Поиграй со мной

Мак Бекка

Хэнк стал частью нашей семьи, потому что спас нас от потери еще одной ее части.

— Слишком много, — наконец шепчу я.

— Каждый день без них тянется как вечность, не так ли?

В груди у меня что-то сжимается, когда я представляю маму в этот самый момент. Я знаю, что она делает: то же, что и каждый год в этот день. На ней любимый папин свитер, потому что на нем все еще сохранился аромат его одеколона, она сжимает в руках плюшевого мишку, которого он купил ей на ярмарке во время их первого свидания. Она плачет в одиночестве, пока ее сердце вновь не откроется, чтобы впустить

туда нас. Позже, сегодня вечером, когда мы будем смотреть старые видеокассеты и вспоминать совместные истории, она будет смеяться и улыбаться, но сначала ей нужно побыть одной, чтобы погоревать.

— Жить без своей второй половинки — это то, с чем не должен сталкиваться никто, — бормочет Хэнк. Он похлопывает меня по руке. — Я знаю, что тебя ждет что-то особенное, Дженни. Любовь превыше всего, вот что понимаешь, когда встречаешь родственную душу. Кто-то появляется в нашей жизни, чтобы смягчить наши острые углы. Кто-то, кто так идеально подходит нам, кто вибрирует с нами на одной частоте, кто заставляет нас сиять. А какого быть вместе? Когда вы вместе, все именно так, как и должно быть.

Я закатываю глаза, смеясь над его обещанием.

— Я никуда не спешу. Мне нравится быть независимой.

— Ты можешь быть независимой и в то же время разделять жизнь с кем-то. Твой брат не думал, что хочет разделять свою жизнь, а теперь посмотри на него — у него жена с прекрасной душой, скоро родится ребенок, и он самый счастливый мужчина на свете.

— Я знаю, что ты делаешь, старина, но мне не нужен парень, чтобы быть счастливой.

— Я тоже так считаю. Ты сама делаешь себя счастливой. Но, думаю ли я, что этот самый человек, что поможет рассеять тьму, что поможет принять эти темные стороны твоей души, откроет тебе ту часть мира, которую ты еще не видела? — он пожимает плечами. — Возможно, — широко улыбается. — Думаю ли я, что ты похожа на своего брата сильнее, чем тебе кажется, и что ты боишься подпустить кого-то лишь потому, что любовь может ранить? Несомненно.

— Отвянь. Я не боюсь.

Я просто в ужасе.

Дело не в том, что я не жажду близости, или не хочу найти человека, который всегда будет рядом, который будет любить меня даже тогда, когда на мне не останется никаких масок. Не в том, что я бы не хотела найти кого-то, кто увидит все это и примет. Кого-то, с кем я могла бы разделить все трудности. Быть может, тогда все эти трудности не будут казаться мне столь сложными.

Дело в том, что, когда твой старший брат — капитан команды НХЛ, каждый хочет заполучить кусочек его жизни, и отделить искренность от фальши становится невозможным. В конечном итоге ты оказываешься глубоко в чувствах, остаешься одна, ведь ты обнаруживаешь, что была лишь «проходкой», что все было неправдой. А те, кому, как ты думала, было не все равно? Они взрывают твой мир, даже не оглядываясь на обломки и хаос, что остаются после.

Безопаснее иметь узкий круг людей, которым ты можешь доверять всем сердцем, чем безрассудно впускать любого, кто попросится, даже если порой бывает слегка одиноко.

Да и вообще, кому нужен парень, когда у тебя целый ящик парней-на-батарейках? Мужчины, в отличие от дилдо, не вибрируют.

* * *

После

обеда я возвращаюсь домой совершенно измотанной. Все утро мне приходили сообщения от Картера, Оливии, Кары и Саймона: они постоянно проверяли как у меня дела. Мне, конечно, приятно, но это уже слишком.

Я запираю за собой дверь. Щелчок дверного замка эхом разносится по квартире, и после она наполняется тишиной.

От этого у меня мурашки по коже. В тишине я слишком часто задаюсь вопросам, слишком много над всем размышляю, додумываю и жалею о прошлом.

Мои глаза останавливаются на фотоальбоме, и я тянусь к нему до тех пор, пока все, что я перед собой вижу — это его улыбающееся лицо. Внутри меня бушует отчаянное желание почувствовать тепло его любви вместо этого внезапного бессилия и бесконтрольности.

Я опускаю фотографию и закрываю глаза, тяжело дышу, и по какой-то причине в моем сознании всплывает лицо Гаррета. Я четко представляю как он стоит с кофе и горячим шоколадом, улыбается мне своей искренней улыбкой, от которой мне тепло. А сейчас мне снова холодно, одиноко, и я чертовски устала быть одна в самые тяжелые моменты.

Я медленно поднимаю фотографию обратно. С нее на меня смотрит тот самый розовый кролик, которого я прижимаю к груди. Я знаю, как вновь почувствовать немного тепла, сделать эту квартиру моим домом чуть больше.

Ножницами я разрезаю бесконечные куски скотча, вскрываю коробку за коробкой, разбрасывая содержимое по полу, отчаянно пытаясь найти принцессу жвачку — единственную сохранившуюся частичку моего папы. Чем дольше я ищу, тем сильнее дрожат мои руки. Ножницы ломаются, мой подбородок начинает дрожать. Коробка за коробкой приносят один и тот же разбивающий мое сердце результат: кролика нет.

Я зажмуриваю глаза и мотая головой, пытаясь стряхнуть с себя слабость, что проявляется в форме, которую я ненавижу больше всего.

Я редко теряю контроль. Над своим телом, над своими эмоциями. Я избегаю ситуаций, которые приносят боль или неуверенность. Мне следовало остаться дома. В доме, где я окружена воспоминаниями, со своей мамой. Вместо этого я здесь, одна.

Я вываливаю содержимое коробки с надписью «Для спальни», и когда оттуда не выпадает ничего розового, я опускаюсь на колени и даю волю слеза

ГЛАВА 4

ДОЖДЬ ИЗ ВИБРАТОРОВ

— Вьюм-м-м-м-м.

— Н-н-н-ньюм-м!

— Нь-ью-ю-ю-юм-м-м-м-м!

— Ради всего святого, — отталкивает меня Адам, и я оказываюсь на Картере. Он прижимает нас двоих к борту. — Может, вы двое, уже заткнетесь? Хватит звуковых эффектов. Вы, блять, не гоночные машины.

Я зажимаю перчатку и беру бутылку воды Адама, которая лежит на сетке. Я выплескиваю воду в рот. Она стекает по моей шее и попадает под защитный жилет на груди.

— Ты просто завидуешь, потому что не можешь кататься так быстро, как мы.