Поиски счастья
Шрифт:
Вначале Кейнина бежала, сама не зная куда, потом остановилась, подумала, повернула в сторону: там где-то стойбище, в котором живет ее брат. Он защитит ее, не отдаст Гырголю…
Между тем гость заметил отсутствие хозяйки, начал проявлять беспокойство. Енкау крикнул. Никто не отозвался. Тогда он выполз из полога. Кейнины нигде не было.
— Какомэй! — изумился муж, возвращаясь назад, — Куда пошла?
Гырголь нахмурился.
— Ищи! — гневно бросил он, как своему пастуху, словно речь шла об олене.
Енкау кинулся искать по стойбищу. Гнев Гырголя
Но все яранги уже обежал Енкау, а Кейнины не было.
Забеспокоился и сам Апчок. Послал в стадо пастуха.
Всю ночь не смыкал глаз Гырголь. Курил, пил. Несколько раз забегал к нему Енкау, жалкий, растерянный, виноватый.
— Ищи! — неизменно повторял хозяин Амгуэмской тундры, и муж снова отправлялся на бесплодные поиски жены.
Как только забрезжил рассвет, в сильном гневе уехал Гырголь из стойбища Апчока. Он сидел на задней нарте, предоставив Кутыкаю самому искать стойбище Канкоя.
Скрипит под полозьями снег. Мороз пощипывает нос и щеки. Гырголь прикрывает лицо капюшоном камлейки.
С передней нарты что-то кричит Кутыкай. Гырголь прислушивается, но ничего разобрать не может.
Положив рога на шеи, олени быстро мчат ездоков.
Но вот и Гырголь замечает впереди оленью упряжку. Она медленно плетется навстречу. Ближе, ближе — вот и встреча. Упряжки остановились.
На загруженной нарте сидит незнакомый чукча.
Поздоровались. Спросили друг друга, куда и откуда едут. И тут выяснилось, что едет этот чукча от старика Канкоя, а держит путь к стойбищу Апчока; что он торгует, собирает пушнину для русского купца из бухты Строгой.
Хозяин Амгуэмской тундры изумился: для него это было полной неожиданностью. Так вот почему мало шкурок бывает у Канкоя!
— Где твое стойбище? Почему я не знаю тебя?
Поворотчик назвал селение, совсем неизвестное в этих местах. Глаза Гырголя помутнели от злобы.
— Некстати явился сюда!
Разъездной агент таньга опешил. Впервые не были рады ему, его товарам, встрече с ним.
Все трое стояли у своих нарт.
— Разве я пришел к тебе в стойбище? Твои слова непонятны.
Широко раскрыв глаза, Кутыкай смотрел на пожилого чукчу. Гырголя все больше охватывала злоба.
— Ты пришел в Амгуэмскую тундру, однако. Или ты не знаешь, что хозяин этой тундры я? Или я звал тебя?
— Непонятны твои слова, — испуганно отозвался пришелец.
«Хозяин тундры»?.. Уж не с духом ли он повстречался? По его телу прошла дрожь. Он оглянулся по сторонам.
— Зачем я отпустил бы тебя?.. — выкрикнул Гырголь, бросив быстрый взгляд на Кутыкая.
— Почему ты сердишься? Разве я прогневил тебя? — растерянно бормотал поворотчик.
Испуг, исказивший его лицо, придал Гырголю решимости. К тому же за спиной стоял Кутыкай.
— Жалкий бедняк! Ты собрал всю мою пушнину! Кутыкай, ты медлишь, я вижу!
Дальше все свершилось непонятно быстро. Неизвестный чукча вскочил на нарту, Гырголь бросился на него, повалил на снег, пытаясь выхватить свой нож, — но тут же сам оказался внизу. Одним рывком Кутыкай вытащил своего хозяина из-под противника.
Поворотчик тяжело дышал, озирался, не зная, броситься ему на обидчика или бежать. Он стоял в разорванной одежде, с обнаженной головой, и Кутыкай в страхе не мог оторвать взгляда от синеватой плешины над изуродованным ухом.
Гырголь отступал назад, за Кутыкая, к своей нарте. Его шапка тоже осталась на снегу, по руке струилась кровь.
— Чужой! Вор! — задыхаясь, порывисто выкрикивал он, все пятясь и пятясь к нарте.
Поворотчик тоже начал отступать к упряжке. В глазах его застыл ужас: все это было так неожиданно, такого еше не бывало…
Кутыкай не спускал с него напряженного взгляда. Незнакомец с плешиной над рваным ухом уже коснулся пяткой нарты и повернулся, чтобы вскочить на нее, — и тут… Кутыкай едва устоял на ногах: за его спиной прогремел выстрел.
Поворотчик сразу осел на колени, руки его скользнули по тюку с пушниной. Олени рванули, нарта качнулась, дернулась, и через минуту ее почти не стало видно в вихре вздыбленного снега.
Упряжка с Гырголем бросилась в другую сторону. За ней, без ездока, помчалась нарта Кутыкая…
В нескольких шагах от растерявшегося пастуха, в луже крови, такой яркой на снегу, уткнувшись лицом в заструг, лежал убитый чукча.
Кутыкай оглянулся по сторонам. На лбу его выступил пот, ему вдруг стало жарко. Посмотрел на небо. Оно было высокое, чистое.
«Зачем станем обижать его?» — не покидала сознания фраза, которую не успел сказать Кутыкай. Где-то далеко, наверное, ждут этого человека жена и дети. «Злое сердце имеет Гырголь… — думал пастух. — Чем прогневил его этот старый чукча?» Говорит: «Я хозяин Амгуэмской тундры…» Впервые слышал Кутыкай такие непонятные слова. Как можно быть хозяином тундры? Тундра — не олень, не жена, не яранга… Что скажут чукчи? Не прогневается ли сам дух тундры?..
Кутыкай подошел к телу незнакомца. «Что стану делать?.. Уйти отсюда? Но куда? И что скажет Гырголь, если не найдет меня здесь?..»
…Казалось, ночи не будет конца. Кутыкай засыпал, вздрагивал, открывал глаза, вслушивался в тишину, озирался. Неподалеку черным пятном маячило на снегу тело убитого.
Гырголь же дотемна гнал оленей по следу умчавшейся нарты, пока не потерял его. Ночь помешала продолжать поиски. Олени устали. Он решил заночевать в тундре.
Спать ему не пришлось. Пугал каждый шорох, доносившийся от упряжки, чудилось, что родные поворотчика уже ползут сюда, чтобы отомстить за убитого. «Но как они узнают, что его убил я? Не узнают. Он лежит сейчас в тундре, и его заметает снегом. Пусть не собирает пушнину там, где я хозяин!» Ненадолго приходит мысль о Кутыкае: «Он знает, видел…» Но что Кутыкай? Жалкий бедняк его стойбища. Разве он посмеет болтать? Да и кто станет искать поворотчика в такой дали?.. Скоро весна. Вскроются реки. Потом все забудется, затеряется. Труп сожрут песцы и волки, кости рассыплются в прах. Никто не узнает…