Покаянные сны Михаила Афанасьевича
Шрифт:
— Бонжур, месье! Очень знакомое лицо… мы с вами не в Севастополе при эвакуации встречались?
— Нет, ваше сиятельство, гораздо позже… то есть попросту вчера. Вы помните… на кладбище… вы еще маршировали?
— Ну как же, как же! У меня прекрасная память, я вас сразу опознал. Присаживайтесь. — Он указал мне на диван, а сам уселся в кресло за дубовым письменным столом, украшенным лошадиными головами. — Так как же вас…
— Михаил Покровский, писатель из России. Я, ваше сиятельство, вот по какому делу осмелился вас побеспокоить…
— Слушаю, слушаю, любезный.
— Простите,
— Так в чем, собственно, ваше дело? Говорите, не стесняйтесь.
— Даже и не знаю, как объяснить… — и вдруг, набравшись смелости, сказал: — А вот не могли бы вы одолжить мне две тысячи зеленых?
— То есть как это? — опешил непонятливый граф.
— Ах, ваше сиятельство, еще раз извините… Тут голова кругом… Мне бы… собственно, я доллары имел в виду. Поверьте, если бы не отчаянная нужда… А тут ну просто позарез! Вы не извольте сомневаться, верну все непременно, до копеечки.
Граф пошарил в коробке на столе и неторопливо закурил сигару.
— Мне, право же, очень неловко, голубчик… Но что поделаешь, вынужден вам отказать.
— Клянусь вам, я с процентами все доллары до последнего верну!
— Ах, дорогой мой! Прежде чем торговаться о процентах, надо бы усвоить, что он собой представляет, этот самый доллар. — Тут перед моим носом возник желанный зеленоватый клочок бумаги с водяными знаками, граф достал его из ящика стола и теперь смотрел на меня с видом лектора по распространению особо важных знаний. — Имейте в виду, доллар всемогущ! Он всюду! Вот вы взгляните-ка туда. Там стоит шифоньер из коллекции Генриха Брокара. По каталогу «Кристи» он стоит двести тысяч. А рядом бонбоньерка из усадьбы в подмосковном сельце Абрамцеве — ей цена от силы долларов пятьсот. Однако и шифоньер, и бонбоньерка одинаково мне дороги. А почему? А потому, что в приобретение всех находящихся в этой комнате вещей вложен труд нескольких поколений моих предков. Поверьте, тяжкий, непосильный труд, я знаю, о чем вам говорю. — Граф с явным укором глянул на меня. — Надеюсь, теперь вы понимаете всю бестактность своей просьбы?
— Поверьте, граф, я ничего такого не имел в виду…
— Ну как же… По сути дела, не приложив ни малейшего труда, надеетесь урвать из моего кармана кругленькую сумму, в то время как я должен пожертвовать одной из святых для меня вещей, выставив ее на аукцион. И для чего? Чтобы удовлетворить вашу ненасытную утробу.
— Граф, вы не правы. Я, слава богу, сыт… Да и зачем вам что-то продавать? Впрочем… — Тут мне подумалось: а может, граф не при деньгах? — Что, так и не дадите?
— Рад бы… Но уважение к предкам запрещает.
— Ну, что поделаешь…
Я поглядел по сторонам. Вновь обозрел ряды кобыл и жеребцов. И уже готов был решиться на отчаянный шаг, использовав в качестве орудия возмездия подставку от настольной лампы, как вдруг на ломберном столике увидал колоду карт. Что-то знакомое всплыло из моей памяти. Я вспомнил казино около сада «Аквариум» на Большой Садовой, американскую рулетку, зеленое сукно карточных
— Играете? — спрашиваю у графа.
— Да, иногда я не прочь сыграть в подкидного дурака.
— Так что ж?
— Я, видите ли, играю исключительно на интерес. — Граф скорчил презрительную рожу и выпустил струю дыма прямо мне в лицо. — А с вас взять, судя по всему, абсолютно нечего…
— Граф, у меня и в самом деле ничего нет, кроме ничем не запятнанной фамилии.
— Прискорбно… То есть за фамилию я, конечно, рад. И вместе с тем весьма обидно. — Граф, судя по всему, расстроился, поскольку потерял партнера.
— Вот разве что роман… — пробормотал я.
— Чей? — заинтересовался граф.
— Мой.
— Полно, милейший, не смешите… Вот уж ни с того и ни с сего возник некий мифический роман.
— Да я не вру! Этот роман у меня готовы с потрохами оторвать. Но дело в том… чтобы вернуть на него свои права, я должен заплатить одному мерзавцу… тысячу долларов. — Назвать истинную сумму я не решился. Ну хотя бы так…
— Вот незадача! Уж как вам не везет. — Граф совсем развеселился. — Впрочем, я не ослышался? Речь только об одной тысяче? — погрозил мне пальцем. — Ай-ай-ай! Зачем же тогда просили вдвое больше?
— Так вы бы все равно не дали, — нашелся я.
— Ой, не скажите. Одно дело — расчеты в ассигнациях… — возразил мне граф. И призадумался. — А что, любезный, сыграем на роман? Если я выиграю, даю вам денег, чтобы выкупить роман, ну а затем он переходит в мою собственность.
Вот те на! Как странно складывается судьба — то весь будто в золоте, то попросту дурак. Так что же, играть или не играть? А что мне оставалось?
— Должен ли я вас так понять, что в случае моего выигрыша вы оформляете дарственную по тысяче долларов за кон. И не звоните в полицию в течение получаса после моего ухода? — спросил я.
— Ну, вы и нахал! — возмутился граф.
— Согласен по пятьсот за кон.
— По десять.
— По четыреста.
— Двадцать… и ни центом больше!
— Ладно. Принято… Так кто сдает?
— Все как обычно. Кому выпадает старшая…
— Идет… У меня туз.
— Десятка… Что ж, поехали.
Кому-нибудь довелось бродить по улицам Парижа в декабре? Монмартр, бульвар Клиши… Или, к примеру, Люксембургский сад, где мушкетеры обратили в бегство гвардейцев кардинала… Вот и у нас сражение. Все потому, что с графом режемся в подкидного дурака. А на кону роман… Ну кто бы мог подумать, что моя судьба зависит от королей, девяток и прекрасных дам, изображенных на глянцевых картонках?
Но вот смотрю: тройка на руках, семерка… двойка! Тройка ложится под девятку, семерка под валета, а двойка… двойка — под пиковую даму. Я выиграл! Три карты с теми самыми цифрами из телефона Киры. Ну разумеется, да кто бы сомневался… Ох, только бы не сглазить! Да неужто повезет?
Однако граф требует реванша. Возможно ли сиятельному отказать? Кстати, мог бы и обедом угостить — у меня с утра во рту маковой росинки не было. Весь день в поисках проклятых баксов. Но вот ведь редкая жлобина! А еще граф… Впрочем, одно другому не мешает.