Покаянные сны Михаила Афанасьевича
Шрифт:
Надо сказать, что Новый год здесь не в почете. И парижан можно в общем-то понять — языческие праздники уже давно вышли из моды. И все же в новогоднюю ночь улица полна, на Елисейских Полях гуляет молодежь, шампанское льется рекой, только и знаешь, что увертываться от объятий и поздравлений слегка подвыпивших и совершенно незнакомых личностей.
Совсем другое — Рождество. Семейный праздник, встреча с родственниками, о которых в иных обстоятельствах даже не стоит вспоминать. В соборе Александра Невского праздничная литургия собирает весь цвет эмигрантской знати, естественно, кроме тех, кто перебрался в свое время через Ла-Манш или же за океан. И все равно — князья и графы, их верные спутницы
Как ни упрашивала меня Марина, я даже посмотреть на крестный ход не захотел. Нет, все это не для меня. Кто я и кто они? Честно говоря, я и сам еще не разобрался. Однако стоять среди роскошно разодетой публики и глазеть по сторонам — это мне не улыбалось. Но вот что еще хочу сказать — пусть никого не удивит моя реакция на предложение Марины. В прежние времена это бы звучало дико — да можно ли себе представить, чтоб Рождество праздновали без меня! Теперь же все не то. И опустел наш дом там, на Андреевском спуске, и близких, милых моему сердцу людей жизнь разметала по белу свету, а многих уже с нами нет. А без родных — какое это Рождество?
И лишь когда Марина предложила ночь провести в «Лидо» — тут я согласился с превеликим удовольствием, поскольку уже чувствовал, что на пределе. И кстати, вот еще одна причина моего согласия — в «Лидо» должен был прийти и Поль со своей невестой. Ну, тут уж я не отстану от него.
В «Лидо» я раньше не бывал — все как-то повода не находилось. Здесь тоже роскошь, но рассчитанная на иную публику, попроще. Красочно, иногда даже элегантно, но не более того. В общем, рассчитано где-то на любителя. Ну и, конечно, на туристов. К тому же вот что еще меня смущало — танцовщицы были, как на подбор, выше меня чуть ли не на голову. Хотя о близком знакомстве с кем-нибудь из них я не помышлял, но все же чувствовал себя не вполне комфортно.
Итак, я оказался в веселой компании журналистов, художников, молодых актеров и актрис. Последние, как выяснилось, в основном знакомые Марины. Я только тут узнал, что она занималась в театральной студии. Что ж удивительного, если увлечение театром у нее в роду — достаточно вспомнить службу князя Юрия Михайловича в дирекции императорских театров и дебют будущей княгини в домашнем спектакле в Петербурге. Зов прошлого или стойкая наследственность? Да тут не разберешь. Узнав о театральных опытах Марины, я выразил желание хоть одним глазком взглянуть, но получил отказ. Увы, придется ждать, пока не завершатся репетиции. Все в общем-то понятно — после того, что между нами было, Марине не хотелось бы предстать в образе незавершенном, незаконченном, что называется, кое-как. Если бы речь шла о неопытности в любви, тут можно многое простить, поскольку есть удачная замена опыту — искренность, доверие к партнеру. В театре же надо быть профессионалом или же заниматься чем-нибудь другим.
Пожалуй, точно так же нужно относиться и к литературе. Нельзя садиться за стол лишь иногда — если есть подходящее настроение или когда в голову взбредет. Надо постоянно совершенствовать свой стиль, манеру письма, выразительные средства. Иначе может случиться так, что вот возникнет гениальная идея, некий образ, а у тебя не хватит возможностей, чтобы его реализовать. Об этом и говорили за столом — о том, чем дилетант, художник-любитель отличается от профессионала.
Несмотря на нежную любовь к Ван Гогу, в живописи я был полнейший профан. Во всяком случае, она меня никак не возбуждала. Видимо, все дело в том, что в пору моей юности верхом совершенства признавался кубизм и прочая мазня. А после на смену поиску изысканных форм пришло весьма убогое,
— Лиз, ты не права. Художник должен быть свободен. И никаких запретов, никаких заповедей типа «не убий», «не навреди». Да пусть своим искусством он даже кого-нибудь убьет, зато может явиться миру нечто невиданное, невообразимое.
— Ну да, чтобы любоваться этим, сидя на толчке. — Тощая, как игла, Лиз язвительна и неколебима. — Рома, рынку нужен ходовой товар. Есть спрос на Кандинского, Ван Гога, Модильяни… Ну а мазню твоего новатора кто будет покупать?
— Ты рассуждаешь, как лавочница. Ван Гог был гениален еще до того, как его картины стали выставлять на аукционах «Сотби».
— Ну да, а умер в нищете. Кто виноват?
— Виновато время…
— Вот-вот! Пригвоздим его к позорному столбу!
— Кстати, новаторы сто лет как перевелись. — Это вступает в спор неряшливо одетый юноша с кудлатой шевелюрой, как и положено художникам. — В живописи теперь невозможно обойтись без плагиата. Даже Пикассо фрагменты «Герники» слямзил у Сюрважа.
— Что ты говоришь? — Лиз поражена. — Чего ж не отсудил?
— Да как можно с мэтром ссориться? Тогда вообще ни одной картины не продашь.
— Вы все ничего не понимаете! — В спор вмешивается Андре, низкорослый брюнет с рано облысевшей головой. — Нужно создавать новую культуру, не скованную никакой моралью. Тогда и картины, и книги будут нарасхват.
— Я бы уточнил. Так непременно будет, если вместе с моралью убрать заодно и мысль, — уточняет Стив, журналист, приятель Поля.
— С какой стати?
— Да потому, что если глуп, то купишь все, что тебе предложат. — Стив издевательски хохочет.
— Да, да! Поэтому и пытаетесь нам промывать мозги, властители дум и мастера печатного слова, — притворно возмущается Роман.
— Ну, это не совсем так. — Чувствуется, что Стиву эта тема неприятна.
— Андре! И все же как можно обойтись вовсе без морали?
— Иначе человечество не выживет! Как только начинается дискуссия на тему «морально или не морально», прогресс останавливается, начинается застой. Все то же самое, что в бизнесе или в науке.
— Кому на хрен нужен твой прогресс, если мораль будет деградировать? — негодует Лиз.
— Я же говорю, здесь суть проблемы выживания!
— Лиз! Лиз! Успокойся! Андре хочет переспать с одной из тех девиц, что галопируют по сцене. Вон с той, грудастой. Вот и несет ахинею, чтобы привлечь внимание к себе.
— Не нужно ахинеи! Достаточно только содержимого кошелька. Спорим, что затащу ее сегодня же к себе в постель! — Лиз, слегка покачиваясь, встает из-за стола и направляется к эстраде.
Пока успокаивали Лиз, пока все рассаживались по местам, самое время было подобраться к Полю, чтобы расспросить, что там с моим романом. Вот только смущало присутствие Элен, его невесты. Довольно рослая блондинка, под стать здешним танцовщицам, не слишком привлекательная, на мой вкус, но что еще более важно — я сразу же терялся под ее взглядом. Наверное, так смотрит владелец шикарного авто на продавца хот-догов на улице Чикаго или же в Нью-Йорке. Взгляд то ли презрительный, то ли пронзающий тебя, словно бы ты не человек, а некое бестелесное создание, фантом — стоит на тебя подуть, и улетишь ко всем чертям со всеми твоими вопросами и никому не нужными, бездарными романами! Я даже подумал: а стоило ли приходить сюда, чтобы убедиться в почти что очевидном? Да, здесь была своя жизнь, а я, явившийся из прошлого, был явно не нужен никому…