Походный барабан
Шрифт:
— Если мы выживем.
— Выживем? Что это такое? Мышь живет, и муха живет; но одна бежит в ужасе, вторая копается в грязи. Они существуют, они есть, но вот живут ли они?.. Бросать вызов судьбе — вот это значит жить! Бороться с бурей, жить дерзновенно, жить благородно, не растрачивая жизнь на дурацкий, неразумный риск и не разрушая мозги излишеством в вине или гашишем!.. Благодарение Аллаху, что я иду вместе с мужчиной! Пусть трусы бегут, ища укрытия; пусть они лгут, хитрят и предают, лишь бы не браться за меч. Пусть они заползают в свои норы; пусть переодеваются женщинами. Они всего лишь отребье, бесполезные отбросы, ублюдки. А мне дай, о Аллах, меч и пошли смерть рядом с настоящим мужчиной!.. О Кербушар, есть вещи похуже смерти. Я человек старый, и часто приходилось мне спасаться бегством, но если я бежал, то лишь для того, чтобы сражаться в другой битве. Но вот это… Это дело для героев! В этом замке тысяча вооруженных фанатиков! Тысяча мечей жаждет отведать твоей крови, и все горы кругом кишат другими той же породы… Вот, господин, каковы достоинства мужчины: он странствовал далеко, он говорит хорошо и умеет биться. Он странствовал далеко — ибо странствия даруют мудрость; он хорошо говорит — чтобы хорошо рассказать о том, что видел; он умеет биться — чтобы как следует отделать того, кто не верит его рассказам!..
— Ты все шутишь, старик, все шутишь! Честь — вот главное, ибо тот, кто честен, не нуждается в похвалах. Он защищен самим знанием того, каков он: прежде всего — порядочный человек, а потом уже все остальное…
Поперек нашего пути лежал гребень; мост был похож на высокую стену, а далеко внизу бурлила река Шах-руд.
Мы заночевали на поляне посреди рощицы, где с гор сбегал холодный ручей — любопытный ручеек, который недоверчиво сползал со скалы, осторожно пробовал дорогу то в одну сторону, то в другую, а потом, решив, что все в порядке, весело прыгал через край невысокого отлогого склона и орошал несколько акров лужайки, где цвели шпорник, лаванда и пучки каких-то розовых цветов.
Мы развели небольшой костер из сухих прутиков ивы, которой, вообще-то, расти здесь не полагалось, зажарили баранину на таких же прутиках и ели «чапати», оглядывая окружающие гребни и тропу. Мы видели, как загорелись огнем далекие хребты, когда солнце соскользнуло вниз по небу.
— Там, — показал Хатиб в сторону Каспийского моря и Мазандерана, — там персидский герой Рустам ехал на своем сказочном коне по имени Рахш, когда отправился убить Белого Демона. Он поражал целые армии одним своим мечом и два дня бился с Асфандияром. Он смертельно ранил Асфандияра стрелой, которую принесла ему птица Симург note 28 .
Note28
волшебная гигантская птица в среднеазиатских сказаниях.
— Я читал об этом в «Шах-намэ».
— Что? А-а, я и забыл, что ты знаешь Фирдоуси… Там, — продолжал он, — находится место, куда птица Симург принесла малютку Золя в свое гнездо, чтобы защитить его. Золь стал отцом Рустама.
— Могу в это поверить.
— Это тоже тайна. Там есть сокровища. Там есть курган, скрывающий древний город. Я сам подбирал там черепки древних сосудов и однажды нашел мраморную руку… О Аллах, что это была за красота! Я много лет носил её с собой и очень ею дорожил. Когда мне бывало одиноко, я доставал её из пояса и смотрел на нее, питая свою душу этой красотой. Я никогда не был одинок, пока со мной была эта рука.
— А что с ней сталось?
— Один принц отобрал её у меня, говоря, что она слишком прекрасна для такого, как я. Разве бедняку нельзя тоже любить красоту?
Он вдруг взглянул на меня:
— Ходят слухи, Кербушар, будто у тебя есть второе зрение. Это правда?
Я развел руками:
— Что такое второе зрение? Дар? Упражнение? Или суть его просто-напросто в том, что в мозгу вдруг соединяются тысячи впечатлений, мыслей, образов, звуков и запахов, создавая представление о том, что будет? Мозг собирает свою жатву со всех полей, храня накопленное до нужной минуты, а потом все внезапно вспыхивает и обращается в осознание, которое люди зовут вдохновением, вторым зрением или даром…
Хатиб сгреб угли, собираясь сохранить их для холодного рассвета. Холод усиливался, и ущелья уже лежали во тьме, но гребни гор ещё горели багряными нитями, вплетенными в ковер теней, держась за последние капли солнечной красоты, отказываясь отдать ночи свою недолговечную красу.
— Разум — как корзина, — промолвил Хатиб, — если туда ничего не положишь, то ничего и не вынешь.
— Сейчас время спать, — заметил я, — а не философствовать.
Хатиб закутался в свой бурнус.
— Я благодарен Аллаху, что еду вместе с тобой, Кербушар. Ты — истинный герой, равный Рустаму.
— Если ты так думаешь, понаблюдай за мной в Аламуте, где моим постоянными спутником будет страх.
— А-ай, истинно храбр тот, кто боится, но, несмотря на страх, делает то, что должно быть сделано. Ты сделаешь то, что должен сделать, и у тебя есть причина жить, ибо всегда есть на свете Сундари.
О Сундари, Сундари…
Где ты сейчас, Сундари?
Глава 52
Гора Аламут, говорят, напоминает верблюда, вставшего на колени и вытянувшего шею по земле. Глубокие ущелья отрезают скалу, на которой расположен замок, от окружающих гор, так что даже утес сам по себе действительно неприступен.
Вход в долину, из которой открывается доступ к крепости Аламут, оказался скрытым складкой горы таким образом, что путник мог легко проехать мимо, вообще не заметив открывающегося прохода.
Въехав в эту долину, мы достигли красивого луга и остановились под ивами. Это был луг Баг-Дашта, Сада Пустыни; место было действительно красивое, а над ним высилась величественная стена Скалы Аламут.
Мы спутали лошадей, присели на корточки в тени тополей, которые росли вдоль ручья, и в молчании съели свою скудную трапезу.
Без сомнения, за нами наблюдали, однако они, должно быть, озадачены тем, как мы достигли этого места. Тропа, по которой мы добрались сюда, давно заброшена, о ней забыли ещё до того, как был построен замок. Если бы исмаилиты знали о её существовании, то либо поставили бы на тропе сторожевую башню, либо полностью её разрушили.
Эти горы вдоль и поперек исчерчены древними тропами, проложенными задолго до времен Александра Великого. В древние времена караваны держали путь из Персии в Мервский оазис и дальше, вплоть до Туркестана и самого Катая. Ассасины жили в горах Эльбурс едва какую-то сотню лет — по меркам гор, заглянувшие на минуту гости.
Хатиб знал, что ему надлежит делать. Задача у него была непростая, и успех зависел от того, что он знал о горах.
— Они меня не поймают, Кербушар, — сказал он. — Моя мать была родом из Дайлама, и её род живет вон там… — он кивком указал направление. — Когда ты уйдешь, я исчезну, а через час зайдет солнце… Когда пройдет три ночи, я приду вот сюда, на это вот место, — он начертил тропу в пыли. — Я буду приходить сюда после этого каждую ночь и ждать один час после полуночи. Если ты захочешь прийти ко мне, ты знаешь, где я буду.