Похоть
Шрифт:
— Ты всё же убрал бы… — голос Бельграно упал до шёпота. — От греха подальше.
— Полидактилию? — Карвахаль устало выдохнул. — Нельзя. Берта видела. И Хейфец снял. На его фотоаппарат.
— Скажешь, случайно повредил.
— Бессмысленно, — Карвахаль пожал плечами.
— Слушай, а ты не думаешь, что именно из-за этого он и грохнулся тогда?
— Думаешь, разглядел?
— Слушай, чтобы ты по его поводу не думал, он совсем не профан. Голова у него работает, и глаз отменный.
— С чего ты взял, что я так думаю? Я его ни дилетантом, ни невеждой и не считаю. — Рамон Карвахаль застыл за столом
Бельграно кивнул.
— Да, странное совпадение. Но послушай, я не понимаю другого. — Франческо наклонился к Карвахалю и заговорил почти шёпотом, — почему ты это терпишь? Одного твоего слова было бы достаточно, чтобы прекратить всё это.
— Ошибаешься. Будь это так, я давно бы его сказал.
— Он поступает непорядочно.
— Он поступает, как может. Не мне его судить. — Карвахаль вдохнул и помрачнел. — Однако хватит болтать, надо заканчивать. Сейчас я займусь лицом, потом подправлю фон и пробелы.
На лице любовника, блестяще восстановленном реставратором, застыло то расслаблено-счастливое выражение, что предшествует излиянию семени. Скол лица женщины, очищенный и, как сказал Карвахаль, почти полностью уцелевший, лежавший в картонной коробочке между слоями ваты, теперь был извлечён и выложен на поверхность росписи. Там было три основных куска и два поменьше. Тончайшим пинцетом Рамон вытащил один из них и безошибочно уложил его на слой клея к верхнему краю скола, у кромки волос.
— Паззлы, — прошептал Бельграно.
— Мозаика, — поправил Карвахаль. — Сейчас мы увидим эту красотку. Я, сколько скол ни разглядывал, так и не смог представить себе её лица. 3D тоже ничего толком не показало.
— Ну, давай.
Кусочки изображения ложились рядом как части головоломки, лицо женщины кривилось из-за клеевой подложки, но вот Карвахаль, точно ювелир, осторожно прижал к собранному лицу марлевый тампон и удалил остатки клея.
Он приподнялся, разминая затёкшие руки, потом убрал марлю, и Бельграно неожиданно грязно выругался.
Хэмилтон, с удивлением подняв глаза на них обоих, выпрямился и замер. Покрасневший Бельграно злобно косился на работу Карвахаля, а тот с оторопелым выражением на умном и тонком лице растерянно мигал, глядя на смонтированный фрагмент.
— Я бы подумал, что ты пошутил, если бы сам не видел… — зло прошипел наконец Бельграно. На его щеках и шее ещё оставались красные пятна. Дышал он через рот.
Карвахаль облизнул пересохшие губы.
— Мистика какая-то…
— Да уж, но когда это увидит Тэйтон, это перестанет быть мистикой и превратится в кошмар.
— Уймись ты, — голос Карвахаля зазвучал как приказ.
Заинтригованный Хэмилтон тихо поднялся, подошёл к ним и из-за спины Карвахаля бросил осторожный взгляд на фреску. Теперь краски росписи проступили во всей своей царственной роскоши. Тускло-алый засиял кармином, синий переливался индиговым, палитра искрилась весенней зеленью и охряной желтизной.
Но невольно проступившее восхищение Хэмилтона вдруг сменилось липким ужасом: на фреске на обессиленном любовнике в экстазе страсти скакала его возлюбленная. Растрёпанные светлые кудри окружали чуть искажённое
Стивен узнал Галатею.
Глава десятая
В мире много странностей, в которые трудно поверить, но нет такой, что не могла бы произойти.
Он покачнулся, но ухватился за край стола, торопливо отступил и снова сел за микроскоп. Мысли остановились, в голове был полный сумбур. Как же это? Как? Карвахаль же датировал фреску невесть каким годом до нашей эры! Мысль же о том, что кто-то мог подшутить, нарисовав подобное в руинах, была и вовсе бредовой: о его связи с Галатеей никто не знал! Да и роспись нашли до того, как им удалось встретиться! Все это было просто нелепым совпадением, случайным дурным сходством. Ведь никто и не заметил, что любовник на фреске похож на него. Он похож на Хью Гранта, актёра! Но если разобраться-то, тот — просто типаж красивого сердцееда с обаятельной улыбкой.
Простая случайность, твердил себе Хэмилтон, простая случайность. И сходство Галатеи с этой вакханкой, конечно же, тоже случайность. Он сам с первой же встречи заметил, как универсально её лицо, но, если вдуматься, она похожа на Линду Евангелисту, тот же типаж. Так что всё это просто вздор. Нечего и беспокоиться.
Тут Стивен, однако, снова смутился. Странно, что родинка у Галатеи была в том же самом месте, что и у этой менады на древней росписи, и пальцы на ноге… Он тогда, поспешно убегая из её спальни, заметил странность её стопы, но это как-то не запомнилось. Было не до того. Но сейчас то, что обе эти женщины, и жившая три тысячи лет назад менада, и его Галатея имели столь много сходства, не столько пугало, сколько интриговало и изумляло Хэмилтона. Вот так и уверуешь в переселение душ…
Между тем Карвахаль неожиданно подтвердил его мысли.
— В мире много странностей, в которые трудно поверить, Франсиско, но нет такой, что не могла бы произойти.
— Но это… — голос Бельграно всё ещё хрипел, — это слишком странно. Не может быть…
Карвахаль усмехнулся.
— Чудес не бывает, и из мухи не стоит делать слона, хотя мы, похоже, именно в этом упражняемся. Просто аберрация восприятия.
— Ты уверен?
— Почему нет? Мы забываем, что из частности, в чём бы она ни заключалась, никакие выводы невозможны, интерпретируем факты, подгоняя их под заранее имевшиеся концепции, и полагаем, что случайности тем более вероятны, чем чаще они происходят. А это всё неверно.
Его разглагольствования неожиданно были прерваны вторжением Дэвида Хейфеца. Тот распахнул дверь, с громким стуком ударившуюся в стену, и нахально спросил, что они тут делают? Голос его был странно приподнят, даже торжественен. Пройдя в лабораторию с видом римского сенатора, он сразу увидел отреставрированную фреску и застыл перед ней.
Карвахаль молча наблюдал за ним. Лицо Хейфеца на минуту потемнело, он с каким-то усталым недоверием покачал головой и повернулся к Карвахалю. Рамон опередил его.