Пока живешь, душа, - люби!..
Шрифт:
жанра, «Четвертое измерение...» - это РУССКИЕ комиксы, созданные в РУССКОЙ тради-
ции, безо всякого влияния наводнивших наш книжный рынок и зачастую чуждых рус-
скому читателю героев и тем. Несмотря на то, что основные персонажи Глеба живут на
далекой планете, они имеют РУССКИЕ характеры, легко узнаваемы и вызывают бурю
эмоций у читателя... Книга Глеба Сопина – это россыпи остроумия, кладезь доброты, она
отличается прекрасным вкусом, с огромным интересом читается
только детьми, но и взрослыми».
А тогда, летом 1991 года Миша написал стихотворение, посвященное Глебу - «В
семье единой».
Здесь все не случайно - от традиционного названия до поставленной в конце точки.
Звучит многоголосье. Отец и сын, мать отца и мать сына меняются местами, голоса то
74
сливаются, то расходятся, как в церковном хорале; порой непонятно, от чьего имени
обращение.
«Мне страшно: а вдруг я неволю живущих живым сострадать?..» - это отец.
«Я жалуюсь белому полю, чтоб голос мой слышала мать...» Мать отца или сына?
Скорее сына, потому что далее следует: «Мне холодно, мама, я стыну... Мой голос звучит
или нет?» Но это же и отец: «Россия, родимая, стыну! Метелит в бурьяне былье.» Это отец
постоянно обращается к России, у него заметелена биография, а у сына она только начи-
налась. Но сын погиб на службе Родине, и его обращение к России тоже можно считать
правомерным.
Потом сын уходит совсем, отец остается один:
«И в снежную тонет пустыню прощальное слово мое...»
Течет мимо ненужное, чужое многолюдье. На других нет вины, ибо нужен только
один - тот, кто никогда больше не откликнется. Последняя строчка ставит все на свои ме-
ста. Хорал пропал, и все до ужаса стало ясным, как в снежный зимний день при ярком
солнце, на которое смотреть нельзя - получишь ожог сетчатки глаз:
«Убитому жалуюсь сыну на участь живого отца».
В СЕМЬЕ ЕДИНОЙ
Глебу Сопину
Мне страшно: а вдруг я неволю
Живущих живым сострадать?
Я жалуюсь
Белому полю,
Чтоб голос мой слышала мать:
«Мне холодно, мама,
Я стыну.
Мой голос звучит или нет?»
Торжественно. Людно. Пустынно.
Ни слова, ни звука в ответ.
Россия, родимая, стыну.
Метелит в бурьяне былье.
И в снежную тонет пустыню
Прощальное
Слово мое.
Бессмысленно-медленно стыну.
И нет многолюдью конца.
Убитому
Жалуюсь
Сыну
На участь
Живого отца.
ТОПОЛЕК
Подари
Золотого оклада иконку.
Ты своею листвою поблек.
Я своей облетаю тихонько.
Сердцем чувствую
Ласку и боль,
75
Но второе щедрей выдается.
Мы до грусти похожи с тобой,
Отражаясь в судьбе,
Как в колодце.
Я тебя понимаю, дружок,
До глубинных корней понимаю:
Сколько раз свою душу ожег
О бураны
На подступах к маю!
В балагане для массовых сцен
Одиночкой пропел я во поле.
Был свободным
Меж карцерных стен
И невольником классовой воли.
Путь земной мой
Едва ли далек.
Жизнь нас рубит,
Как яростный конник.
Протяни мне ладонь,
Тополек,
Сквозь решетку
На мой подоконник.
(Любимое стихотворение отца, которое в 1989 году Глеб, уходя в армию,
переписал в записную книжку).
76
БЕЗ КОНВОЯ ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ...
В 1990 году в журнале
«Наш современник»
благодаря содействию В.В.
Кожинова появилась
подборка стихов Михаила
Сопина. Этот номер попал в
Америку. В городе
Монтерее его случайно
купил писатель-эмигрант
Алексей Коротюков. Сел за
пишущую машинку и
напечатал:
«Вы первый русский поэт, к
которому за последние
десять с лишним лет мне захотелось обратиться...»
Письмо пришло в адрес «Нашего современника», оттуда переслали в Вологодское
отделение Союза писателей, а те отдали нам.
Миша сказал:
– Уже только ради такого письма можно было жить и трудиться.
Алексей рассказывал о себе. Бывший московский киноактер и киносценарист, жур-
налист, писатель. Уехал в Америку в 70-х годах. Причины выезда не объяснял - впрочем, они прочитывались в его романе «Нелегко быть русским шпионом», первую часть кото-
рого Алексей нам подарил.
В романе - тема лживости, пронизывающей все общество сверху донизу. Язва аф-
ганской войны. Слежка КГБ. Язык, стиль - все замечательно. Как хорошо этот роман чи-