Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами
Шрифт:
Я-то, может, уже и столкнулся с проблемой отскока глутамата, но обычного потребителя алкоголя это не касается – во всяком случае, плохой сон и усталость с ним не связаны.
– То, что вас интересует… давайте назовем это отскоком ГАМК-рецепторов, – говорит Натт, будто мы с ним вместе сидим и изобретаем новые термины. – Алкоголь – это седативное вещество, от него клонит в сон. А если принять побольше, вы можете заснуть очень глубоко. Когда алкоголь выводится из организма, ГАМК-эффект тоже ослабевает. Внезапно вы просыпаетесь в шесть утра и не можете уснуть – мозг гиперактивен, включается режим компенсации.
– А вы знаете, как это исправить?
– Может, пить чуть меньше? – отвечает Натт с вызовом.
– Или, если вы поторопитесь, я мог бы заменить алкоголь вашим Alcosynth.
– Это могло бы помочь.
– А ощущения действительно те же? – говорю я, указывая пальцем в экран. – Такое же ощущение опьянения?
Доктор Натт кивает.
– Абсолютно. То есть, конечно, мы не проводили исследования, позволяющие установить идентичность ощущения по отношению к алкоголю в процентах. Но эффект действительно такой же. Можете не переживать. Ощущение настолько схожее, что большинство людей не почувствует разницы. Ну разве только самые продвинутые выпивохи.
Не уверен, что вполне понимаю значение этих слов. Не просто знаток скотча, шампанского или пильзнера, а именно разнообразных ощущений при опьянении? В таком случае я могу сойти за продвинутого.
«Возможно, я вам все-таки пригожусь», – говорю я доктору Натту.
В Новом Орлеане напиваешься как в молодости. Прямо как я люблю. Как и должно быть. Ты крутой, вокруг приключения, с тобой может случиться все что угодно – алкогольные напитки будто смешаны из амбивалентных молекул, сложных соединений, магических снадобий. Вокруг сверкающая блюзовая небывальщина с тысячей шейкеров, превосходно смешанных коктейлей, с фонтанами абсента, пирамидами бокалов шампанского, ураганами внутри светящихся миксеров, плюс полная музыки ночь.
Просыпаться в Новом Орлеане тоже приятно – утро здесь не такое враждебное и опустошенное, скорее громкое и расслабленное. Когда бредешь по этим улицам, ощущение, будто ты внутри хитрого старого чертежа: вокруг готические дворы с фонтанами и сверкающими сквозь тень бассейнами; решетки, увитые плющом, и плакучие ивы, через которые просвечивают солнечные пятна; повсюду плавно течет и кружит по улицам диксиленд, полный глубокой радости и концентрированной грусти. И эти доведенные до совершенства местные разносолы: пончики бенье и коктейли «Мимоза», креветки с кукурузной кашей, устрицы, «Дамские пальчики» и сотни вкуснейших похмельных коктейлей – все говорит о том, что ты попал в главное и прекраснейшее на свете место для похмелья. Здесь похмелье кажется не расстройством организма, а скорее естественным состоянием вещей.
В последний день я покидаю Французский квартал и иду в район с прямыми, широкими улицами, где дома выглядят одновременно новее и запущеннее. Минуя бульвар и кладбище, я оказываюсь в районе Тримей… На пустынном непримечательном перекрестке в ярко-зеленом бетонном здании находятся церковь вуду и лавка жрицы Мамбо Мари – на туристических картах такое вы вряд ли найдете.
Я уже успел посетить нескольких жриц вуду. Среди них были жуткие, были насмешливые, одна показалась мне по-настоящему жестокой – я наблюдал, как она мучила и издевалась над девушкой, потерявшей близкого человека. Но Мамбо Мари – добрая чудачка, ее смех похож на тропический шторм. Из всех жриц вуду только она смогла рассказать что-то дельное о похмелье – что-то про клеща. Но она закрывала лавку и велела мне прийти позже.
В ее заведении напрочь отсутствует налет клаустрофобии и китча большинства гигантских заведений Французского квартала. Конечно, это место странное и загадочное, но здесь светло и просторно. «Опять ты», – говорит она, когда я подхожу к длинному стеклянному прилавку. Мамбо Мари сидит на табурете, высоко задрав неподвижный подбородок, а женщина у нее за спиной заплетает ей волосы в косички. Я спрашиваю, могу ли включить диктофон и сфотографировать ее.
– Диктофон – пожалуйста, но никаких фото. Не видишь, что ли, мне еще наводят красоту? – Ее улыбка опьяняет.
Я включаю диктофон.
– Мисс Мари, так вы говорите, что знаете лекарство от похмелья?
– О да. Ладно, ты готов?
– Думаю, да.
– Ну, хорошо. Во-первых, есть одна трава. Ее здесь называют bois sur bois.
– Дерево на дереве?
– Да, да. Это толстая лоза, которая вьется вокруг дерева. Мы делаем из нее ликер. А затем нужен клещ. Этот клещ водится на Гаити; я не знаю, как его название. Я только знаю, как он выглядит. Он должен быть живым – поэтому прислать его сюда невозможно. Это запрещено, понимаешь.
– Понятное дело.
– Кидаешь живого клеща в смесь «дерева на дереве» и очень темного рома. Вот тебе и напиток. Даешь его пьющему – ну, пьющему, ты понимаешь? Такому пропойце, алкоголику, что он будет только счастлив. Это все равно что денег ему дать, он, конечно, возьмет. А потом… А потом его начинает рвать. Потом становится еще хуже. Уж я-то видала. Прямо очень худо ему становится. А в конце концов так паршиво, что больше пить он не захочет. И не будет никогда.
– Да уж, средство просто охренеть! – говорю я без тени лукавства.
Совершенно очевидно, что облегчать похмелье жрица вуду Мамбо Мари и не собиралась. Подобно многим оракулам, мудрецам и целителям со времен Плиния, она смотрит на проблему как на возможность при помощи аверсивной терапии показать, как плохо все это может закончиться.
Как раз этот аспект я изучил вполне, а за последнее время прямо-таки досконально. Только в прошлом месяце – а к этому моменту я уже долго пил, не просыхая, хоть и без физического похмелья, однако с накопленным снежным комом других последствий – я посетил уважаемого шамана, чтобы выпить аяуаски, древнего и мощного галлюциногена. Считается, будто он обладает целым комплексом целебных свойств, от которых – по меньшей мере вначале – тебе становится чудовищно плохо. Мои друзья описывали это как «худшее похмелье в жизни», «будто проходишь через ад, зато потом становишься мудрее».
Восемь часов между тем, как эликсир из аяуаски начал действовать, и моментом, когда я пришел в себя, стали абсолютным кошмаром. В огромной темной комнате, едва освещенной мерцающей свечой, шаман начал петь какую-то дикую, бездонную песню без слов, он клацал и постукивал невидимыми мне инструментами, а меня уже вовсю рвало. Но это не было обычной ретроградной перистальтикой. Наоборот, наружу рвалось что-то из глубины – тягучая черная субстанция, будто давным-давно похороненные чудовища превратились в жидкость. Меня продолжало рвать, затем вдруг стало еще хуже и больней. Из глубины моих кишок стало лезть что-то невидимое, оно продиралось сквозь сердце и другие органы, а я все извивался и корчился во тьме. И тут внезапно я четко, всем нутром «увидел» трех субтильных инопланетян в латунных шлемах со сверкающими косами. Они долгими взмахами равномерно, без тени эмоции выкашивали все, что когда-либо находилось в моем мозгу и теле. Все это я ощущал в мельчайших подробностях, а параллельно, плача и поскуливая, выблевывал из себя все, что когда-то поглощал. Они выкосили из моего сознания вещи, которые мне казались давно забытыми или которые я старался забыть. Они выдергивали их, чтобы остальные визжащие части моего мозга это видели, и, сверкнув острием, швыряли ошметки во тьму… пока все не закончилось. Долгая ночь завершилась, и я шагнул в новый день.