Поиграй со мной
Шрифт:
— Молчи. — Габби встречает мой пристальный взгляд, частично спрятавшись за стеной. Я указываю на нее пальцем. — Тебе крышка.
Маниакальное хихиканье срывается с ее губ.
— У Алексы тоже есть парень! Джейкоб Дэниелс!
— Габби! — Алекса визжит.
— Я видела, как они держались за руки на перемене! — Габби, убегая, кричит, дверь спальни захлопывается за мгновение до того, как Алекса оказывается около нее.
Стефи встречается со мной взглядом.
— Что я тебе говорила? Единственные нормальные.
—
Ее щеки пылают, и она смотрит на свои руки, лежащие на коленях.
— Я приму это за согласие.
Она поднимает свой взгляд на меня.
— Что, если я хочу девушку, а не парня?
Я притягиваю ее к себе, целую в макушку.
— Тогда тебе нужна девушка, вот и все.
Стефи прижимается ко мне, и телефон на стене звонит, мама снимает трубку. Мои родители — единственные, у кого до сих пор есть домашний телефон.
Мама отворачивается, понизив голос.
— Ну, во сколько мы можем тебя ждать? Твой сын пробудет дома всего пару дней… Я этого не говорила. Я знаю, что ты экономен. Но было бы здорово, если бы ты смог потратить еще немного денег… хорошо, ладно. Увидимся, когда ты вернешься. — Она вешает трубку, натянуто улыбаясь мне.
— Все в порядке?
— Твой папа собирается поужинать с парнями с работы.
Я не удивлен. Он почти не появлялся с момента, как я приехал вчера утром. Он встретил меня в аэропорту. Это была неловкая поездка, вынуждающая к разговору, который не хотел завязываться.
Я люблю своего отца, и знаю, что он любит меня, но я также знаю, что он испытывает непреодолимое чувство вины за то, что его не было в моем детстве, и за ту боль, которую он причинил. Он прошел через долгую терапию, приложил усилия, чтобы восстановить наши отношения, когда вернулся в нашу жизнь, но я думаю, что ему легче, когда меня тут все эти годы нет. Иногда я чувствую себя не более чем напоминанием о его борьбе.
Я рад, что мои сестры знают его другую версию, но все же я хочу, чтобы сейчас наши отношения были другими, особенно когда он наконец входит в дверь и мои сестры бросаются к нему в объятия.
— Привет, Гэр. — Он сжимает мое плечо. — Извини, я пропустил ужин. Чем занимаетесь? — Его глаза усталые и покрасневшие, и он ненадолго задерживает взгляд на мне. Мозг подсказывает мне поискать в воздухе любой намек на ванильную пряность, дымный аромат его любимого напитка. Сердце напоминает мозгу, что мы ему доверяем.
— Мы собираемся смотреть отчетный танцевальный концерт девушки Гаррета, — говорит ему Габби, когда я настраиваю прямую трансляцию.
— Она не его девушка, — бормочет Алекса.
Я сжимаю ее колено.
— Спасибо, Лекс.
Я опускаюсь на диван, когда группа балерин выходит на сцену, и Габби прижимается ко мне, Стефи сидит на полу между моих ног. Алекса смотрит на нас с Габби и медленно, чертовски медленно, начинает придвигаться ближе.
Ухмыляясь, я хватаю ее, притягивая к себе.
— Иди сюда, ты.
Она хихикает, расслабляясь рядом со мной, и папа улыбается нам.
Он
— Э-э, вы не возражаете, если я… присоединюсь к вам?
— Конечно нет, — говорю я ему. Он улыбается, мгновенно превращаясь из неловкого в восторженного, и это чертовски напоминает мне меня во время тех самых первых встреч с Дженни.
Он заваривает для всех по кружке горячего шоколада, добавляет маршмеллоу и выключает свет.
— Которая из них твоя девушка?
— Она не моя… — Я вздыхаю, вытирая рукой лицо, но когда прожектор освещает танцоров, когда начинается музыка и тело Дженни оживает, я тянусь к экрану. — Вот она.
Я не уверен, что когда-либо видел что-то настолько потрясающее. На ней темно-изумрудное платье, её длинные волосы заплетены лентой цвета шампанского. Когда она плывет по сцене — она затмевает всех. Каждый прыжок, каждое вращение, все, что она делает, выглядит легко и естественно, словно она была рождена для этого.
Дженни и Саймон — продолжение друг друга, всегда так или иначе соприкасающиеся. Кажется, он знает, где она, даже когда не видит ее, и странное чувство охватывает меня, будто я хочу взять ее за руку и притянуть к себе, спрятать ее, чтобы она была только моей.
Я выбрасываю эти мысли из головы, сосредотачиваясь на моей любимой девушке, которая танцует несколько номеров на протяжении девяностаминутного концерта, и все это время моя семья комментирует, как изящно она двигается. В конце Дженни выходит на сцену последней, моя грудь переполняется гордостью, и я долго не ложусь спать, чтобы рассказать ей об этом, когда она позвонит.
Когда фотография Дженни ярким лучом озаряет мой экран, я осознаю, почему «солнышко» — это идеальное прозвище для нее. Потому что она излучает его, и, когда она так широко улыбается, на щеках появляются ямочки, а ее голубые глаза блестят от волнения, она, блять, светится.
— Что думаешь? — Возможно, она вибрирует от волнения.
— Ты была невероятна, Дженни.
Ее глаза искрятся от возбуждения.
— Ты действительно так думаешь?
— Я так горжусь тобой. От твоего вида захватывало дух.
Она теребит бантик на конце своей косы.
— Я думала о тебе во время выступления. Я… я не была уверена, что ты все еще собираешься смотреть. Ты не ответил на мой звонок прошлой ночью, поэтому я подумала, может быть… — Она поднимает плечо и позволяет ему упасть. — Я не знаю. Забудь об этом. Это глупо.
— Расскажи мне.
— Не знаю. Наверное, я подумала, что ты уехал домой и, возможно, забыл обо мне. — Ее лицо вспыхивает, и она машет рукой в воздухе. — Глупая.
Я еще не совсем разобрался почему, но слова Дженни вызывают у меня в груди боль, которой раньше не было. Она — загадка, эта смелая, уверенная в себе женщина, которая отказывается вступать в отношения, но при этом всегда, кажется, ждет подвоха. Она будто ожидает, что в любой момент я уйду, как будто эти отношения ценны для меня не так, как для нее.