Поиск в темноте
Шрифт:
— Почему Вики нет? — спросила я.
— Занят Вика, — ответила Шарапова. — Дискотека у него.
— Жаль, — продолжала я. — Кто же нам на гитаре играть будет?
Я уже заметила, что и гитары в комнате нет, и вопрос свой не адресовала никому, говорила, чтобы заполнить тягучее молчание, как бы проверяя голос, как тот же актер, ожидающий, что вот-вот пойдет занавес и ему нужно будет произнести вслух слова, которые он не один раз пока повторял про себя.
Шарапова первая потянулась с тарелкой разбирать немудреную закуску. Завьялов подвинул мне миску с салатом.
— Спасибо! — отказалась я.
— Извините за скромный стол. Неожиданно собрались.
— Да! — подтвердила Шарапова. — Экспромтом.
Брагин, ни на кого не обращая внимания, взял стоявшую возле него бутылку водки, налил себе полный фужер, с маху опрокинул его в рот, не приглашая и не дожидаясь никого.
— Опять торопишься, Брагин, — тихо сказала Шарапова. — И куда ты все торопишься?
Брагин только сверкнул в ее сторону взглядом, с размаху ткнул вилкой в открытую консервную банку, подцепил кусок рыбы и потащил его к себе через стол, капая соусом на скатерть. Шарапова опять взглянула на него, но промолчала.
Налив остальным коньяку, Тобольский поднял свою рюмку.
— За новорожденного!
Он нагнулся было к Завьялову, но тот только повертел рюмку и оставил ее стоять на столе.
Я отодвинула свою тарелку.
Тобольский хотел что-то сказать, запнулся на полуслове, молча посмотрел на меня, и над столом, как паутина, повисла тревожная тишина.
Я понимала, что мне нужно быть точной не только в словах. Я положила руки на стол, не спеша расстегнула ремешок наручных часов, сняла их с ремешка — те самые часы, которые полгода тому назад вручил мне полковник Приходько, когда дело о расхитителях в системе Торга было передано в суд.
Это были большие — по моде — часы «Победа», вероятно, их покупал сам Борис Борисович по заданию полковника.
Я взяла со стола нож и хотела открыть им крышку часов. Но это был обычный столовый нож из нержавеющей стали — тупой, как все столовые ножи, — он срывался с края крышки, только царапая металл.
Все молчали. Никто даже не спросил, зачем я все это делаю.
Первой нашлась та же Шарапова.
— Сядь, Вадим! — сказала она. — Женя собирается показать нам фокус.
— Вы хотите их открыть? — наконец спросил Завьялов. — Разрешите.
Он взял у меня часы, пригляделся к ножу, потом быстро встал, прошел на кухню, так же быстро вернулся с ножом, которым резал хлеб. Теперь все так же молча уставились на Завьялова, ощущение тревоги прочно захватило их внимание, и я невольно подумала: как жаль, что полковник Приходько не видит сам эту финальную разработку его же сценария.
Завьялов положил часы на ладонь, приставил к ребру крышки лезвие ножа, повернул… и крышка упала на стол, ударилась о край тарелки и шустро покатилась по скатерти. Точным движением Шарапова поймала крышку, только мельком взглянула на нее — мне показалось, что она уже догадалась обо всем сама, — и протянула крышку Завьялову:
— Возьми, Борис! Прочитай вслух. И погромче.
Легкий румянец показался на ее щеках.
Тяжелым замедленным движением Завьялов опустил на стол нож и часы, которые все еще держал в руках. Острые скулы на его лице обтянулись еще сильнее.
Он повернул крышку к свету.
— «Лейтенанту милиции Е.С. Грошевой, — он отчетливо выделил мои инициалы и фамилию, — за отличную работу от Управления внутренних дел. Город Новосибирск».
Фоминых уронил свою вилку, она резко звякнула о тарелку, но никто не обратил на это внимания. Шарапова поставила локти на стол и закрыла ладонью глаза.
Часы мои лежали на столе, я подумала, что можно уже их закрыть, но крышка была в руках Завьялова, и мне не хотелось терять эту минуту напряженной тишины.
— У меня нет с собой удостоверения, — сказала я, — поэтому пришлось пойти на такую инсценировку. Я опасалась, что кто-то из вас может не поверить мне, а я сейчас буду говорить с вами уже не как ваша знакомая, а как работник милиции — офицер милиции, с полной ответственностью за все свои слова. Я не знаю подробностей, не знаю, как все произошло, но я знаю, что Зоя Конюхова была вашей знакомой, она была и в этой комнате — в вашей комнате, Тобольский. И кто-то из вас увез ее отсюда на машине и высадил на последней автобусной остановке, возле которой Зоя Конюхова и погибла.
За столом никто не шевельнулся, не произнес ни слова, я слышала даже тиканье моих часов, лежащих на столе. Тут же лежал и нож, который принес из кухни Завьялов. Это был хороший нож, с крепким острым лезвием и удобной деревянной ручкой на медных заклепках. Я бы не возражала убрать его со стола куда подальше, но мне не хотелось привлекать к нему внимание. Я знала, что успею опередить Брагина, если он потянется за ножом. Сидящих рядом я не опасалась. Конечно, у Брагина мог быть и свой нож, но такую вероятность я решила не принимать в расчет.
Сам Брагин сидел потупившись, зажав коленями опущенные вниз руки, и только слегка покачивался на стуле взад и вперед. По переулку мимо домика прошла машина, за оконными стеклами сверкнули блики автомобильных фонарей. Брагин резко вскинул голову.
— Это не милицейская машина, Брагин, — сказала я. — В милиции даже не знают, что я здесь. Я могла бы не приезжать сегодня к вам, но решила приехать. Я хочу, чтобы вы точно поняли меня. Мне неизвестна степень вины каждого, но, если милиция соберет вас всех, следствие сумеет ее определить. Поэтому вам нужно самим идти в милицию, а не ждать, когда за вами придут. Это последний наш разговор и мой вам совет. И это единственное, что я еще могу сделать для вас. А ваше добровольное признание — единственное, что вы еще можете сделать для себя.
И хотя я примерно заранее продумала свою «тронную речь» — все же она была импровизацией, и сейчас мне показалось, что я таки нашла точные убедительные слова. Я не стала упоминать про убийство, не желая заранее пугать Брагина. И пока я, как токующий тетерев, вела свой монолог, где-то я перестала следить за Брагиным. А он сидел как бы смирившийся, сгорбившийся, продолжая тихо покачиваться на стуле, взад и вперед… Ох, как прав был полковник Приходько, не умела я еще ни смотреть по сторонам, ни заглянуть вперед…