Покойник с площади Бедфорд

Перри Энн

– Но тогда генерал в убийстве невиновен, – отозвался Томас с победной улыбкой.

Сэмюэль с трудом удержался, чтобы не выругаться.

– Что же, и такое возможно, – нехотя согласился он. – Пока у меня слишком мало фактов, чтобы можно было утверждать это с уверенностью.

– Вот это правильно, – кивнул Питт. – Поэтому вам надо заняться сбором фактов. И обратите внимание на возможную связь между Слинсби и генералом. Узнайте, давал ли генерал Слинсби что-нибудь, помимо табакерки. И вообще, делал ли Балантайн что-нибудь из того, что заставлял его сделать Слинсби.

– Так точно, сэр. – Сэмюэль поднялся со стула, но вытягиваться по стойке «смирно» не стал.

– И

вот еще что, Телман…

– Да, сэр?

– Прошу вас отчитываться мне о проделанной работе здесь, в участке, а не у меня дома.

Инспектор почувствовал, как вспыхнули его щеки, но любое оправдание только усугубило бы ситуацию. Он решил даже не извиняться, потому что это тоже могло было быть принято за попытку оправдания. Так что Сэмюэль остался молча стоять и никак не прореагировал на слова начальника.

– Я не хочу, чтобы кто-либо посторонний знал, что вы роетесь в приватной жизни генерала, – подчеркнул суперинтендант. – Или что вы следите за ним. Под «посторонними» я имею в виду и миссис Питт с Грейси.

– Да, сэр. Это всё, сэр?

– Пока да, – ответил Томас.

На следующее утро все газеты были заполнены двумя скандалами. Первым была непрекращающаяся сага о случившемся в Транби-Крофт. Теперь оказалось, что, помимо обвинения в шулерстве при игре в баккара, сэра Уильяма Гордон-Камминга заставили подписать бумагу с обязательством не рассказывать о происшедшем ни единому человеку. А через два дня после Рождества Гордон-Камминг получил письмо из Парижа, в котором аноним ссылался на происшествие в Транби-Крофт и советовал ему не прикасаться к картам на территории Франции, потому что вся ситуации широко обсуждается и на материке. Естественно, сэр Уильям пришел в ужас. Было очевидно, что клятва держать все случившееся в секрете нарушена.

Однако этим все не закончилось. Через некоторое время такую же информацию распространила последняя любовница принца Уэльского, леди Фрэнсис Брук, известная всему обществу сплетница по прозвищу Балаболка Брук.

Гордон-Камминг написал письмо своему старшему офицеру, полковнику Стрейси, в котором попросил уволить его из армии на условии половинного жалованья.

Неделей позже генерал Уильямс и лорд Ковентри, два приятеля и советчика принца Уэльского, посетили сэра Рэдверса Батлера в Министерстве обороны и официально доложили ему о происшедшем в Транби-Крофт. После этого они потребовали немедленного подробного расследования происшедшего уполномоченными лицами.

Сэр Уильям обратился к Батлеру с просьбой отложить такое расследование, с тем чтобы это не повлияло на рассмотрение его гражданского иска по обвинению в клевете.

Принц Уэльский дошел до нервного истощения, ожидая, когда же его вызовут в качестве свидетеля. Ни один из других свидетелей – ни Уилсоны, ни Лицетт-Грин, ни Леветт – не отказался от своих обвинений.

Теперь дело рассматривал главный судья, лорд Кольридж, и специальное жюри присяжных. Зал судебных заседаний в это роскошное июльское утро был забит под завязку, и публика в полной тишине внимала каждому произнесенному слову.

Питта это дело интересовало только как еще одно доказательство того, как легко может быть уничтожена репутация человека, любого человека – уничтожена даже простым подозрением, не говоря уже о фактах.

На этой же странице газеты была помещена информация еще об одном скандале, которая тоже привлекла внимание полицейского. Статья была напечатана под фотографией сэра Гая Стэнли, члена Парламента, разговаривающего с великолепно одетой дамой, которую в подписи под фотографией называли миссис Роберт Шонесси. Фотография была сделана

в тот момент, когда они были глубоко погружены в беседу. Мистер Шонесси, муж этой леди, был молодым человеком с радикальными политическими амбициями, который противопоставлял себя государственной политике. Не так давно он, благодаря блестящему политическому маневру, значительно приблизился к достижению своих целей, причем было понятно, что в этом ему помогло обладание инсайдерской информацией. На фотографии он был изображен повернувшимся спиной к сэру Гаю и своей жене и глядящим куда-то в сторону. В самой статье высказывалось предположение, что сэр Гай, кандидат на министерский пост, был с миссис Шонесси в гораздо более близких отношениях, чем это допускали правила приличия. Красной нитью через всю статью проходило предположение, что Стэнли, в ответ на услуги интимного характера, поделился с миссис Шонесси секретной информацией. В дополнение ко всему прочему у них была разница в возрасте около тридцати лет, что придавало всему делу и вовсе отвратительный оттенок.

Если раньше сэр Гай рассчитывал на повышение, то теперь он мог о нем забыть. Такой удар по репутации, независимо от того, было обвинение справедливым или нет, делал пост в правительстве, на который его собирались назначить, недостижимым для него.

Питт читал все это, сидя за завтраком с газетой в руках и забыв о тосте с мармеладом и об остывающем чае.

– О чем там пишут? – с любопытством спросила одетая в розовое платье Шарлотта.

– Не понимаю… – Томас медленно дочитал статью о сэре Гае и опустил газету. – Что это, совпадение или первая угроза, которую претворили в жизнь, чтобы преподать урок всем остальным? – спросил он, размышляя, что могло вызвать столь жесткую реакцию.

– Даже если ты ошибаешься, – заметила его жена, – реакция на эту заметку все равно будет именно такой. – Лицо ее было очень бледным, когда она поставила чашку на блюдце. – Как будто всей этой истории с Транби-Крофт недостаточно! Все это придаст вес письмам шантажиста, и даже не важно, он это сделал или нет… А ты знаешь что-нибудь про этого Гая Стэнли?

– Только то, что я прочитал в этой газете, – ответил суперинтендант.

– А об этой миссис Шонесси?

– Вообще ничего, – Питт глубоко вздохнул и отодвинул тарелку. – Думаю, мне стоит встретиться с этим сэром Гаем. Надо выяснить, получал ли он письма. И узнать, что же такое от него потребовали… в чем ему хватило духу отказать.

Шарлотта молчала. Она сидела, напрягшись, отведя назад плечи, и не знала, что сказать.

Проходя мимо, Томас легко коснулся ее щеки и направился в прихожую, чтобы надеть обувь и шляпу.

Адрес сэра Гая Стэнли был указан в газете. Утро было теплым, и Питт, отпустив кеб за квартал до его дома, быстро подошел к дверям и дернул за звонок.

Дверь открыл лакей, который сообщил полицейскому, что сэра Гая нет дома и что он не принимает посетителей. Слуга уже почти закрыл дверь, когда Питт протянул ему свою визитную карточку.

– Боюсь, я должен увидеть вашего хозяина по вопросу, которым занимается полиция, и ждать я не могу, – твердо сказал суперинтендант.

Видно было, что лакей находится в сильном замешательстве, однако он явно не хотел брать на себя отказ полиции, несмотря на приказ никого не принимать.

Слуга оставил Томаса на ступеньках и, положив его карточку на серебряный поднос, пошел доложить о нем хозяину.

Становилось жарко, несмотря на раннее утро, а к полудню жара должна была стать непереносимой. Ожидание на ступеньках еще раз напомнило Питту о его социальном статусе. Джентльмена пригласили бы пройти в дом, хотя бы в маленькую гостиную.