Поиграй со мной

Мак Бекка

Когда я открываю коробку, из моего горла вырывается смешок, и я вытаскиваю первый предмет.

— Чтобы мы могли устраивать танцевальные баттлы, — говорит Гаррет, наблюдая, как я верчу в руках видеоигру Just Dance.

— Я уничтожу тебя. Твое эго готово к этому?

— Может, я практиковался.

— Тренируйся сколько хочешь, Гаррет, я все равно похороню тебя заживо. — Я откладываю игру в сторону и достаю толстовку, снова смеясь, когда читаю серебристую надпись на ней. — Блестящая

личность? Серьезно?

Он плохо скрывает, насколько забавным он это считает, потому что хихикает и дрожит от смеха.

— Поняла почему? Потому что ты такая приятная и сладенькая.

— Угу. — Следующий предмет — тоже одежда. Голубо-фиолетовый комбинезон из ультрамягкого флиса, спереди застегивающийся на молнию. Когда я замечаю надпись на заднице, смех Гаррета переходит в истерику.

— На попе написано «ангел», — хрипит он. — Ангел.

— Невероятно. Да ты в ударе сегодня, да?

— Прости меня. — Он смахивает слезу. — Я ничего не мог с собой поделать. К тому же они супер обтягивающие, так что твоя попка в них будет безупречна. — Он снова вытирает оба глаза и тяжело выдыхает, пытаясь взять себя в руки. Оба действия раздражают меня, но, хоть убей, я не могу перестать улыбаться. — Есть еще один.

Я вытаскиваю из коробки тонкую серебряную палочку с прикрепленными к головке когтями, которые делают ее похожей на какую-то удлиненную вилку.

— Это чесалка для спины, — объясняет Гаррет, — но я подумал, что если ты будешь пользоваться ею осторожно, то сможешь пощекотать себе спину, когда меня не будет.

Я вытягиваю палочку и засовываю ее под пижамную рубашку. Мои глаза закрываются, когда я стону.

— Оооо, Гаррет. Возможно, ты непреднамеренно заменил себя, здоровяк.

— К черту. Ничто не заменит эти пальцы.

— Мои любимые пальчики. — Я смотрю на кучу подарков. — Большое тебе спасибо, Гаррет. Мне все нравится.

— Это не Принцесса Жвачка, но надеюсь, что все равно принес тебе хоть немного счастья.

— Это сработало. Спасибо, что подумал обо мне.

Мой взгляд опускается на мои тапочки, когда до меня доходит смысл собственных слов. Потому что в самое напряженное время года, жонглируя своим плотным хоккейным графиком, каникулами и поездкой домой к семье, этот человек думал обо мне, и, честно говоря, я не могу вспомнить, когда в последний раз кто-то делал это.

— Я не могу вспомнить, когда в последний раз получала подарки от кого-то, кроме семьи.

Тишина, как якорь, повисла, заставляя меня опустить глаза. Я волнуюсь, что завела нас на неизведанную территорию, куда Гаррет с обычным подарком не собирался заходить.

— Но я считаю, что ты моя семья, — наконец мягко отвечает он, заставляя меня посмотреть

на него, терпеливым и добрым, полным сострадания взглядом. — Ребята, Кара, Олли… Это семья, которую я нашел, которую я выбрал, и думаю, что теперь ты тоже ее часть. По крайней мере, я хочу, чтобы ты была ей. Чтобы ты почувствовала, что тебе тоже есть место.

Я отворачиваюсь, чтобы украдкой поймать слезинку, которая выкатывается из моего глаза и пытается скатиться по щеке. Дурацкие праздники и самоуверенные хоккеисты, которые в тайне — плюшевыве мишки.

— Я не плачу, — говорю я ему, шмыгая носом. — У меня просто хроническое подтекания слезных протоков. Это постоянное явление.

Его смех — мой любимый звук, его улыбка — мое любимое зрелище.

— Счастливого Рождества, Дженни.

— Счастливого Рождества, Гаррет.

— Что, черт возьми, на тебе надето?

— Что? Это? — Картер опускает взгляд на рубашку, одергивая ее так, чтобы стало видно единственное слово, будто оно и так не было большим и главным. «DILF» (прим. на англ. daddy I’d like to fuck). — Олли мне ее подарила.

— Это должна была быть шутка, — бормочет Оливия, — но это его любимый подарок. Он его не снимает.

— Хочешь увидеть лучшую часть? — Картер притягивает Оливию к себе, гордо улыбаясь. — Покажи им свою, тыковка.

Ее лицо вспыхивает.

— Нет, я не думаю, что буду.

— Давай. — Он пожимает ей руку. — Будь громогласной, гордись собой, девочка Олли.

Она делает это, но при этом тащит свою задницу, медленно натягивая свитер через голову, и я не знаю, смеяться или плакать.

Потому что на футболке, что под толстовкой, написано одно простое предложение: «Я ЛЮБЛЮ DILF».

— Пип, — шепчу я Оливии, мои плечи трясутся, смех рокочет в груди. Я пытаюсь сдержаться, клянусь. — Что ты сделала?

Ее плечи опускаются, глаза опущены.

— Я облажалась.

— Что такое «DILF»? — Спрашивает мама, отчего я смеюсь еще громче, и когда Картер присоединяется, Оливия несется по коридору. — Это был просто вопрос!

Рядом со мной улыбается Хэнк.

— Мне жаль всех людей, которые никогда не смогут провести Рождество с Беккетами.

Мне жаль Оливию, потому что теперь она обречена на всю жизнь.

Я рада, что она с нами, потому что я не видела Картер таким счастливым на Рождество с тех пор, как умер наш папа. Его улыбка никогда не угасает. Он прижимает ее к себе, переплетает их пальцы, целует в плечо или висок каждый раз, когда проходит мимо.

Я думаю, Оливия вернула его к жизни. Теперь он всегда остается тем же братом, с которым я росла — бестолковым, эпатажным, с огромным сердцем — и не только вне камер.