Покушение
Шрифт:
— Полагаю, не следует ожидать многого от этих господ. — Генерал Ольбрихт, как всегда, стоял за компромисс. — Немаловажен уже один фактор — что есть командующие объединениями, которые по меньшей мере благожелательно относятся к нашим усилиям.
— И не только благожелательно относятся… — многозначительно заметил фон Тресков. — Генерал-фельдмаршал фон Клюге определенно с нами. Он заверил меня в этом лично.
Генерал Хеннинг фон Тресков, начальник штаба группы армий «Центр», прилетел с Восточного фронта. Решительные действия Штауффенберга взбудоражили его, и он захотел сейчас же, пусть всего лишь на несколько часов, оказаться полезным друзьям, укрепить
Ясным, солнечным днем три главных участника заговора сидели на Бендлерштрассе и обсуждали план действий: Ольбрихт — холодная рассудочность, фон Тресков — горячая голова и фон Штауффенберг — сгусток энергии. Вместе с Мерцем фон Квирнгеймом, который им помогал, напряженно работая дни и ночи, они составили план «Валькирия». В соответствии с этим планом, задуманным в стиле лучших традиций генштаба, намечалось провести в день «Икс» все необходимые акции.
— Я не раз вел продолжительные беседы с генерал-фельдмаршалом фон Клюге, — продолжил фон Тресков свое сообщение, предназначенное специально для Штауффенберга. — Мы говорили совершенно откровенно, и я сказал генерал-фельдмаршалу: «Гитлер должен быть уничтожен». А далее я ему заявил: «Попытаюсь сделать это вместе со своими друзьями». И он воскликнул, словно повинуясь душевному порыву: «Я на вашей стороне!»
— И как долго он будет с вами? — спросил скептически Штауффенберг.
— Конечно, Клюге не такой человек, чтобы действовать необдуманно. Он все рассчитал наверняка, — признался фон Тресков. — Но он презирает Гитлера, ему противны гитлеровские методы, и он не станет колебаться, когда дело дойдет до переворота.
— И я так думаю, — убежденно заверил Ольбрихт. — Клюге хорошо понимает, что война проиграна. Это, разумеется, укрепляет его в принятом решении. Многие разделяют мнение Клюге и будут действовать соответствующим образом. Впрочем, мы не должны забывать, что еще в тридцать девятом некоторые генералы, такие, например, как Браухич, были готовы закончить развязанную Гитлером войну на любых условиях.
Полковник Клаус фон Штауффенберг откинулся на спинку стула и улыбнулся. Заученным движением он поправил черную повязку, прикрывавшую выбитый глаз.
— С твердым намерением Браухич направился к фюреру, однако Гитлер осыпал его такими угрозами, что он вернулся из имперской канцелярии, по его собственному признанию, в полном смятении.
— Его мнение до сих пор не изменилось, — утверждал фон Тресков. — Он смирился, но так ведь поступили и многие другие. Несколько месяцев назад я беседовал с Браухичем и генерал-фельдмаршалом Манштейном. Они выслушали мои доводы и дали понять, что очень заинтересовались ими.
— Но они же совсем не готовы к действиям…
Штауффенберг стремился к предельной ясности: он не хотел, чтобы будущее рисовалось в оптимистических тонах, хотел знать, что же произойдет в действительности, а не то, что может произойти.
— Никто из них не будет противиться, если мы осуществим задуманное, — сказал Ольбрихт.
— Главное — чтобы акция удалась. — Фон Тресков кивнул полковнику. — Тогда сдвинется лавина и погребет под собой всю эту коричневую сволочь. Я гарантирую, что так и будет! Решающая задача — проникнуть к Гитлеру. Это может удаться только Штауффенбергу. Далее важно найти отличного специалиста, который смонтирует бомбу. И такой человек есть — это ефрейтор Леман, который прошел мою школу.
— Можно обойтись и без Лемана, — заметил Ольбрихт: он старался избежать любой отсрочки. — В нашем распоряжении несколько первоклассных подрывников. А Лемана пришлось срочно откомандировать в Париж: гестаповцы начали проявлять к нему повышенный интерес.
— Кто отдал такое распоряжение, которое ведет к дополнительным трудностям? — возмутился фон Тресков. — Мне это совсем не нравится.
— За него в ответе капитан фон Бракведе, — пояснил полковник. — И признаюсь откровенно, меня мучает мысль: уж не из дружеских ли чувств ко мне он принял это решение? Весьма вероятно, что таким образом Фриц попытался воспрепятствовать моему участию в акции.
— Но он же своевольничает… — не сразу среагировал генерал Ольбрихт.
Фон Тресков прищурил глаза:
— И тем не менее я убежден, он чертовски неодобрительно отнесся к тому, на что решился граф. Однако я не осуждаю Бракведе: пути дружбы неисповедимы, и со стороны трудно понять, куда они приведут.
— Я никогда не пыталась вмешиваться в ваши дела, — сказала Элизабет Ольденбург-Квентин, — наоборот, я всегда старалась относиться уважительно к вашей личной жизни. Это вы должны признать…
— Охотно, если вы придаете этому значение. — Капитан фон Бракведе с настороженным интересом разглядывал свою секретаршу, которая подчеркнуто отмежевывалась от него. — Вас снова что-то тревожит?
— Бестактность, с которой вы пытаетесь втянуть в ваши дела лейтенанта.
Они сидели за столиком в офицерской столовой на Бендлерштрассе. Со стены на них взирал Гитлер — его портреты были непременной частью обычного немецкого интерьера. Огромное помещение с помпезным убранством, в котором когда-то собирался по праздникам весь офицерский корпус Берлинского гарнизона, теперь пустовало. Но это огорчало лишь немногих офицеров, служивших на Бендлерштрассе. Люди, уже привыкшие к частым бомбежкам, даже если им предоставлялась возможность хотя бы недолго побыть в комфорте, относились к этому равнодушно.
— Между нами, графиня, существует некое принципиальное соглашение. Мы условились, что вы подшиваете у меня дела, но ничего не знаете о содержании документов, которые в них находятся. Вы составляете бумаги для меня, но вам также неизвестно их содержание. Вы ведете разговоры по телефону, но не запоминаете ни фамилий, ни дат, ни фактов.
— Я знаю, вы стараетесь не подвергать меня опасности. Однако вы, вероятно, догадываетесь, что я не могу полностью отключить свой разум и чувства. Ну ладно, большую часть из того, что вы мне доверили, я уже забыла. Но я не могу оставаться равнодушной, когда вижу, что вы творите над своим братом.
— Как лестно для него ваше участие!
Капитан фон Бракведе огляделся. Кажется, их никто не слышал. Занято было лишь несколько столиков; офицеры, сидящие за ними, равнодушно впихивали в себя и молча жевали жесткое мясо.
— Знаете, графиня, я не занимаюсь благотворительностью, но умею ценить людей, которые это делают. Своему брату я позволил бы трудиться на этой ниве, если бы вы пришли к выводу, что это целесообразно. Вы не против?
Графиня Ольденбург не ответила, так как к их столику подсел полковник Мерц фон Квирнгейм, не забыв предварительно испросить разрешения, как того требовал этикет. Естественно, они не отказали ему. С несколько смущенной улыбкой полковник поправил очки в черепаховой оправе, похожие на те, что обычно носят ученые. Его голый череп матово отсвечивал. Сначала он сделал комплимент графине, затем обратился к графу фон Бракведе: мол, он, Мерц, несколько озабочен, потому что этот Майер из гестапо кажется не таким уж безобидным.