Покушение
Шрифт:
— Не беспокойтесь, — сказал Клаус фон Штауффенберг. — Когда я первый раз предстал перед ним, то совершенно непроизвольно спросил себя: «Неужели это и есть Гитлер?» Он не произвел на меня абсолютно никакого впечатления. Более того, я чувствовал лишь одно: это никчемный человек.
Обер-лейтенант Герберт решил, что ни в чем не разочарует своего покровителя, который так благосклонно к нему отнесся. Капитан фон Бракведе останется им доволен. Ведь он, Герберт, знает, как надо вести тотальную войну.
В первый же вечер после назначения на пост офицера связи с национал-социалистскими организациями он мобилизовал свою невесту Молли Циземан, которая когда-то служила на телефонном коммутаторе здесь же, на Бендлерштрассе.
— Я рассчитываю на тебя, — сказал ей Герберт, — и ты должна взяться за дело, если любишь меня.
Так возникла идея о «маленькой, интимной вечеринке», которая привела к удивительным последствиям. Она состоялась на Ульменштрассе, за три квартала от Бендлерштрассе. Молли Циземан предоставила для этой цели свою квартиру и, кроме того, проявила готовность пойти на любые жертвы.
Гости, штурмбанфюрер Майер и лейтенант фон Бракведе, не заставили себя ждать. Один явился прямо из подвала на Принц-Альбрехт-штрассе [7] , то есть с допроса; другой — с нового места службы, из школы военных летчиков в Бернау, близ Берлина. Оба ели с большим аппетитом, много пили и любезничали с Молли. Последнему Герберт, видимо, во имя чувства товарищества не препятствовал.
После третьей бутылки вина движения лейтенанта стали плавными, как при замедленной киносъемке. Он начал петь хвалебные гимны своему брату. Герберт немедленно подключился к нему. А Майер мотал все на ус.
7
На Принц-Альбрехт-штрассе в Берлине помещалась государственная тайная полиция (гестапо) фашистской Германии. — Прим. пер.
Константин и Герберт в один голос утверждали, что капитан Фриц Вильгельм фон Бракведе — добряк и рубаха-парень и что если в Германии не перевелись еще настоящие рыцари, то он один из них.
— Я всегда высоко ценил моего друга Фрица, — заверил их Майер, тяжело ворочая языком. — Расскажите-ка, друзья, еще что-нибудь о нем, я охотно послушаю.
Майер взглянул на высокий лепной потолок, серо-коричневый, прокопченный табачным дымом. Обои на стенах во многих местах полопались и были покрыты пятнами, словно скатерти в кабаке, которые не стирались несколько недель. Доски на полу вздулись, как сырая промокательная бумага. «Гнилое мещанство, — думал он, — распалось и разложилось. Эта война, если удастся ее пережить, пройдется плугом по целине и распашет поля для новой Германии…»
Молли высыпала окурки из пепельницы и налила рюмки. При этом ее ядреный зад вильнул сперва перед Майером, потом перед лейтенантом фон Бракведе. Герберт заметил финты подруги не без удовлетворения — ему было что предложить гостям! И кажется, они это оценили. Довольный, он откупорил шестую бутылку.
— Ну так как обстоит у него дело с бабами, пардон, с дамами? — Майер залился громким фальшивым смехом завсегдатая кабаков. — Кое-какие слабости, в конце концов, есть у каждого, и мой друг Фриц в этом плане не исключение.
— К нему это не относится! — возразил лейтенант, который старался удержать Молли на надлежащей от себя дистанции. — Мой брат — человек чести с любой точки зрения.
Круглое, как мяч, лицо Герберта заблестело.
— Я должен взять нашего капитана под защиту, — изрек он. — Нет, он своего не упустит! Даже эта недотрога, наша графинюшка, прекрасная, как Мона Лиза, конечно же, не устояла перед ним, а это что-то значит.
— Мерзкая ложь! — крикнул лейтенант. Он вскочил и швырнул на пол бокал. — Никто не смеет так утверждать!
— Что вы, что вы?! — смущенно оправдывался Герберт. — Я не имел в виду ничего плохого. Я хотел лишь выразить капитану свою глубокую признательность. Как это вы могли так неправильно меня понять, ведь мы же боевые товарищи!
Майер убрал руку с колена Молли, наклонился над столом, наполнил бокалы и как бы между прочим бросил:
— Мужчина, в конце концов, всегда остается мужчиной…
— Но мой брат женат! — закричал лейтенант высоким, срывающимся голосом. В его голубых глазах сверкала пьяная запальчивость. — Он любит жену и детей, любит больше всего на свете.
— Больше всего? — вкрадчиво переспросил Майер, прикрыв глаза веками.
— Он скорее даст себя убить, чем обманет кого-либо из своих родных.
— Отрадно слышать, — обрадовался штурмбанфюрер, плотоядно улыбаясь, — что такие люди еще живут на свете.
— Господин генерал-полковник, мы разработали несколько дополнительных планов для операции «Валькирия», — доложил Ольбрихт.
— Ну что ж, прекрасно, если вам больше нечего делать. — Фромм дал понять, что ему неприятно, когда его отвлекают от любимого дела: он был погружен в чтение ежемесячника об охоте.
— Эти дополнительные планы предусматривают более широкое использование частей армии резерва в Берлине, особенно в заградительных мероприятиях, проводимых в районе, где расположены правительственные учреждения.
Мясистое лицо генерал-полковника Фромма, похожее на физиономию бюргера, перекосила недовольная гримаса. Ему не нравилась операция «Валькирия» прежде всего потому, что подготовка ее, как он любил повторять, не являлась его заслугой. Операцию задумал и разработал его начальник штаба.
— Избавьте меня от подробностей! — не стал слушать Фромм. — Или вы непременно хотите втянуть меня в обсуждение методов использования ваших штурмовых подразделений? По-моему, эти методы малоэффективны, и я уже письменно изложил свои сомнения относительно целесообразности запланированной вами операции. Что вы теперь скажете?
Генерал Ольбрихт немного, всего какую-то секунду, помолчал. Итак, этот хитрый лис Фромм снова подстраховался. Впрочем, его откровенность давала основания для кое-каких надежд. Ольбрихт осторожно заметил: