Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами
Шрифт:
– Книги про выпивку, – отвечаю я. – И про выпивание. И про опьянение. И про похмелье.
И тогда она произносит нечто, от чего моя рука зависает в воздухе:
– Я люблю похмелье.
– Что вы сказали? – Я поворачиваюсь и направляюсь к ней.
– Я люблю это состояние.
На фото она могла бы выглядеть пожилой. Она спокойна и сдержанна, но при этом заряжена энергией. Как если бы старая душа каким-то образом помолодела, а молодое тело каким-то образом постарело. Она очень красива.
– Можете рассказать почему? – прошу я ее.
Она кивает.
– Я могу перепить кого угодно. А потом у меня наступает жестокое похмелье, которое иногда длится несколько дней. Но дело в том, что мне это нравится. Причем намного больше, чем процесс опьянения.
Я высказываю предположение, что это, возможно, связано с выбором – с тем, что вам не требуется что-либо выбирать. Она просит меня объяснить подробнее.
– Как будто ваше тело оказывается в состоянии кризиса. Но вы знаете, что этот кризис ограничен по времени. Так что ваш мозг получает передышку: на данный момент нужно справиться с похмельем, это единственная задача.
– Вот именно! – Ее глаза загораются. И мы начинаем разговор.
Отчасти я понимаю всю странность происходящего или, скорее, чрезмерную штампованность подобного сюжета. Как-никак, я нахожусь в пыльном букинистическом магазине, и серебровласая продавщица книг вещает, подобно пророку, о том единственном, с чем меня еще хоть что-то связывает и чего я никак не могу лишиться.
С другой стороны, я еще помню, как это бывало раньше, когда я был молодым, худым и полным жажды к жизни и все дни проходили как кадры из фильма: взаимосвязанные, упоительные и перетекающие один в другой.
Ей нравятся мои рассуждения про временные рамки. Она объясняет, что именно так и проживает свою жизнь, меняя что-нибудь раз в три года. На это ее вдохновило чтение Кьеркегора и его идеи о значимой перемене. Так что каждые три года она отправляется в новое странствие. Последние циклы были посвящены буддизму, затем барам, а теперь она в процессе исследования квакерства: «Это мой способ путешествовать в самые разные места на довольно продолжительное время, но без необходимости забираться слишком далеко».
Я уточняю, не будет ли она против, если я кое-что запишу. Она хочет узнать зачем, и я говорю, что пишу книгу о похмелье. Она пристально смотрит на меня, и мы улыбаемся. Я спрашиваю ее имя, и она отвечает, что назовет его мне, но я не должен упоминать его в книге или сообщать кому-либо.
«Как насчет моего издателя, просто для проверки фактов? На случай, если вы расскажете что-то совсем неимоверное».
Она одобрительно кивает. Я записываю ее имя и спрашиваю о годах, проведенных в барах.
«Каждый вечер к началу счастливых часов я шла в новое заведение. Я выпивала, разговаривала с людьми и слушала. Много раз я ходила в бары при легионе [179] . На самом деле я бывала там и раньше. Мои родители были военными. Я была послевоенным ребенком и чувствовала особую связь с этими стариками. Многие из них пожертвовали своими жизнями, хотя и уцелели, и алкоголь был их единственным занятием на пенсии. На барных стульях темнели пятна от мочи. Именно там я влюбилась в похмелье».
179
Королевский канадский легион – некоммерческая организация ветеранов. Во многих небольших городах Канады легион открывает так называемые залы – общественные центры отдыха с выпивкой, бильярдом и танцполом.
Она смотрит, как я записываю.
«Конечно, существует еще множество подобных мест и людей. И я все еще хожу навестить их и выпить бокальчик. Одна из особенностей моих трехгодичных путешествий – я могу оставить кое-что из предыдущего. Я все еще практикую буддизм и хожу в бар примерно раз в неделю, но сейчас главным образом я квакер, который работает в книжном. „Джон Ячменное Зерно“ [180] Джека Лондона – вот что вам нужно прочесть».
Она дает совет без паузы, как будто знает, что мне необходимо его услышать сию секунду. Совет не только срочный и идеально попадающий в цель, но и довольно самонадеянный. Как-никак, «Джон Ячменное Зерно» – это классика. И если я действительно занимаюсь тем, о чем заявляю, я был бы идиотом, если бы не прочел эту книгу. Но я, естественно, идиот. И ей это известно.
180
«Джон Ячменное Зерно» – автобиографическая повесть Джека Лондона, в которой речь идет о значении алкоголя в жизни писателя и о борьбе с алкоголизмом. – Прим. пер.
«Именно такой и должна быть история о выпивке: неправильно понятая, несовершенная, правдивая и разоблачающая, полная красивых слов, но вселяющая настоящий ужас». Теперь мы идем вдоль стеллажей вместе в поисках книги. Наверное, я пошел бы за ней куда угодно.
«Я всегда любила алкоголь, – продолжает она. – Но с ним нужно быть очень осторожным! Джек Лондон познал одну истину: иметь дело с чем-либо настолько мощным – это все равно что приглашать смерть к себе в постель. Потом ее просто так не выгонишь».
Я представляю, как я частенько сплю теперь: в одиночестве, полностью одетый, подскакивая с кровати посреди ночи, весь в поту. Как если бы в постели со мной лежали призраки, почти неотличимые друг от друга: с одной стороны – исцеление, с другой – проклятие.
Она находит книгу – тонкое, потрепанное издание в мягкой обложке, – и я решаю ее купить.
«Когда закончите, – говорит она, пока я расплачиваюсь, – возвращайтесь, и мы выпьем в магазине. В конце рабочего дня я иногда открываю бутылку вина».
Я обещаю так и сделать и добавляю, что она сможет рассказать мне о своих похмельях.
Она качает головой. «Мои истории о похмелье очень скучные. Как буддизм. – Она протягивает мне книгу и улыбается. – Но такими они мне и нравятся».
Теперь я знаю, чем займусь сегодня. Начну читать эту книгу. Однако все еще не могу решить где: в автобусе, в залитом солнцем парке за углом или же в ближайшем баре.
Именно такие решения определяют, каким будет завтрашнее утро.