Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей

Маккарти Кормак

Луис утверждал, что видел души лошадей и что это зрелище не для слабых. Они являются человеку в особых случаях – например, когда лошадь умирает. Еще Луис говорил, что у лошадей общая душа и что разделение происходит, когда лошадь является в этот мир. Потому-то, собственно, она и оказывается смертной. И добавил: тот, кто понимает душу одной лошади, понимает всех лошадей, какие только были, есть и будут.

Они сидели, курили и смотрели в догоравший костер, где головни наливались алым и трескались.

Джон-Грейди поинтересовался, относится ли это и к душам людей. Луис вытянул губы в трубочку, собираясь с мыслями, потом

заговорил. По его мнению, среди людей нет того единства, какое существует в мире лошадей, и те, кто уверен, что человеческую душу можно понять, сильно заблуждаются. Ролинс осведомился на ломаном испанском, есть ли у лошадей рай, но Луис покачал головой и ответил, что лошадям рай ни к чему. Наконец Джон-Грейди спросил, что произойдет, если вдруг в этом мире не станет больше лошадей, – не погибнет ли тогда и лошадиная душа, утратив источник жизненной силы, но Луис сказал нет, даже глупо говорить об этом, потому что Господь не допустит, чтобы лошади исчезли.

Они сгоняли кобыл из низин и арройо, собирая в загоне. Занимались этим три недели и к концу апреля собрали около восьмидесяти кобыл. Некоторые были приучены к узде, и кое-кто из них выказывал неплохие задатки ковбойской лошади. К тому времени начался массовый загон скота, ежедневно большие стада коров шествовали с горных пастбищ в сторону усадьбы, и хотя у пастухов явно ощущался недостаток лошадей, новое пополнение по-прежнему находилось за оградой. Второго мая в небе показалась красная «сессна», которая летела с юга. Сделав круг над ранчо, самолет стал снижаться и вскоре скрылся из вида за деревьями.

Час спустя Джон-Грейди стоял на кухне хозяйского дома, держа в руке шляпу. У раковины женщина мыла посуду, а за столом сидел мужчина и читал газету. Женщина вытерла руки о фартук, вышла из кухни, но вскоре вернулась.

Un ratito [51] , сказала она.

Gracias, поклонился Джон-Грейди.

Мексиканец, сидевший за столом, встал, сложил газету, прошел через кухню к полке, взял оттуда ножи, точильный камень и положил на газету. В этот момент в дверях появился дон Эктор и остановился. Он пристально смотрел на Джона-Грейди.

51

Одну минуточку (исп.).

Это был худощавый и широкоплечий человек с черными, начинающими седеть волосами и светлой кожей. Он вошел в кухню и назвал себя, Джон-Грейди переложил шляпу из правой руки в левую, и они обменялись рукопожатием.

Mar'ia, caf'e por favor [52] , сказал асьендадо.

Он вытянул руку ладонью вверх, указывая на дверь, и Джон-Грейди, повинуясь приглашающему жесту, прошел через кухню и оказался в холле. В доме было тихо, прохладно и пахло воском и цветами. Слева стояли высокие часы в деревянном футляре. За решетчатыми дверцами виднелись медные гири и маятник, который медленно качался. Джон-Грейди оглянулся, и асьендадо с улыбкой указал рукой на дверь столовой.

52

Пожалуйста, кофе (исп.).

P'asale [53] , сказал он.

Они сидели за длинным столом из ореха. Стены комнаты были обиты голубой тканью и увешаны изображениями людей и лошадей. В конце комнаты был ореховый буфет, на котором стояли блюда и графины. За окном, на карнизе, нежились на солнце четыре кошки. Дон Эктор повернулся, взял с буфета фарфоровую пепельницу, поставил на стол, потом вынул из кармана рубашки металлическую коробочку с английскими сигаретами, открыл и протянул Джону-Грейди. Тот взял сигарету и поблагодарил.

53

Проходите (исп.).

Дон Эктор положил коробку на стол между ними, вынул из кармана серебряную зажигалку и зажег сначала сигарету Джона-Грейди, потом свою собственную, и Джон-Грейди снова поблагодарил его.

Дон Эктор выпустил тонкую струйку дыма и улыбнулся гостю.

Bueno, сказал он. Впрочем, можем говорить по-английски.

Como le convenga [54] , сказал Джон-Грейди.

Армандо рассказывал мне, что ты неплохо разбираешься в лошадях.

54

Как вам угодно (исп.).

Я вырос на ранчо.

Дон Эктор сидел и задумчиво курил. Казалось, он ждет, не скажет ли его гость что-то еще. Открылась дверь, и в комнату вошел мексиканец, которого Джон-Грейди только что видел на кухне, где тот читал газету. В руках у него был серебряный поднос с кофейными чашками, молочником, сахарницей, кофейником и тарелкой с бискочо. Поставив поднос на стол, он замер в ожидании дальнейших указаний. Асьендадо поблагодарил его, и тот вышел.

Дон Эктор сам расставил чашки, налил в них кофе и кивнул на поднос:

Угощайся.

Спасибо. Но вообще-то, я пью кофе черным, без всего…

Ты из Техаса?

Да, сэр.

Дон Эктор снова кивнул. Прихлебывая кофе, он сидел боком к столу, закинув ногу на ногу. Он немного покрутил ступней в шоколадного цвета туфле из телячьей кожи, повернулся к Джону-Грейди и улыбнулся:

Каким ветром тебя сюда занесло?

Джон-Грейди посмотрел на дона Эктора. Потом перевел взгляд на стол, где от нежившихся на солнце кошек легли в ряд чуть скошенные тени, напоминающие вырезанные из бумаги силуэты. Он снова посмотрел на асьендадо.

Да просто захотелось посмотреть страну. Нам обоим…

А сколько тебе лет?

Шестнадцать.

Шестнадцать, повторил дон Эктор, подняв брови.

Да, сэр.

Когда мне было шестнадцать, я всем говорил, что мне восемнадцать, улыбнулся асьендадо.

Джон-Грейди отхлебнул кофе, но ничего не сказал.

Твоему приятелю тоже шестнадцать?

Семнадцать.

Но верховодишь ты?

У нас никто не верховодит. Мы друзья.

Понятно.

Дон Эктор пододвинул тарелку Джону-Грейди: