Покаяние пророков
Шрифт:
А если жданки съедали и он не приходил, то еще сорок дней пили только воду…
— Ну так вот, — оборвал воспоминания Данила. — Ровда в каком-то правительственном санатории там отдыхал. А где работает, чем занимается — молчок. Этот шахтер всегда был такой, не поймешь, то ли сердится на тебя, то ли чем-то недоволен… Выписался — ни слова не сказал и ничего не обещал. Вдруг через неделю меня в самолет в сопровождении медсестры и в Москву. И в «кремлевку»! Там мне эту легочную артерию всю до нитки перебрали, заштопали, и вот уже три года я кроссы бегаю.
Ровда
В общем, пообещал издать приказ, чтоб экспедиционные деньги вычли у Космача из зарплаты, и выставил из кабинета. Это было как раз после похода на Сон-реку, и, вероятно, Ровда что-то заподозрил.
А буквально через месяц декана выставили самого, и, по слухам, он перебрался в Москву, чуть ли не в МГУ.
Космач вдруг увидел, что все прекратилось: и ветер, и этот летящий горизонтально к земле снег; залепленные им стены домов и высокие заборы плачут сплошной капелью, и где-то за черепичными крышами отраженно, неуверенно проглядывает туманное солнце.
— Ч-что там? — почему-то тревожно спросил Данила.
— Цидик умер.
Он помолчал, спросил коротко, чтоб долго не заикаться:
— П-почему т-так решил?
— Буря улеглась.
— П-примета, что ли?
— Народные наблюдения.
— Сейчас п-проверим! — Данила включил телевизор.
Шли восьмичасовые новости. Показывали кадры, снятые скрытой камерой: министр парился в бане с несколькими девицами. Потом появилась еще одна, ведущая, невнятно съязвила по этому поводу, и тут же пошел репортаж о чернобыльцах, объявивших голодовку. Лежащие на матрацах мужики скоро заменились на одного, в сбитой набекрень шапчонке, — этот зачем-то в одиночку рыл метро в заброшенной деревне. Ведущая хотела закончить на этом и уже ободряюще улыбнулась, но улыбка получилась длинной и скоро перелицевалась в скорбную мину.
Во весь экран появился портрет Цидика.
— См-м-мотри, сб-б-бывается! — не дождавшись сообщения, замычал Данила. — К-как тут после этого н-не верить?
И все-таки он до конца выслушал известие о кончине академика, после чего выключил телевизор, налил коньяка и перестал волноваться.
— Помянем… душу грешную.
Не чокаясь, помочил язык, отставил бокал.
— Ты мне вот что скажи, Юрий свет Николаевич… Как тебе удалось заставить его произнести отречение? Я сегодня из-за этого ни грамма не спал. Ты великий злодей или гений?
— Какое отречение? — Космач на самом деле не понял его.
— Да ладно! Признавайся! Чтобы Цидик своими собственными руками удушил дитя?.. Нет, ты злодей!
— Ну вот, наконец-то врубился, зачем меня сюда привезли…
— Нет, не показали и вряд ли покажут… Но я два часа назад посмотрел пленку. Там ведь было две камеры?
— Я не считал…
— Это потрясающе! И ведь в здравом уме и твердой памяти, произношение четкое… Как ты его, Юр?
— Давайте так, Василий Васильевич. — Космач пристукнул ладонью по столу. — Я ничего не скажу, и больше не спрашивайте. Это тайна исповеди.
— Резонно. Не буду, — сразу согласился Данила. — Но ты знаешь… Все напрасно. Король умер — да здравствует новый Цидик!.. Я не исключаю, будут какие-то пертурбации, реформы… Может, сначала даже упразднят. Но он восстанет из пепла в совершенно ином обличье, но с прежним суконным нутром. И мы вряд ли сначала догадаемся, что это наш старый знакомый супостат… Не обольщайся, Юра, здесь не спасают ни гений, ни злодейство. ЦИДИК в России вечен, потому как нужен любой власти… Между прочим, у нас с тобой из-за него так судьбы похожи…
— Ну уж! — усмехнулся Космач. — Я всегда был у вас в вассальной зависимости.
Данила подпрыгнул, засмеялся зло и весело.
— Кто? Ты был? Будет врать-то! Вассал нашелся… Да ты все самое ценное всегда тырил! Весь изюм выковыривал! Знаю: что в твой мужицкий кулак попало — ничем не выжать. Читал я твой диссер, читал! И один знаю, что от меня утаил и что сам нашел… Юр, но я без всяких претензий. Ты имел полное право…
— А где это вы мой диссер читали? Не в милиции ли?
— Почему в милиции?
— Но его там отняли.
— К нам в управление твой опус попал из какого-то архива. Может, и МВД. — Данила сделал паузу, чтоб набить третью трубку, но поглядывал с откровенно хитроватым прищуром — Ленин да и только…
А Космача подмывало спросить, что это за управление, в который раз упоминаемое, однако вспомнил о самолете и погоде.
— Телефон здесь есть?
— Обижаешь! — Данила оставил свое занятие и принес телефонную трубку. — Прямой московский…
Справочную аэропорта он нашел через 09, но долго не мог пробиться — видно, все кинулись звонить, как только утих штормовой ветер. Наконец втиснулся и получил то, что предполагал: вылет по-прежнему задерживался по метеоусловиям Москвы — обледенела полоса…
Тем временем Данила открыл одну из тумбочек, достал желтый потрепанный пакет и, вернувшись на диван, поставил возле своей ноги.
— Ну что, сидим курим? — спросил и, не дожидаясь ответа, положил пакет на колени Космача. — Вот тебе мой подарок, вассал. Не забывай своего феодала.
В пакете оказалась толстая архивная папка, а в ней — тот самый первый экземпляр докторской диссертации, когда-то изъятый в милиции.
Отпечатано на не совсем свежей пишущей машинке, некоторые буковки подпрыгивают, допустимые на одну страницу исправления тщательно замазаны белым штрихом — наверное, теперь все делают на компьютере, а тогда было столько мучений, машинистка ревела и бешеным деньгам по сорок копеек за лист была не рада…