Покер пятого курса
Шрифт:
На следующий день после похода в «Харків’янку» мы вернулись в общежитие. Довольные, сытые и чём-то, даже, снисходительные. И что мы видим? Новые жильцы, заочники из Полтавской области, уже обжились: кто спал, кто читал, а кто и, разложившись по-хозяйски за нашим столом, что-то усердно переписывал.
Вечером, как обычно, играли. Заочники, или как мы их между собой окрестили, селяне, лёжа на своих кроватях, смотрели на городских ребят, азартно играющих в диковинную игру. Потом и они, заинтригованные нашими шумными эмоциями, подсели. Не все, конечно. Только двое. Мы их приняли, научили и без всяких шулерских приёмчиков, в порядке оказания шефской помощи, обыграли рубля на два-три.
На следующий день, вернувшись в общагу, мы обнаружили, что с подоконника пропала наша колода. Она была уже порядочно заиграна и замусолена, взлохмаченная, легко сдавалась, не липла, а некоторые неизбежные заломы, потёртости и припачканности рубашек красноречиво подсказывали значение карт. Решили, что аспиранты сделали очередную мелкую пакость, на том, казалось, надо было и успокоиться, но тут один из заочников засобирался в гастроном. Одевшись и накрутив на ладонь авоську, он спросил:
– Кому купить чего?
– Зайди-ка, дружище, в галантерейный напротив, – сказал Шура, протягивая рубль, – и купи колоду карт на 54 листа, там они есть.
Селянин вернулся поздно, играть уже не хотелось. Посмотрев в красном уголке по телевизору программу «Время», рано улеглись спать. Кино не показывали, а смотреть концерт эстонских фольклорных ансамблей в наши планы никогда не входило.
Вечером следующего дня, рассевшись по своим местам за столом, мы приступили к игре новой колодой с нашими свежеиспечёнными соседями селянами-заочниками.
Игра проходила, скажем так, вяловато. Селяне осторожничали и при первых же признаках опасности уходили в пас. Мы же могли благодаря действующей системе подстольного картообмена собрать любую комбинацию, но при такой игре это было лишено смысла. Играя, мы попивали чаек с печеньем, сухим и нежирным, чтобы не портить новые карты, по ходу игры обсуждая проблемы по практике и варианты досрочного её окончания.
И тут упал стакан. Были такие стаканы – небьющиеся, из закалённого стекла. Когда бьётся обычный, тонкий или гранёный, процесс разрушения короткий и звонкий. Примерно так – дзинь и тишина. А тут небьющийся. Такие стаканы, и в самом деле, падая на пол, не бились. Конечно, если пол деревянный или линолеумный. В нашей комнате-бытовке пол был кафельный, и упавший небьющийся стакан, оглушив грохотом разорвавшейся гранаты, разлетелся на мельчайшие острые осколки. Игру прервали. Пошли за совком и веником, перетрусили вещи и обувь, вымели стекло, осколков миллион, мельчайших и на полу, и на постелях. Затем влажной тряпкой протерли пол, а тряпку выбросили… в угол.
Минут через сорок, без всякого энтузиазма, нехотя, вернулись за стол. Сдали карты. Продолжая обсуждать парадокс разбития неразбивающихся стаканов, я механически приоткрыл полученные карты, взглянул на них, быстро сложил и оставил лежать на столе перед собой. Это был сигнал – у меня что-то есть, и я могу играть. Там были три туза и ещё что-то. А что такое три туза? Во-первых, это «тройка» – комбинация слабая, но бывает, что и выигрывает; во-вторых, если добавить ещё одного туза или джокер – «каре», а это практически победа; в-третьих, если добавить к «каре» ещё один джокер – будет «покер», тем более в тузах – победа абсолютная. И, хочется напомнить, что таинственное перемещение карт по-прежнему в наших надёжных руках.
Один из заочников ушёл в пас, второй так же, как и я, сложил карты перед собой на столе и из игры не вышел. Шура и Манюня остались создавать видимость участия, чтобы после трех обменов уйти в пас. Это такая тактика.
Сделали три положенных круга. Шура и Манюня меняли по одной карте, я менял по две, но ни туз, ни джокер так и не пришли. Студент-заочник-селянин не поменял ни одной. Он к ним ни разу больше не прикоснулся – карты, ровненько сложенные аккуратной стопочкой, лежали перед ним. Активисты группы поддержки всем своим видом показывают, что не знают, что у него там. Не заметили, не успели, и подсмотреть нет никакой возможности.
Было очевидно, если он ничего не меняет – или на руках весомая комбинация, или очень рискованный блеф.
Начали игру. Я положил в банк три рубля. Для начала это сразу много, но я решил таким образом исключить блеф и закончить на сегодня порядком неинтересную игру.
Он положил сверху пять…
Взяв в руки коробок спичек и поставив его на попа в середине лежащей пачки сигарет, я запросил туза. К тому времени уже вся неиграющая часть колоды была в руках у Шуры. Он лениво пересматривал её, всем своим видом показывая, что его всё ломает и просто нечем больше заняться, уйдя в пас.
Далее следует мгновенная, как укус кобры, неуловимая передача найденного в колоде туза Манюне, а затем обмен карт по отработанной схеме: задумчивый взгляд в потолок, невинная блуждающая улыбка, небрежная поза с опущенной вниз рукой – все атрибуты надводной части айсберга. И тут же два чётких движения под столом: № 1 – моё правое колено аккуратненько накрывает карта с тузом, № 2 – с левого колена исчезает лишняя, ненужная карта, чтобы спустя минуту затеряться в колоде у Шуры. Я отрешённо смотрю на Манюню, знаю, что он сейчас проворачивает под столом, и не замечаю никаких внешних проявлений. Высший пилотаж. В цирке показывать такое нужно. За деньги.
Глянув на свои карты с подоспевшим вовремя пополнением, я удовлетворенно увидел «каре» – ну очень редкую комбинацию – и уверенно пошёл в атаку. Десять рублей отважно полетели в банк.
Полетели – это громко сказано. Червонец – это билет на поезд домой. Это неделя жизни в чужом городе. Он, конечно, и полетел в банк, но только в роли устрашающего элемента, и его денежный эквивалент в данный момент был абсолютно нивелирован.
Заочник сидел ровно, к своим картам так ни разу и не прикоснулся, смотрел спокойно. Лицо ничего не выражало, хотя ещё пять минут тому назад суетился и, вставляя к месту и не к месту селянские шуточки и прибауточки, вместе со всеми убирал осколки. Сейчас сидел молча и чего-то там себе міркував (укр.) на свой лад в потёмках недоступного для нашего понимания мозга.
«Насколько его хватит?» – не успел подумать я.
Скудная мыслишка прервалась в своём полёте – парень из нагрудного кармана пиджака достал сложенные пополам двадцать пять рублей, развернул их, бережно разгладил и положил на мой червонец.
К такому развитию событий я готов не был. У меня были деньги. Но на них ещё нужно было прожить и уехать домой. Я колебался – или положить четвертной и вскрыться, или повысить ставку и продолжать играть. Выигрыш уже был достойным, в победе я был уверен. Но меня неприятно смущало одно – я не знаю его карт, и группа поддержки в полной прострации. Надо подумать… Я достал и пересчитал оставшиеся деньги. Было тридцать рублей с мелочью. Не жирно. Посмотрел на ребят. Как мне показалось, никто из них не сомневался в моём выигрыше, смотрели спокойно, немного рассеянно, продолжая изображать напускное безразличие к происходящему. Я отсчитал три десятки: