Покупатель пенопласта
Шрифт:
Во всех делах лакеи Путину шлют попутного,
А я походкой сонную в туалетную бреду.
И в рамках нашего забвенья,
Мещанской роскоши дурной,
Лукаво, словно привиденье,
Ты прошмыгнешь туда за мной.
За мной ты спустишь по-второму
И зажурчишь струей иной,
А я пока сготовлю нам с тобою
Яичный завтрак с ветчиной.
***
Стоит солнцу разок не взойти по расписанию, и все верующие выбегут из храмов молится Солнцу.
***
Русский бунт, по Пушкину, бессмысленный и беспощадный. Он такой, только потому, что народ быссмысленный и беспощадный. Выйдите на
***
Во мне поселилось нечто чужое, иногда оно захватывает тебя полностью, и ты живешь и думаешь, как оно, и делаешь, что оно велит; потом, удовлетворившись, оно отползает, оставля тебя голым в луже своих испражнений. Мерзенькое, гаденькое нечто отползает скользкой ящерицей; потом ты ходишь, себя стараясь забыть и не думать о болезненной пустоте, оставленной тебе этим «нечто»; выжратым им куском твоей правды, совести, души; читаешь богословские книги, поешь советские песни, забывая о своей маленькой тайне, хранящейся вами сообща.
***
Посетив очередной рок-концерт, стоя в углу и прислушиваясь к звукам перегруженной гитары, оглушенный усиленными микрофонами, барабанами, срывающимся на фальцет голосом, – я вдруг понял, что даже смешно было бы сравнивать, находить на что это похоже, что откуда. Одни ритмы и рифы, один транслируемый поток рок-сознания; мне показалось, что все это костюмизация, маски; они все должны быть врачами, космонавтами, зачем им эти погремушки, эти гитарки, косухи, маечки, кеды? Это нельзя считать искусством, это площадная музыка для толпы, стимулирующая и поощеряющая их низменные инстинкты; ничего не изменилось со времени площадных шарлатанов. Натравили детей на родителей, рок науськивал: отберите у своих родителей права на себя, они отвешивают вам подзатыльники незаслуженно, по какому праву, кто они такие? Убейте себя и родителей. И вот родители повешены в подвале или на чердаке, а дети до сих пор играют в индейцев, дети не выросли, хотя размножаются; и их новые дети влезают в их разношенные косухи и дырявые кеды, достают с антресолей папину гитарку, поебывают струны, и все начинается заново.
Барабанщик – скоморох с бубном; а стоит сказать им, что их кумир не настраивает гитары, так дети кричат истошно: наше, не замай. И когда только общество стало ребенком, ребенком, с которым тешутся, поощеряют его склонности, не отбирают игрушек. Дети цветов, Секта Америка, общество детей на скейтах и самокатах, не отобранные во время игрушки могут сделать из человека вечно играющего, управляемого и послушного, капризничающего… Иногда, тихо в уголке, людям хочется видеть себя героями с гитарами, а не ряжанными в косухи мастурбирующими юнцами. Но родители повешены, дети не выросли, способ отдыха не изменился, вне рок-потока они просто лающие собаки; славяне изменили себе, своей культуре, и из фаллической песни изьяли плодородие, оставили один животный секс.
***
Женщина она вагинонаполняемая, суй ей грех в дырочку.
***
Каждое утро отдирая от подушки мозги, Иванов чувствовал себя криминалистом.
***
Мне нравится только ранний Филлини: начиная с «8,5», с фильма о режиссере, который не знает о чем его фильм, он все последующие картины снял про то же самое. Кустурица взял эту эстетику хаоса, окутав им сюжет.
***
Иван Иваныч пришел в клуб… Нет, не буду я прятаться за Иван Иваныча. Я, это я пришел туда… девочка со стерпким запахом сока, вперемежку со сладкими духами, она, конечно, откажет.
***
Стадо ебанное православное, что ты смотришь, народ оскотиненный? Здесь, в Москве, не так заметно, пей, гуляй, веселись, белый свет; где-нибудь в селе неприметном нынче бабушка не заплатит за свет.
***
Тапочкина просыпалась, рука ее незаметно для нее самой скользнула под гладкую ткань трусиков, и пальцы легли, тронули свалявшиеся заспанные половые губы, узелок половых губ; смущенная животным автоматизмом своего чувства, она распахнула глаза и отдернула руку, взяля с тумбочки очки и надела, включила «Битлз».
***
Молчаливый был, а как выпьет, шутки сыпались, как пуговицы с порванной рубахи.
Лицо изъеденное пороком.
«Что ж, на похмелье себе заработали».
***
Мама, нету солдатов, убили солдатов, пираты врываются в город.
***
Пришел и заснул, счастливый; открыл окошко: собаки только могут разбудить утром; хозяева собак срать выводят, и они лают от радости… Горячая мокрая жирная добрая жещина, иногда так и хочется вскрыть голову и распутать там ниточки; машинально ощупываешь голову, ищешь место сцепления, подковырнуть бы, открыть черепную коробку и поправить все там себе, привести в порядок мозги.
***
Д. Быков – это чирий на спине русской литературы, по всем карманам распиханы обрывки заученных фраз из чужих обворованных книжек.
Поэтому так и разжирел, впитывает все как губка.
***
Человек так устроен, молодой человек; дай ему конфету в школе узаконенно, «обязательно для всех», – откажется; если из-за угла, из-под полы предложут ему дерьма на блюдце, – возьмет да еще и блюдце вылижет.
Предложи им Маяковского, Достоевского, заворочают прыщавым носом, захотят любого дерьма зарубежного, лишь бы не из маминых рук; все эти пьяные бунтовщики 90-х, в них просвечивает жалобка, крик навзрыдный обиженного щенка, писк и рев пьяной в зоопарке, не приученный к горшку обезьяны.
***
С ножом бросается на бога; надо быть фанатом, солдатом идеи, чтоб воротить насущным, видимым. Говно в прорубе, ни о чем, ни при чем, от всего отрекается, фыркает, находит изъяны, прорехи, нет у него надежного материала для дела, поэтому нет и вдохновения, весь он в прошлом, а в будущем его нет, в настоящем и будущем все для фанатов приемлющих без разговоров новое.
***
Недонаселение. Я забываю даже женщин, с которыми спал, если не записывать; классика заторопилась в начале двадцатого, заскокакала перед пиздецом.
***
Стиль озарной, беглый, обегающий предметы, лица, события; ритм летящий, сквозное стремление прошить пространство романа; пишет так, что так и хочестя одернуть, хватит поясничать, говори нормально, совсем не как переводная «сурьезная».
***
Совсем не так, господа, позвольте вставить свои разъяснительные пять копеек. Валяй, Ванька! В Людмиле Менделеевой, дочери Того, Александр Блок вместе с друзьями-мистиками (пиписьтиками) Серебряного века, Белым и Соловьевым (племянником всего лишь) видели воплощение Софии, премудрости божьей; боготворили ее, и поэтому он, Блок, не удостаивал ее удовольствия спать с ней и ходил к проституткам.