Поговори со мной

Удалова Юлия

Лилиан, тебе пора отсюда выбираться. Не оборачивайся. И быстрее.

Лили, загребая землю руками и обламывая ногти в кровь, торопилась покинуть эту могилу. Только когда она вылезла, захлопнула подпол и спустила засов, то почувствовала, как бешено колотится сердце. Потом заплакала от потрясения, размазывая слёзы.

Она всё-таки сделала это. Она победила свой страх.

Вот и все вот и все вот и все вот и все вот и все!

Видишь, какая ты молодец, моя Лилиан!

То, что все это было бесполезно,

Лили поняла не сразу. Она как-то уже и забыла, что её верный телефон может быть разряжен. Трясущимися грязными руками она взяла его, как величайшую святыню всех времён и народов. На синем дисплее горела надпись: «Папочка – 1800 вызовов. Злобная мачеха - 200». Потом появилась надпись «Аккумулятор разряжен» и телефон с жалобным плачем потух, чтобы уже больше не включиться. Если бы она зарядила его перед выходом, то сейчас смогла позвонить. Второго телефона, по которому Лили разговаривала с Эдгаром, в сумке не оказалось.

Лили спрятала сумку в сервант под груду какой-то грязной рабочей одежды. Умылась в ведре с водой, помыла руки, тщательно выковыривая грязь из-под обломков ногтей.

Когда минут через десять пришел довольный Эдгар с двумя пакетами, Лили встретила его улыбчиво и даже весело. Она приготовила ему то, что он заказывал – мясо по-французски. Он хотел, чтобы во время готовки Лили говорила с ним, но так как она очень хорошо себя повела, а времени у них впереди было много, Эдгар включил телевизор, который смотрел крайне редко, потому что из телевизора говорили не с ним, а со всеми. А Эдгар жаждал, чтобы говорили только с ним. Такой это был человек – не мог без общения. Лили очень красиво накрыла на стол, и когда удивлённый и обрадованный Эдгар сел напротив неё, Лили, улыбнувшись ему, попросила:

– Если у нас романтический ужин, может, послушаем какую-нибудь романтическую музыку?

Он удовлетворенно посмотрел на неё. Слава богу, кажется, она начала хоть что-то понимать.

– Нет, - произнёс Эдгар, накрывая её маленькую ручку своей лапой - втрое больше Лилиной. – Лучше поговори со мной.

Оскар, глубоко затянувшись, стряхнул пепел сигареты в банку из-под оливок. Он снова закурил. Закурил после трехлетнего перерыва.

Девочки не было уже две недели. Ни малейшей зацепки. Ничего. Она просто ушла. Никто её не видел. Никто ничего не знал. Она не делилась с подругами, не вела дневника. Куда она ушла и где сейчас находится, знал, наверное, только господь бог.

Он и сам видел, что надежды мало. Сначала её телефон был включен, но трубку никто не брал. Потом - то ли разрядился, то ли его выключили. И это было плохо. Ему так и сказали в милиции (черт, полиции, или как там она теперь называется): «Плохо. Возможно, её уже нет в живых».

Две недели он мучился, стараясь не представлять страшного. Но всякие ужасы о насильниках, извращенцах и каннибалах сами лезли в голову. Две недели не прекращающейся головной боли. Две недели почти без сна, потому что уснуть он не мог. Ложился, но без конца ворочался, а потом шел в гостиную, включал телевизор и тупо смотрел на экран, слабо понимая, о чем там речь. Криминальные программы он переключал сразу, хотя раньше их даже любил. Две недели неизвестности в паутине

холодного липкого страха. Натали поддерживала Оскара, как могла, но он даже не замечал этой поддержки. Единственным, благодаря чему он держался на плаву, была работа. Но и на работе – у Оскара был ритуальный бизнес – что-то не клеилось. Как-то внезапно навалились долги. Не хватало денег на закупку материала.

С тех пор, как пропала Лили, все шло наперекосяк.

Оскар затушил сигарету и побрел в Лилину комнату. На полке стояла большая фотография: Лили крупным планом, длинные прямые русые волосы распущены, она улыбается во весь рот, но глаза печальные и ранимые. Она так похожа на мать… Оскар яростно мотнул головой, избавляясь от наваждения – ему почудилась косая черная ленточка на портрете.

Лили, ах, Лили, кому ты поверила, за кем пошла? Какое чудовище ты впустила в свой мир?

Он вернулся в гостиную, включил телевизор. Какие тупые стали делать передачи! Выключил телевизор, пошел в ванную и зачем-то помыл руки, мельком взглянув на свое посеревшее осунувшееся лицо, отражающееся в зеркале.

Как жить дальше, если она не найдется?

Оскар пошел на кухню и снова закурил, выпуская под потолок облачка синеватого дыма. Докурил, потушил, зажег ещё одну и сам не заметил, как снова оказался в комнате дочери. Рядом с Лилиной фотографией в ажурной рамке стояла фотография её умершей матери, которую звали красивым именем Валерия.

Нет, невозможно больше здесь находиться. Оскару на мгновение показалось, что изображение Леры движется. Наверное, это был просто блик.

Он накинул куртку, закрыл квартиру, вышел во двор и сел в машину. Никаких сегодня дел особых не было. Правда, есть в Рыбацком поселке кладбищенский сторож, которому Оскар привозит свою продукцию на реализацию. Сторож должен Оскару деньги – тысячи три рублей, не больше. Оскар набрал номер этого странноватого парня по имени Эдгар, но ему вежливо сообщили, что абонент недоступен. И тогда Оскар решил до него доехать. Не то, что бы ему до смерти потребовались три тысячи рублей. Оскару все равно было, куда ехать. Лишь бы из пустого дома.

Он гнал по трассе двести километров в час. По радио звучала песня группы «Сплин», которую, как вспомнил Оскар, частенько слушала Лили:

Знает о том, что приносит несчастья, но помнит свои долги,

В русые косы вплетая крик иволги.

А где-то качается лодка на темных волнах и стучат топоры,

Прячется солнце в зарослях до поры.

О, но скоро будет солнечно,

Скоро будет весело,

Скоро ты услышишь последнюю песню пропащего крейсера.

Оскар проехал затаившийся безлюдный поселок и вырулил к кладбищу.

Скоро ты услышишь последнюю песню пропащего крейсера.

Должно быть, Эдгар увидел его машину, потому как встречал Оскара на крыльце своей сторожки. Все же странным был этот парень. Хотя какой парень – уже давно мужик.

– Сколько тебе лет, Эдгар?
– неожиданно для самого себя спросил Оскар после приветствия.