Поиски счастья
Шрифт:
Гырголь приказал пригнать к вечеру в стойбище две Упряжки оленей. Как только взойдет луна, Кутыкай с Гырголем отправятся по кочевьям собирать пушнину, чтобы отвезти ее Джону-американу. Уж там-то Кутыкай покурит! Надо только хорошенько запрятать те две лисьи шкурки, про которые не знает Гырголь.
В напряжении Кутыкай хмурит лоб, с досадой думает о том, как долог этот нудный день, бесконечный, как сама жизнь.
В стойбище все заняты работой: женщины спешат закончить заказы Гырголя — шьют меховую одежду и обувь. Гырголь увезет ее Джонсону, а тот отправит аляскинским золотоискателям. Шьют все: жены пастухов, девочки-подростки, жены Омрыквута, Гырголя, Ляса.
Дети, не отходя от матерей, хнычут, просят есть. Матери шикают на них: до еды ли, когда не окончена еще работа, а скоро вечер!
Ляс шаманит в своей яранге, просит у духов удачи Гырголю. Омрыквут, Гырголь и еще двое стариков молча сидят вокруг.
Кутыкай ничего этого не видит. Но он знает, что так бывает всегда перед отъездом Гырголя.
Пастух Кеутегин идет к Кутыкаю. Ему тоже тридцать лет. Они вместе выросли в этом стойбище, в один год женились, пасут одно стадо, у них обоих по трое детей и почти равное число личных оленей. Оба они одинаково одеты, черноволосы, смуглы, у обоих приморожены щеки, ни у одного из них нет табака.
— Этки, — вздыхает Кеутегин, и Кутыкай знает, что именно плохо: плохо, что нечего закурить.
— Ты счастливый, — продолжает пастух. — С Гырголем на берег едешь.
Усы Кутыкая растягиваются в улыбке: он и впрямь считает себя счастливым. Ведь другим нужно еще ждать их возвращения, а он, Кутыкай, тогда уже будет курить.
Кеутегин озирается по сторонам, как будто в тундре их может кто-нибудь подслушать. Он подходит совсем близко, и лишь тут становится заметно, что он немного выше Кутыкая и в глазах его больше беспокойства.
— Конечно, в это верится с трудом, что торгующие люди столько дают табаку и чаю за песцовую шкуру. Однако ты, верно, знаешь правду?
Кутыкай промолчал, увидев бредущего к ним пастуха Рольтыргыргина.
— Есть слухи, что Гырголь часть себе забирает.
Кутыкай замахал на него: «Молчи!» Кеутегин смолк.
— Этти! — приветствовал их Рольтыргыргин. За весь день они не встречались: стадо большое.
Ему ответили. Помолчали. И Кеутегин и Кутыкай явно нервничали: это видно по их взглядам, по неспокойным движениям: только было начался такой важный и совсем необычный разговор, и им помешали. А кто же станет говорить об этом при Рольтыргыргине? Кому не известно, что он все передает хозяину?
— Однако, совсем вечереет, — Кутыкай поглядел на запад. — Будем ловить упряжных оленей, как сказал Гырголь. Ты, Рольтыргыргин, иди за пятнистым и черным с подпалинами, мы с Кеутегином поймаем других.
Снимая с пояса аркан, Рольтыргыргин с недовольным лицом ушел. Он догадался, что пастухи знают о его доносах хозяину: «Разве они маленькие? За что Омрыквут дал мне весной теленка, если не дал им?»
— Есть слухи, что Гырголь много товаров берет на берегу, — продолжал Кеутегин. — Верно ли это?
— Не знаю… — робко отозвался Кутыкай и оглянулся на Рольтыргыргина. Но тот уже отошел далеко.
— А где Гырголь берет оленей? Вот уже восемь зим их пригоняют ему из других кочевий. Его стаду скоро не будет числа!
Кутыкай опять не ответил: страшно.
— Почему молчишь ты? Разве не с тобой вседа ездит Гырголь?
— Я работник при чужом стаде. Как стану говорить про хозяина?
Кутыкаю самому так хочется, так необходимо говорить об этом. Но страшно! А если узнает Гырголь? Что станет тогда с ним, с его семьей?
— Прежде ты был мне приятелем, — укоризненно заметил его сверстник. — Или Гырголь тебе лишнюю папушу табаку дал, что стал ты малоговорящим?
Щеки Кутыкая вспыхнули, взгляд стал жестким.
— Лучше бы отсох язык твой, чем мне слышать эти слова! Я, однако, курю, как видишь… — зло бросил он.
— Кутыкай! Тумга-тум! — Кеутегин взял его за плечи, заглянул в лицо.
Тот сразу обмяк, улыбнулся.
— Моя кровь — твоя, — продолжал Кеутегин.
Но Кутыкай вдруг заметил, что Рольтыргыргин издали наблюдал за ними.
— Идем, идем ловить упряжных! — сказал Кутыкай.
Пастухи пошли к стаду.
— Рольтыргыргин… Ты берегись его, — неожиданно заговорил Кутыкай. — У Гырголя тоже худое сердце. Плохие людишки! Потом все расскажу тебе.
— Хорошо, — согласился Кеутегин.
Он попросил друга взять у него припрятанные шкурки для обмена на табак и чай у американа.
Все время, пока ловили оленей, приятели обсуждали, как лучше Кутыкаю провезти шкурки, чтобы не узнал Гьгрголь.
Гырголь совсем готов к отъезду. Пушнина упакована, осталось только погрузить на нарты, увязать, но это уже работа Кутыкая.
Сейчас Гырголь пойдет в шатер молодой жены, спросит, что привезти ей, поест, немного отдохнет, а с восходом луны и тронется. Путь не мал: одних стойбищ сколько надо объехать! Там повсюду для него припасена пушнина. Он заплатил за нее вперед. Если окажется мало двух нарт, он будет прихватывать их в стойбищах. Кто посмеет отказать ему? Еще нет в Амгуэмской тундре такого человека! Даже оленей — уж как не хочется чукчам отдавать ему живых оленей, а приходится, если для расчетов не хватает пушнины! На обратном пути от Джона-американа он вновь посетит все стойбища, проверит, отогнали ли ему оленей должники. Покрыли свой долг — так он опять им даст товаров, а нет — возьмет оленей силой! Но кто же станет ссориться с ним? Кто еще, кроме него, помогает оленеводам товарами? Разве есть у них другие «сильные товарами люди»? Конечно, можно бы и самим отвозить все на берег к купцам. Но где взять шкурки, когда Гырголь еще зимой заплатил за них? Всем, всем помогает Гырголь! Кто еще даст вперед товары без платы? Где найти такого человека? Только он может так поступать!
Все эти мысли веселили Гырголя. Сидя в яранге, он с жадностью ел жирное оленье мясо, поглядывая на свою молодую жену. Она не знала, что у Гырголя почти всюду есть товарищи по женам. Не знала потому, что еще никто из невтумов не являлся в их стойбище, не предъявлял своих прав. Впрочем. Гырголь и не собирался отдавать ее товарищам по жене: ведь у него была еще Кайпэ… Да и есть ли время этим беднякам разъезжать по тундре, когда нужно беречь стадо, добывать ему, Гырголю, пушнину? Гырголь облизывал жирные пальцы.