Поиски счастья
Шрифт:
…Над тундрой всходила луна.
Все стойбище вышло провожать Гырголя и Кутыкая. Среди женщин — Кайпэ. Но муж не подошел к ней, ничего не сказал.
Быстрые олени понеслись по твердому насту, нарты таяли во тьме, оставляя за собой две блестящие полоски на снегу.
Этой же ночью достигли соседнего стойбища.
Молодой оленевод, лишь недавно, после смерти отца, вступивший во владение стадом, приветливо встретил Гырголя:
— Гырголь! Здравствуй, Гырголь!
— Это ты, Апчок? — вместо ответа на поклон произнес сосед.
Кутыкай с нартами
— Ты на оленях? Э-гей! — крикнул он громко, чтобы кто-нибудь услышал его. — Заходи, Гырголь, в ярангу.
Гость достал трубку, набил ее, закурил, потом предложил кисет Апчоку. К ним быстро подходил какой-то чукча. Апчок велел ему отогнать оленей Гырголя в стадо, привезти нарту в стойбище. Пастух ушел.
Поели, попили чаю, закурили.
— Еду к приятелю американу за товарами, — начал деловой разговор Гырголь. — Потом привезу тебе.
— Очень люди страдают без товаров. Нет ли сейчас у тебя немного?
— Прежде был в состоянии, теперь не могу. А много ли приготовил «хвостов»?
Молодой оленевод пространно начал рассказывать о плохом промысле. Мало добыли песцов. Пастухи заленились.
— Многословен ты, — резко перебил его Гырголь. — Говоришь, как бедняк. Разве не ты хозяин этого стойбища?
Апчок назвал цифру. Приятель американа сделал вид, что разгневан, хотя в душе был рад, что стадо его Увеличится.
— Я отказываю тебе в товарах: слишком много и без того ты должен.
Апчок заерзал на кожаном полу спального помещения.
— Какомэй! Как станем жить? Где возьмем, Гырголь?
Гырголь молчал, прикидывая, сколько запросить оленей.
— Неправильно ты поступаешь. Видно, сразу помногу даешь пастухам товаров. Заленились они, мало поймали. Давай им понемногу. Пусть чаще ходят, чаще просят.
Апчок ободрился.
— Умную ты имеешь голову, — заискивающе сказал он.
Долго молчали. Апчок заглядывал своему благодетелю в глаза, не смея первым заговорить, нарушить мысли богатого соседа. Гырголь курил, не предлагая Апчоку.
— Мне, однако, жаль тебя, — милостиво наконец заговорил он.
Лицо хозяина стойбища расплылось в благодарной улыбке. Он моложе Гырголя, на его верхней губе вместо усов только пушок.
— Что ж, я возьму добытые вами шкурки. Скажи, чтобы женщины сшили к утру десять пар теплых торбасов. — Гырголь выпустил густой клуб табачного дыма. — Кейнина вышла замуж?
— Совсем недавно. — Лицо Апчока сделалось напряженным и виноватым. Он всем корпусом подался вперед. — Разве ты, Гырголь, хотел взять ее себе в жены?
— Вечером я приду к ней. Кто ее муж? Пусть мы станем с ним приятелями. А еще отгонишь в мое стадо три двадцатки голов: по оленю за каждую долговую шкурку.
Апчок помрачнел.
Хоть и велико его стадо, но олени… как можно платить живыми оленями?
— Возьми у пастухов. Разве ты не им давал товары?
— Это верно, это так, — несколько оживился молодой оленевод. — Истинно умный человек ты, Гырголь. — Апчок с восхищением оглядел своего гостя.
Уладив дела, зять Омрыквута подарил хозяину папушу табаку, угостил спиртом. Теперь он с нетерпением ждал вечера, чтобы отправиться в ярангу Кейнины. Она давно приглянулась ему. Но все его прежние притязания оказались напрасными. Теперь он добьется своего! Он даже не станет разговаривать с ней об этом: достаточно только сказать ее мужу, что он хочет быть с ним невтумом: кто же не обрадуется такой чести? Даже Апчок, хозяин стойбища, и тот сразу согласился. Что же говорить о жалком бедняке!
Гырголь всегда оставлял для поездки немного спирта и табака, чая и недорогих бус для женщин, Кейнине он подарит всего: и бус, и чая, и табака для мужа — Енкау. Пусть все знают, как выгодно иметь такого приятеля по жене, как он.
Оставив гостя дремать в яранге, Апчок пошел предупредить Енкау о великой чести, ожидающей его вечером.
Узнав новость, Кейнина заплакала: она была совсем еще молоденькой и искренне любила мужа. Енкау задумался. Он знал, как противен его жене Гырголь. Разве она не рассказывала ему? Разве не противен Гырголь ему самому?
Апчок ушел. Кейнина спрятала голову в коленях, молчала, зная, что слова ее были бы напрасны: кто же посмеет отказать Гырголю! А Енкау — всего лишь бедный пастух.
Уже близился вечер, а молодые супруги все сидели молча в своем шатре, никто из них не проронил ни слова.
Апчок поделился новостью со своей женой Рультыной, та — с соседками, и скоро все стойбище только и говорило о Кейнине, Енкау и Гырголе. Пожилые чукчанки жалели Кейнину — такую хорошенькую женщину. К тому же был слух, что Гырголь болен нехорошей болезнью, которой теперь многие болеют на берегу, в Ванкареме. Мать Кейнины тихо плакала.
Гырголь появился в их яранге, когда смеркалось. Угостил хозяев табаком и спиртом. Он в упор смотрел на молоденькую хозяйку.
Муж и гость постепенно пьянели. В голове Енкау путались бесконечные мысли. Он понимал, как дорого надо платить за эту водку и дружбу. Да и какая друж ба может быть у него, бедного пастуха, с богачом? Временами сердце его ожесточалось, и ему хотелось крикнуть, чтобы Гырголь убирался вон, что он, Енкау, не хочет такой дружбы… Но он не смел это сделать: ведь тогда случится что-то страшное, непоправимое… Он не смел посмотреть в глаза жене. Ему было обидно, что он, сильный и молодой, не может оградить ее от такой обиды… Как же быть, как быть ему?
В пологе сгущался дым. Гырголь не жалел табака. Вот он достал пачку и подал Енкау; Кейнине протянул чай, бусы, иголку. Сидя в отдалении, Кейнина не шелохнулась. Гырголь положил подарки у ее колен. В кармане у него припасена еще пачка табаку… Это он отдаст мужу утром.
Не было у Кейнины ни заранее принятого решения, ни продуманного плана. Решение пришло сразу, вдруг, когда она почувствовала, что вот-вот Гырголь скажет последние слова и Енкау покинет полог…
Тихо поднялась эта пугливая молодая женщина, поправила жирник и выползла из спального помещения. Как была в одежде из шкуры молодого оленя, так и побежала в тундру.