Покушение
Шрифт:
— Рано или поздно этого нужно было ожидать.
Бракведе кивнул:
— Если бы позднее, было бы лучше. Однако остается фактом, что вас ищет гестапо, а через один-два дня к поискам подключится уголовная полиция. Таким образом, будет мобилизована целая армия ищеек.
— А что, собственно, изменится в моей жизни? — заметил отрешенно Гёрделер, которого друзья нередко называли бродячим проповедником или сельским священником.
— Я установил контакты с некоторыми людьми из абвера, — сообщил Бракведе. — Они готовы помочь вам бежать из Германии в течение ближайших двадцати
— Как?! — выпрямился Гёрделер. — Вы хотите от меня избавиться? Вы уже договорились со Штауффенбергом?
— Мы хотим отправить вас в безопасное место, — пояснил решительно капитан, — и только.
— Это самое лучшее, что можно сейчас придумать, — заверил Гёрделера Мольтке.
И доктор Ойген Г. поддержал его:
— Это единственная возможность при создавшихся условиях.
— Я остаюсь! — заявил твердо Гёрделер. — Я хочу быть здесь, когда начнут развертываться главные события. А это должно произойти теперь же, не правда ли?
В беспокойные дни начала июля сорок четвертого ефрейтор Леман, по прозвищу Гном, вновь появился в Берлине. У посвященных с Бендлерштрассе — а их было не больше дюжины — это вызвало самое настоящее смятение.
— Добрый день, прелестная дама, — приветствовал Гном Элизабет, просунув нос в щель двери. Он радостно осклабился, увидев графиню, ибо всегда питал слабость к этому, как он выражался, «лебедю в курятнике». — Неужели за то время, что я отсутствовал, вы разучились говорить?
— Мой бог! — испуганно воскликнула графиня Ольденбург-Квентин. — Как вы здесь очутились?
— Прибыл на поезде прямо из Парижа, милостивая госпожа, и ноги сразу же привели меня к вам. — Ефрейтор схватил руку, которую ему протянула графиня, и сердечно потряс ее. — Не буду говорить, что вы стали прекрасней, так как быть прекрасней просто невозможно. Могу только засвидетельствовать: вы выглядите блестяще.
— Зато я могу сказать точно, что если бы вы оказались на моем месте и пережили бы все, что пришлось пережить мне, то по меньшей мере поседели бы, — попыталась пошутить графиня.
— Не отчаивайтесь, седина вам тоже очень пойдет.
Леман держался так, словно был здесь только вчера. Он подошел к полке, сдвинул в сторону дела об измене родине и шпионаже и вытащил из-за них спрятанную бутылку коньяка:
— Позвольте рюмочку, милостивая госпожа?
Графиня кивнула, приняла рюмку из рук ефрейтора, выпила коньяк и сказала:
— Не понимаю, вам ведь было приказано не появляться здесь. Кто же ошибся, послав вас в Берлин?
— Да нет, все очень просто. Хотя меня отправили в Париж, но стреножить там, очевидно, забыли. И вот я снова в Берлине, однако не по своей воле, а в роли связного.
— Вы привезли какие-то известия из Парижа?
— Слово «известия» для данного случая совсем не подходит. — Ефрейтор постучал кулаком по своей груди. — Я просто переполнен сведениями первостепенной важности. Прибавьте к этому еще чертову жару, пардон, очень высокую температуру…
Элизабет Ольденбург улыбнулась. Беспечность ефрейтора всегда заражала окружающих, даже Бракведе поражался его хладнокровию.
— А
Объятий он, конечно, мне не раскроет.
— Боюсь, он немедля отошлет вас в Париж. А я буду долго страдать из-за того, что вам достанется.
— Черт побери! — вскричал Леман. — В конце концов наплевать мне на все. Главное, что в вашем сердце останется память обо мне.
Элизабет кивнула:
— На свете немного людей, господин Леман, о которых я думаю и беспокоюсь, и мне очень не хотелось бы, чтобы вы подвергали свою жизнь опасности.
— Спасибо, — сказал Гном и снова наполнил свою рюмку. Его глаза стали настороженно-серьезными, словно он увидел собственную смерть. — Кажется, я вернулся в самый нужный момент.
Ожидая капитана фон Бракведе, ефрейтор Леман продолжал болтать с графиней, главным образом о своем житье-бытье в Париже. В это время появился обер-лейтенант Герберт. Он отвесил сдержанный поклон графине, а к Леману обратился громко, тем наигранно товарищеским тоном, какой принят между однополчанами:
— Неужели мои глаза не врут? Неужели это на самом деле вы собственной персоной? Вот так неожиданность!
Леман недобро ухмыльнулся, но вовремя спохватился, и его ответ прозвучал притворно благожелательно и безобидно:
— Для меня тоже большая неожиданность, господин обер-лейтенант, видеть вас все еще здесь. — Говоря так, ефрейтор заметил краем глаза, что графиня быстро убрала привезенные им документы в папку, сделав вид, что занимается своим обычным делом.
Обер-лейтенант Герберт уже уловил, что на Бендлерштрассе установились какие-то необычные отношения между лицами, состоящими в разных званиях: полковник Штауффенберг, например, независимо беседовал с генералами, а через несколько минут смиренно выслушивал советы и наставления капитана фон Бракведе. Да и сам он, обер-лейтенант Герберт, недавно был принят рейхслейтером [14] , который обращался с ним как с равным.
14
Звание, которое Гитлер пожаловал Мартину Борману, управляющему делами нацистской партии. В 1941 году Борман стал заместителем фюрера по НСДАП. — Прим. пер.
— Я сейчас офицер связи командования армии резерва с партийными учреждениями, — похвастался Герберт.
Гном искренне удивился:
— Неужели? А что это означает?
— Важная и ответственная должность, — с готовностью пояснил Герберт ефрейтору: он заметил, что Леман пользуется благосклонностью графини. — Впрочем, назначением на эту должность я обязан капитану фон Бракведе.
— Просто не верится, — с деланной наивностью отреагировал ефрейтор.
— Генерал Ольбрихт ждет вас, — деловито обратилась графиня к Леману и подала ему папку с аккуратно сложенными в ней документами. — Захватите, пожалуйста, с собой, генералу срочно нужны эти бумаги.