Покоренный "атаман"
Шрифт:
Кассис, вцепившись пальцами в мягкие валики кресла, слушал Яценко. Ему казалось бестактным такое вмешательство в его работу: «Тоже мне, берется судить об искусстве!» — в сердцах подумал о Яценко.
— Но вам, Федор Федорович, — попытался возразить Кассис, — вам и невдомек, что Жарич, простите, плел околесицу…
— Как это околесицу? — не понял Яценко.
— А так. Жарич забыл текст и на ходу импровизировал речь героя.
— Это, конечно, плохо, что он забыл текст, это даже непростительно, но играл он хорошо.
— Ну уж, извините! — поднялся в рост Кассис. — Вы беретесь судить о том, чего, простите, не можете знать в силу…
— Это в силу чего же?..
— В силу своей некомпетентности.
— Хорошо, Семен Борисович…
— Симона…
— Хорошо, Симона Борисович, сочтемся в другой раз. Сегодня же я пришел сообщить вам, что министр культуры республики рассмотрел жалобу артистов…
— Кляузу, хотите сказать!..
— Нет, жалобу артистов на вашу режиссерскую несостоятельность.
— Недавняя комиссия министерства тоже была по жалобе! — срывающимся голосом перебил Кассис. — Что же решили в министерстве?.. Я представляю, что они могут там решить…
— Приказом министра культуры вы отстраняетесь от должности главного режиссера театра. После репетиции попросите артистов остаться. Проведем небольшое собрание.
— Увольте меня от этой комедии. Собирайте сами. А я немедленно отправлюсь в Москву! Кассис соскочил с кресла, неловко взмахнул руками и, высоко подняв голову, направился к боковому выходу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
Борис Ильич Каиров шел в институт. Шел не торопясь, опустив голову. Он не замечал встречавшихся на пути знакомых, не отвечал на приветствия, не слышал грохотавшего возле него трамвая. И только у театральных афиш Борис Ильич придерживал шаг, бегло прочитывал фамилии артистов. И если находил среди них имя своей бывшей жены, дочитывал афишу до конца, смотрел, где, когда идет спектакль с ее участием. Вечером он открывал газеты и искал рецензии на театральные постановки, включал радио, ждал объявлений о спектаклях. Он испытывал потребность слышать ее имя и знать о каждом ее шаге. Каиров понимал, что Мария ушла навсегда. Таков был у нее характер, и он знал его хорошо, но не думать о ней не мог.
…В рабочем кабинете на письменном столе лежала телеграмма.
«Прошу выслать Самарина Москву институт Элекроники для консультации радиофизиками Дятлов».
Каиров прочел телеграмму раз, другой — смысл ее доходил до сознания медленно, буквы расплывались в одну сплошную туманную и непонятную строчку. «Радиофизика и шахтная автоматика?.. Гм… При чем тут радиофизика?.. Ах, да, да… Последняя партия сверхчистых проводников, присланных Самарину из Москвы, дала обнадеживающие результаты. Надо вникать в это поглубже, надо и к этому подключиться…»
Раздраженно сдвинул на край стола телеграмму. «Фантазер с физиономией дебила». Каиров любил эту фразу: «Фантазер с физиономией дебила», но тут он хоть и произнес излюбленную фразу, но произнес ее больше сердцем, а не умом. Каиров понимал, что обвинение в идиотизме к Самарину не подходит. Самарин, несомненно, умен. И сдержан. Он молчит и тогда, когда Каиров в запальчивости говорит необдуманные, несправедливые вещи. Тогда в глазах Самарина Каиров читает осуждение и упрек. И еще в самаринских глазах гуляет холодок пренебрежения и безразличия. Каиров не любит тихих людей. В них всегда заключена сила. Однажды на совещании Каиров умышленно задел нового сотрудника побольнее, а тот и глазом не моргнул. Только после совещания сказал: «Вы, Борис Ильич, в затронутой проблеме недостаточно осведомлены». И не прибавил ни слова, вышел из лаборатории. Прояснить проблему не счел нужным. Вот что больше всего не нравится Каирову в Самарине.
Вызывают в Москву!..
Борис Ильич громыхнул стулом, провел по настольному стеклу кулаками, вздохнул. В нем просыпалась энергия деятельности. Его тоже вдруг потянуло в Москву, захотелось потолкаться в комитетах, повидать нужных людей, поговорить о проблемах электроники — пусть знают о новом увлечении Каирова. Наконец, пристроить в издательство рукопись.
И едва эта мысль мелькнула в голове, как всем его существом завладело нетерпенье, он даже взял бланк командировочной, бегло начертал: «В Центральном Горном институте, а также в Комитете по топливной промышленности длительное время лежат без движения два проекта электронного оборудования…»
С некоторых пор слово «электроника» стало самым распространенным в лексиконе Каирова. Этим словом он начинал и заканчивал речи на ученых советах, на деловых совещаниях. Все бумаги, исходящие из лаборатории, пестрели словом «электроника».
Два проекта?.. А что, если директор спросит: «Это какие же проекты?..» Но нет, Шатилов не спросит. Он и в лучшие свои дни не вникал в дебри лаборатории — доверял Каирову, а теперь, пожалуй, и смотреть не станет докладную — подпишет, и поезжайте с богом. Только вот незадача: в свой родной Приморск приехал на отдых академик Терпиморев. С ним его помощник, давний друг Каирова, Роман Соловей. Надо бы на два–три дня завернуть в Приморск, навестить своего друга и с академиком поближе познакомиться. Может, там же он и рукопись прочтет.
Без стука вошел Самарин. Каиров метнул на него недобрый взгляд, но тотчас же повеселел, оживился, протянул руку:
— Андрей Фомич! А я хотел посылать за вами. Смотрите, какие книги я выписал из Ленинграда. Тут, брат, вся новейшая электроника!
Каиров вышел из–за стола, обнял Самарина за талию, прошелся с ним по кабинету. Сзади они представляли зрелище умилительное и комическое. Толстый бодрячок с лоснящейся плешью на голове, подобно отцу родному или меценатствующему другу, вел по кабинету высокого молодца. Одеты они были празднично, нарядно: Самарин — в светлый костюм, искрящийся серебристой ниткой, Каиров, как всегда, носил модный дорогой костюм темного цвета.
— Вы, молодой человек, скрытны и замкнуты, — фамильярно, с отеческой ноткой в голосе журил Самарина Борис Ильич. — Пока вас не позовешь — не зайдете, а ведь мы с вами не просто сотрудники, коллеги — вы для меня немножко больше, чем подчиненный, я для вас — немножко больше, чем начальник. Мы теперь сподвижники, соавторы — нас и водой не разольешь. А-а?.. Ну, что вы скажете? Или, может, я не прав? Или не вы меня совратили с пути истинного и сделали электроником? Посмотрите, посмотрите–ка, мил дружок, какие книги у меня на столе, какие схемы, чертежи… Да я теперь помешан на электронике, я теперь ничем другим не занимаюсь, как только электроникой. Да у меня и в голове теперь одна электроника сидит. От меня, можно сказать, из–за этой электроники жена сбежала… Не простила мне моего нового увлечения…