Покровитель для оторвы
Шрифт:
— Нелли Эдуардовна сама мне ее дала…
— Врешь! — грозный голос не в силах заглушить металлический щелчок.
Выстрела нет. Но я ожидаю его каждую секунду.
— Не вру, — слезы потоком бегут по моим щекам. — Она мне подарила ее. Три дня назад, после…
Осекаюсь, вспомнив про Эдика.
— После? Договаривай!
— После приезда Эдика.
— Хм, — презрительный смешок. — Женишок Эдик. Твой сообщник? Или сутенер? Решил проверить работницу месяца?
— Нет! — вскидываю голову, первый раз за последнее время отваживаясь
— А как? Как? Ты сопливая аферистка, готовая трахаться с первым встречным, если прикажут. Твои хозяева или сообщники придумали выгодный план, вот только они не учли, что ты такая дура и все завалишь сама! Верно? — его губы кривятся. В глазах плещется отвращение.
Словно я мерзкое насекомое, что заползло на его стол.
— Нет! Дима, все не так…
— Я для тебя не Дима, дрянь! Тебе оставалось потерпеть меня и мою маму всего несколько дней. И денежки были бы у тебя в кармане. А ты решила спиздить фамильную брошь! Пиздец! Еще и продать! И деньги отнести своему босу! Прямо в центре Москвы! У меня под носом!
— Дима, прошу, выслушай, — складываю руки на груди в умоляющем жесте. Слезы двумя солеными потоками стекают по щекам и, сбежав по подбородку, срываются вниз.
— Да я заебался слушать твою ложь! Ты неплохая актриса. Вот только дура полная! Каждое твое слово отравлено, — говорит он с презрение.
Я пытаюсь узнать в перекошенных от злости цертах что-то родное и знакомое, но не могу.
— И ты об этом пожалеешь, — опустившееся дуло вздрагивает и вновь ползет вверх, глядя на меня.
— Я не виновата. Я ее не крала… — шепчу, закрыв глаза.
Перед внутренним взором мелькает лицо Кати. Улыбающееся, родное. Прости, дорогая, я все завалила. Сама. Но есть и хорошая новость, возможно, мы скоро встретимся с тобой там, где ты сейчас.
Громко всхлипываю. Губы дрожат.
Закрываю лицо ладонями. Я больше не могу сдерживать рыдания.
Все вокруг перестает существовать. Даже страх отступает перед накатывающей на меня волнами истерикой.
Руки быстро намокают, сквозь пальцы струятся соленые капли.
Словно через толщу воды слышу рингтон.
— Да? Ты пиздец, как не во время! — рычит на кого-то Дима. — Да? Бля. Решай сам. Я занят! Макс. Я. Занят! Что? Вышли мне документы на телефон. Почему? Ну так подпиши сам и перешли мне результат! Блядь! Я понял, сейчас буду.
На грани сознания слышу металлический щелчок. Втягиваю голову в плечи, судорожно всхлипнув.
Вот и все!
Но выстрела нет. Следом раздаются тяжелые шаги и грохот двери. Щелчок замка. Снова торопливые шаги. Еще одна дверь и еще один щелчок замка.
Но это где-то там. А я все еще здесь.
Сижу на кровати, подобрав затекшие ноги под себя и сотрясаясь в беззвучных рыданиях.
Вздрагиваю от вибрации телефона в заднем кармане.
Перед глазами все плывет. Пять пропущенных от Андрея. Тупо пялюсь на экран. Короткий сигнал и новое сообщение:
Молчу.
«Нам надо поговорить».
«Я вижу, что ты читаешь сообщения».
И снова звонок.
Сбрасываю и онемевшими пальцами пишу сообщение.
«Прости, Андрей, но я не могу выйти за тебя замуж. Прощай. Спасибо за все».
В тот момент, когда булавка едва касается отверстия для изъятия симки, телефон звонит снова.
Прости, Андрей, но это лишнее.
Экран гаснет. Вынимаю симку и отбрасываю от себя в темноту.
Комната уже полностью погрузилась во тьму.
Но ведь горел свет. И Дима был рядом.
Голова трещит, боль мешает сконцентрироваться.
Сползаю на пол и пытаюсь подняться. Затекшие ноги не желают слушаться. Медленно дохожу до двери.
Дергаю ручку. Заперто.
Черт!
Щелкаю выключателем.
Комната пуста. Смятое покрывало. Антикварная брошь.
Стеклянными глазами обвожу комнату несколько раз. Мне требуется почти минута, чтобы въехать в положение вещей.
Я заперта. И у меня крупные проблемы.
Пора текать. Вот теперь точно.
Бросаюсь к кровати и выгребаю из-под нее сумку с вещами.
Снова оглядываюсь. У меня только один путь отсюда — через окно и по пожарной лестнице вниз. Сумка слишком большая и неудобная.
Вываливаю содержимое на ковер и отбрасываю ненужные шмотки в сторону. Оставляю только самое необходимое: свитер, водолазку, джинсы и пару комплектов нижнего белья.
У меня где-то должен быть рюкзак. Бросаюсь к шкафу. Он находится под коробками с брендовой обувью и горой дизайнерских сумочек. Старый, потрепанный, то, что надо.
Запихиваю вещи внутрь.
Быстро натягиваю джинсы и кофту, шнурую ботинки.
Набрасываю куртку и хватаюсь за лямку рюкзака.
Взгляд скользит по покрывалу и натыкается на фамильную брошь. Беру ее в руки и вздрагиваю.
Ювелирная тяжелая брошь обжигает мои онемевшие пальцы, согревает сердце.
На долю секунды мне становится хорошо и легко, все проблемы отлетают на задний план. Сердце сжимается от тоски, но тут же заполняется до краев щемящей нежностью к Нелли Эдуардовне. Женщине, что всегда ко мне относилась как к родной. Хотя, я тот еще фрукт.
Смахиваю набежавшую слезу. Хватит реветь.
Осторожно кладу брошь на туалетный столик.
Собираюсь уже уходить. Но замираю.
Я должна объясниться!
Так сказала Катя! Она приходила вчера во сне. Первый раз после своей смерти она просто пришла и говорила… говорила… даже улыбалась.
А на утро я проснулась в слезах. Потому что это был первый сон с Катей, где она не умирала…
Открываю выдвижной ящик и достаю два письма.
Одинаковые белые конверты. Один для НЕГО, другой для «бабули». Иронично. В своих письмах я прошу прощения за обман и побег. Как в воду глядела. Вот только Диме теперь мое письмо ни к чему. Сминаю толстую дорогую бумагу и отправляю ЕГО письмо в мусорку.