя языки, Но сегодня иное болтают они. Сыплет яд мне на сердце безжалостный слух: Мол, другая у сокола нынче в чести. Тяжело, словно спину сломали мне вдруг И свинцовую кладь заставляют нести. Я с тобою доверчивой слишком была, Из-за этого в сплетнях тону я сейчас. Постоянства мужского в тебе не нашла, Человеком считая, ошиблась сто раз. Хоть, как целый аул, я рассудком сильна. Не сумела любви своей скрыть, видит бог. Мир на чести моей не нашел бы пятна, Ты вошел в мое тело, как в ножны клинок. Драгоценнейший яхонт, упавший с горы, Из жемчужного моря коралл дорогой,- Разве сделалась хуже я с этой поры Или в юной красе уступила другой? Пусть достанется тело мое воронью, Если раз хоть с другим, как с тобой, я была. Ни тебя, пи соперницы я не виню, Оба счастливы будьте, мне жизнь не мила. Если вправду способна любовь замарать, То не хватит воды, чтоб влюбленных отмыть. Если страстью горевших неверными звать, То с крестом на груди должен каждый ходить.

ПРИДИ, ЯСНООКИЙ

Приди, ясноокий, взгляни на меня, С тобой, предаваясь любви, мы Сольемся, как будто два жарких огня, И вновь разойдемся, любимый. Да будут святыми те вешние дни, Когда мы бросались в объятья друг другу, И гурии нас окружали одни, Стремясь оказать нам любую услугу. Пусть белую грудь мою змеи пронзят, Что жарко дышала любовью земною. За то, что был страстным очей моих взгляд, Пускай их засыплют сырою землею. Вся горечь кончины лишь мертвым ясна. Ужель перестала ходить по земле я? О камень могильный, где надпись видна, Ужель ты несчастной любви тяжелее? Ужель осквернится мечеть оттого, Что я появлюсь в ней, как будто святая? Иль тень упадет от греха моего На тех, с кем несется ладья золотая? В богатую сбрую сама облачу Еще не объезженную полукровку, Когтистого беркута я научу С бубенчиком звонким охотиться ловко. Какие к любимому думы пришли, Скажи мне, итарку – волшебная птица? Поведай, орел, проплывая вдали, Куда в своих мыслях любимый стремится? Нам, видно, мой сокол, расстаться пора. Давай предадим наши клятвы забвенью. Погасим любовь, словно пламя костра, Базарного люда мы стали мишенью. На кручи взлечу, поселюсь вдалеке От пестрых ворон и всезнающих улиц, На сваях жилище построю в реке, Чтоб сплетен не слышать кудахчущих куриц. Шипящие гадины, долго иль нет Вонзать в мое имя вы будете жала? Пусть пальцами тычет в меня хоть весь свет,- Пройду, не сутулясь, кремневой я стала.

ПАТИМАТ ИЗ КУМУХА

ЛАКСКАЯ ПОЭТЕССА

Вторая половина XVIII века

* * *

За что меня винишь ты, Вечерняя звезда? Нависла надо мною, Как мрак ночной, беда. Ах, если бы могла я Стать утренней звездой! Вслед жениху пошла бы Дорогою прямой! Погибни, мир свирепый, Добычей стань огня! Пусть я исчезну, словно И не было меня!

САИД ИЗ КОЧХЮРА

ЛЕЗГИНСКИЙ поэт

1767-1812

ПРОКЛЯТЬЕ МУРСАЛ-ХАНУ

Будь проклят свет, где ты рожден на свет, Будь проклят свет, где тьма, где правды нет. Кровавый хан – источник наших бед, Скажи, докуда нам терпеть, проклятый? Ты разорил аулы наших гор, Вверг в ад мужей, а женщин вверг в позор. Терпеть нам это все до коих пор? Когда же грянет грозный час расплаты? Давно в саду не слышно соловья. Давно в саду черно от воронья. Песнь не слышна за шумом их вранья. Поругано все то, что было свято. Пусть грянет гром, пусть превратится в прах Все, что в твоих домах и закромах. Да будет страх в твоих пустых глазах И все твое добро огнем объято. И пусть тебе все десять жен твоих Родят детей увечных и больных, И пусть на всей земле среди живых Не будет друга у тебя и брата. Не знающий пути добра и зла, Зловещи и черны твои дела. Лишь шкура у меня еще цела, Поторопись, сдери ее с меня ты! Платок моей ты кровью обагрил, За все тебе я кровью заплатил, Прочь от меня. Довольно. Нету сил, Все,то, чем я владел, тобою взято. О Шалбуз-Даг – священная гора, Какая нынче тяжкая пора! Мне неоткуда ждать уже добра, Вся жизнь моя погублена и смята. Что делать мне? Трясется каждый раз Моя рука, когда беру я саз. Струится кровь из выколотых глаз. Вот что ты сделал, хан, мой враг заклятый!

ЧЕРНА СУДЬБА

Черна судьба. Все повернулось вспять. Свет чуть блеснул, и черен мир опять. Будь проклят, хан, мне б век тебя не знать. Ты блеска дорогой алмаз лишил. Есть у иных отец, у тех родня, Но ни отца, ни брата у меня. И плачу я один, судьбу кляня. Будь проклят, хан, ты песни саз лишил. Есть у иных на свете добрый друг, Лачуга, сила двух прилежных рук, А у меня лишь горе и недуг. Будь проклят, хан, меня ты глаз лишил. Все позади, окончен путь земной. Ответь мне, хан, ответь, гонитель злой: За что все это сделал ты со мной? Всего, всего в недобрый час лишил! Ты отнял все, что даровал мне бог. Передо мною больше нет дорог. Саид Кочхюрский, стар я и убог, Будь проклят, хан, меня ты глаз лишил.