Покаянные сны Михаила Афанасьевича
Шрифт:
Вот не хватало еще милую старушку напугать. С ней тут случится удар, а с кого ж за это спросят? Конечно же с меня!
— Простите, мадам! В общем, если не верите, забудьте. — И так печально, задумчиво, даже трагически поглядел в ее глаза.
Несколько минут молчали. Само собой, мне это показалось вечностью…
— Ну так и быть. — Дама наконец-то сжалилась. — Вот вам номер участка, где похоронена княгиня, но больше не просите ни о чем. Я даже видеть вас не хочу. Adieu, monsieur!
— Спасибо и на том…
Аллеи кладбища безлюдны. Черная,
— Как ныне сбирается вещий Олег… — грянуло за моей спиной.
Увлекшись своими размышлениями, я не заметил, как на аллее появился офицерский отряд. Экипированные по моде начала двадцатых годов, поручики, ротмистры и капитаны… Почему-то вспомнилось:
На затылках кивера, Доломаны до колена, Сабли, ташки у бедра…Нет, здесь было все не то, эти уж явно не гусары. Я бы даже не сказал, что держали строй. Скорее уж напоминали необученных штатских, вырядившихся по торжественному случаю. Впереди вышагивал тучный подполковник. Позади него — штабс-капитан со знаменем в руках и по бокам двое подпоручиков с саблями. Вот уж не думал я, что кладбище — это самое подходящее место для парадов.
— Ну как вам мои гвардейцы?
Явление второе: те же и генерал! Рядом со мной стоял одетый по-цивильному господин и с упоением глядел вслед марширующему войску.
— Позвольте представиться, граф Трубчевский, в некотором роде попечитель этого отряда. С кем имею честь?
Я сказал, что приехал из России, что писатель.
— Ах, вот это напрасно, — огорчился граф. — В наше время развелось слишком уж много разного рода писак. А ежели что, то защищать отечество будет некому.
По поводу писак я пропустил мимо ушей. Куда интереснее тема про отечество.
— Ваше сиятельство, вы какое отечество имеете в виду?
— А то самое, которое всегда с тобой, — отрезал граф, но, видя мое недоумение, счел нужным пояснить: — Видите ли, любезный, смуты нынешнего века разбросали русских людей по всей земле, я бы даже сказал, что по Вселенной. Так можно ли в этих обстоятельствах говорить о каком-нибудь клочке земли? Нет и еще раз нет! Наше отечество не имеет никаких границ, оно там, где есть русский человек, и мы намерены защищать его из последних сил, а если надо будет — до последней капли крови.
— Прошу прощения, граф. Но я так и не понял, кого вы представляете?
— Мы дети и внуки русских эмигрантов первой волны, офицеров Конно-артиллерийского полка лейб-гвардии его величества, — отчеканил граф. — Наш полк покрыл себя неувядаемой славой еще в Великой войне, под Череповцом, под Каменец-Подольским. И вот в память о былых сражениях
Однако странное пренебрежение у золотопогонников к нижним чинам! И все же удивило меня совсем другое. Ведь это надо же! И мне пришлось служить примерно в тех местах. Наверняка кому-то из гвардейцев я зашивал раны и ампутировал конечности. Но вслух об этом не сказал. Да вряд ли стоило говорить — мы не в больнице, а на кладбище… И тут я вспомнил! А ведь муж Киры тоже служил в конной артиллерии.
— Ваше сиятельство! У вас, вероятно, есть список офицеров этого полка?
— Не сомневайтесь. Скажу вам больше, фамилии каждого я помню наизусть. — Граф, видимо, гордился своей памятью.
— Тогда вам не составит труда… Не воевал ли в составе вашего полка вольноопределяющийся, позже подпоручик князь Козловский? Кстати, в шестнадцатом году он как раз был под Каменец-Подольским.
— Князь, вы говорите? — задумался граф. — В двадцатом он вроде бы сражался у Деникина…
— Нет, я о другом. Мой князь в восемнадцатом эмигрировал во Францию.
— Ах так. — Граф даже в лице переменился. — И вы смеете мне об этом говорить?
— Ваше сиятельство, чем я провинился перед вами? — Я опешил.
— Да как же! Этот ваш Козловский в годину тяжких испытаний для отчизны посмел позорно, прямо вам скажу, вульгарно смыться с поля боя.
— Нет, это не так! Он был комиссован по ранению. — В память о княгине стоило соврать.
— Тогда другое дело, — смилостивился граф. — И тем не менее, увы, помочь вам не смогу. Списочный состав полка учитывает только офицеров, что воевали под знаменами Деникина или барона Врангеля. Мне, право, очень жаль.
Издалека послышалось:
— Так громче, музыка, играй победу! Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…
— Ох, мне уже пора! Если возникнут еще какие-нибудь вопросы, смело обращайтесь, а мне надобно бежать. — Граф протянул визитную карточку и заковылял вслед за своим отрядом.
Надо сказать, что эта неожиданная встреча едва не выбила меня из колеи. Мыслимое ли дело возвращаться к трагическому прошлому под гром военных барабанов! У этих ряженых, похоже, свой резон, ну а меня влекла в аллеи кладбища совсем другая музыка — не похоронный марш даже, а некая грустная мелодия, родившаяся еще тогда, в ненастном декабре тысяча девятьсот семнадцатого года.
Но вот миновал и мемориал галлиполийцев, и надгробие на могиле несравненной Матильды свет Кшесинской. Где-то здесь должно быть то, что я ищу…
И вдруг замечаю фигурку женщины, склонившуюся над могилой. Призрачный, словно бы воздушный силуэт. Шаль на плечах, как крылья черной птицы. Казалось, вот произнеси хотя бы слово, и она исчезнет, растворится в небесах. Крохотная черная фигурка женщины у могильного креста…
— Кира! — едва слышно, почти не раскрывая губ, позвал я. И к своему удивлению, услышал: