Поиграй со мной
Шрифт:
— Мой отец совершил много ошибок, больше, чем я когда-либо мог сосчитать. Но что для меня имело значение, так это то, что он так старался выйти на другую сторону. Он всегда старается быть лучше. Я рад, что он смог дать моим сестрам жизнь, которую не смог дать мне, и я люблю его за это. Но… ты ненавидишь его?
Я удивленно откидываюсь назад.
— Ненавижу его? С чего бы мне его ненавидеть?
— Потому что он вполне мог быть за рулем, — ему не нужно уточнять, чтобы сказать мне, что убило моего отца. — Кто-то, похожий на моего отца, отнял у тебя твоего отца. Я не знаю, как попросить тебя поддержать его, — у меня покалывает
— Никто не сможет отнять его у меня. Я всегда буду держать его при себе. И тебе не нужно просить меня поддерживать твоего отца. Я поддерживаю тебя и всех, кого ты любишь, всех, кто пытается быть лучше, чем они были. Разве это не жизнь? Разве мы все не пытаемся быть той лучшей версией самих себя?
— Спасибо, — он обнимает меня, крепко прижимая к себе. — Прости, что я не смог лучше рассказать тебе о своих чувствах и о том, как я хотел, чтобы у нас все сложилось. Иногда я не знаю, как выразить свои чувства словами. У меня всегда лучше получались действия, так что я вроде как… — он указывает на подарочный пакет, который ранее оставил у двери. — У меня был этот план, чтобы дать тебе понять, как много ты для меня значишь.
Я прижимаю руки к груди и издаю визг. Я люблю подарки, подайте на меня в суд за это.
— Ты все еще можешь мне показать, — я вскакиваю на ноги и бросаюсь к двери. — И у меня для тебя тоже кое-что есть.
Он стонет, и я закатываю глаза, раскладывая подарки на кофейном столике.
— На самом деле это глупо. Ничего особенного, — я сую ему в руки первую коробку. — Это кое-что съедобное.
— Лучше бы это было съедобное нижнее белье, — ворчит он, затем ухмыляется, снимая ленту и поднимая крышку коробки с изготовленным на заказ сахарным печеньем. Двенадцать сердец, двенадцать пенисов и множество надписей по типу «Я люблю твой член». Он берет одно крошечное печенье с пенисом и рассматривает его. — Это явно не мой размер.
— Да, это была самая маленькая формочка для печенья, которая у них была.
Гаррет фыркает от смеха.
Я сую следующую упаковку ему в грудь, нетерпеливо хлопая в ладоши.
— Следующая!
Он вытаскивает нижнее белье, лежащее внутри, шевеля губами во время чтения, и тут же падает вперед со взрывом смеха.
Я показываю на ярко-желтый предупреждающий знак на промежности, надпись на котором гласит: ОСТОРОЖНО: ОПАСНОСТЬ УДУШЕНИЯ.
— Это про тебя, здоровяк!
— Ты невероятна, — он целует меня в щеку, затем тянется за последней коробкой.
Я отталкиваю его локтем с дороги, хватаю коробку и прижимаю ее к груди.
— Ты не обязан открывать эту. Это, на самом деле… это… это не для тебя. Они смешались. Это для Дублина.
— Ты подарила собаке подарок на день Святого Валентина?
Я поджимаю губы.
— М-м-м.
— Я тебе не верю, — он выхватывает подарок.
— Гаррет! — я бросаюсь на него, но он прижимает ладонь к моей ключице, удерживая меня на расстоянии. Затем он поворачивается, вдавливая меня спиной в диванные подушки, фактически ложась на меня сверху, когда открывает маленькую коробочку. Мои уши горят, когда он
Он скатывается с меня и сажает к себе на колени.
— Мне нравится, — он притягивает меня к себе за затылок, но останавливается, его губы вопросительно нависают над моими.
— Поцелуй меня, — шепчу я. — Пожалуйста.
В тот момент, когда его губы касаются моих, мое небо взрывается фейерверком, заставляющим ночь сиять. Я погружаюсь в его прикосновения, губы со вздохом приоткрываются, и его язык проникает внутрь, неуверенный, нежный. Он отстраняется, целует меня раз, другой, затем прижимается своим лбом к моему, улыбаясь.
— Моя очередь, — снимая меня со своих колен, он вручает мне розовый подарочный пакет, усеянный сердечками из золотой фольги, папиросную бумагу в тон и хихикает, встревоженно и совершенно по-Гарретовски, почесывая подбородок. — Надеюсь, тебе понравится.
Я вытаскиваю первое, что мои пальцы находят под салфеткой, — длинную, тонкую коробочку из красного бархата. Коробочка скрипит, когда я открываю ее, и я провожу пальцем по золотому подсолнуху на изящной цепочке.
— Это прекрасно, Гаррет.
— Открой его, — мягко призывает он.
Я достаю ожерелье из коробки и аккуратно поворачиваю крошечный цветок между пальцами, пока не нахожу шов и не открываю его. На одной стороне выгравировано "Ты — мое солнышко", что вызывает у меня улыбку. Но именно другая сторона заставляет меня задержать дыхание, а сердце взлететь к горлу. Потому что там я вижу улыбающиеся лица — моего отца и свое собственное.
— Я знаю, что это не тот медальон, который подарил тебе твой папа. Я пытался найти его. Я связался с компанией, но они больше не производят такие. Я подарил тебе этот, потому что ты мое солнышко, и я думаю, что ты принадлежала и своему отцу тоже.
Я бросаюсь к нему на колени, опрокидываю его на спину, слезы застилают мне глаза.
— Спасибо тебе, Гаррет. Огромное. Это лучший подарок на свете.
Он хихикает.
— Ну, есть еще один, и, возможно, он тебе понравится больше.
— Я сомневаюсь в этом, — я засовываю руку в папиросную бумагу, ощущая мягкость предмета под ней. Она плюшевая, но в то же время немного грубоватая, в некотором роде уютная, как что-то очень любимое. — Я не думаю, что что-то может превзойти… — мои слова застревают у меня в горле, когда я вытаскиваю мягкую игрушку из пакета. Его розовый мех, когда-то такой яркий, стал бледным и приглушенным, точно таким, каким я его помню, белое пятно на груди немного посерело от многолетнего таскания повсюду, черный глаз-пуговка слева свободно свисает.
Я прижимаю к груди своего любимого кролика, вдыхая знакомый запах, радуясь воспоминаниям, которые наводняют мой разум, и слезы текут по моим щекам.
— Принцесса Жвачка, — плачу я в ее мех. — Ты нашел ее.
— Я подумал, может быть, она выпала в грузовике. Я позвонил в компанию, и они разрешили мне порыться в корзине для потерянных вещей, но ее там не было. Однажды я проходил мимо дома и везде искал. Ходил взад и вперед по улице, по саду… Я нашел ее в кустах у дороги, наполовину зарытую в кучу снега. Она была вся в грязи, поэтому я вымыл ее для тебя и надеюсь…