Полет бабочки. Восстановить стертое
Шрифт:
— Абсолютно. Если бы она была на той обочине, я вообще не стал бы сворачивать. А если бы шла или ползла с той стороны мне наперерез, то свернул бы вправо, а не влево. У нее все пальто в снегу было, она могла просто скатиться сверху и на дорогу выбраться.
— Ну, пальто — это не показатель. Такой снег шел, что можно было вообще в снеговика превратиться. С тем же успехом она могла лежать или сидеть на обочине. Вряд ли здесь ночью оживленное движение. Но если предположить, что тело хотели спрятать… Ладно. Поглядим, что ли? — Кречетов отважно шагнул в кювет,
— Ты что, совсем сдурел? — ужаснулась Алевтина, забавно приподнимая то одну, то другую ногу в коротеньких сапожках на высокой шпильке. — Что ты там думаешь найти, интересно?
— Я так полагаю, ее откуда-то привезли или принесли и в лесу бросили. — Кречетов стоял, хмуро покусывая ноготь и глядя на склон. — Вряд ли там били. Не могла она столько времени пролежать на снегу. Замерзла бы, сто пудов.
— Ну и дурь! Вон бочажина в двух шагах. Если хотели от тела избавиться, почему туда не бросили?
— Бочажина замерзла и снегом занесена. И вообще, если найдем этих самых «их», непременно спросим, почему, — пообещал Кречетов и отважно полез наверх. Следователь и Андрей — за ним.
— Я туда не пойду. — Алевтина повернулась и направилась к «девятке». — Охота была мокнуть. Если что — кричите.
Склон оказался в общем-то невысоким, за ним лес шел довольно ровненько. Обнаружилась и широкая тропа, по которой вполне могла проехать машина. Настоящей тропой она, надо понимать, была летом, сейчас же это было просто широкое пространство между деревьями, покрытое осевшим жухлым снегом. Разумеется, никаких следов, кроме их собственных — рыхлых и глубоких. Стояла неприятная разбухшая тишина, какая бывает в лесу во время оттепели, только изредка поскрипывали от ветерка сосны, прошумела внизу одинокая машина.
— Алевтина права. — Сабельников нагнулся и поднял почерневшую сосновую шишку. — Даже если ее действительно сюда привезли и бросили, следов никаких. И ты, Володя, прав, били ее не здесь. Семь-восемь часов ранам. Она действительно замерзла бы. И далеко вряд ли ушла бы. Время, время… — Он зашвырнул шишку в сугроб и отряхнул руки. — Если бы еще стояли сильные морозы. А так — одна оттепель, и вся кровь ушла в землю. Да и крови-то много не могло быть, даже если она где-то здесь и лежала.
— Да, — подтвердил Андрей. — Когда я ее нашел, у нее кровь уже запеклась. Только из шеи еще текла.
— Пойдемте. — Кречетов повернулся и пошел обратно к склону, но вдруг остановился, да так резко, что шедший следом Андрей налетел на него и едва не сшиб с ног. — Смотрите!
Он показал на сломанный сук дерева примерно на уровне своей груди. Острые, торчащие, как иглы, щепы были неприятно бурыми.
— Ей как раз по шею, — прикинул Кречетов. — Вот вам и свежая рваная рана. Я так и думал. Почему только снегом кровь не смыло?
— Древесина не земля, — пожал плечами следователь. — Впиталась. Стоит Алевтину звать, чтобы сфотографировать? Да нет, наверно, не стоит. Непринципиально. Отковырнем кусочек, пошлем на экспертизу.
— Мало ли что? — хмуро и с ехидством спросил Андрей.
Его эта бессмысленная экспедиция просто бесила. Ну, привезли бабу сюда или принесли — и что? И так ясно, что она не с неба на дорогу упала. Только что это дает? Да ничего. Если бы хоть какие-то следы…
— Оп-па! А это что здесь такое? — Следователь разглядывал какой-то мусор, зацепившийся за ветку кустарника.
— Шерсть какая-то, — наклонился Кречетов. Да нет, это волосы. Ни хрена себе, целая прядь! Длинные. Может, ее?
— Нет, у нее светлее, — возразил Андрей. — Я точно помню. Эти хоть и мокрые, но все равно. А почему именно ее? Мало ли кто здесь ходит?
— Ага, вот прямо стадами и ходят. Так и шастают. Никакого пакетика нет? — Кречетов вытащил записную книжку, вырвал листок и завернул в него прядь волос. — А можно определить, сколько они здесь пролежали?
— Это ты Экспертизу Ивановну спрашивай, — отозвался следователь. — Но в принципе можно. Примерно. Как знать, может, это и следочек.
Андрей только головой покачал.
«Следочек»! С ума сойти можно. Как в кровавом романе. Прядь волос убийцы, зажатая в кулаке жертвы. Делать им больше нечего, честное слово.
Когда они спустились вниз и вышли на дорогу, стряхивая снег с насквозь промокших ботинок, Андрей вдруг совершенно неожиданно для себя спросил:
— А навестить ее можно?
— Кого? — не понял Кречетов.
— Ну… Женщину эту, — смутился Андрей.
— Зачем?
Андрей пожал плечами. Он и сам не знал, зачем. Более того, он не представлял даже, как у него это вырвалось. И не собирался он ее навещать. И не думал даже об этом. Ну, жалко, да. А навещать-то зачем?
— Она в коме, в реанимации лежит.
— Ее… не изнасиловали?
— Нет. Никаких следов.
— Как, вы сказали, ее зовут?
— Слободина Марина Сергеевна. И все-таки зачем вам?
— Не знаю! — огрызнулся Андрей, злясь и на него, и на себя самого. — Просто так. Свечку поставить. За здравие.
— А-а, — протянул Кречетов. — Понятно. Только не факт, что ее действительно так зовут, я же вам говорил.
На самом деле Андрей никогда никаких свечек не ставил. Он и в церкви-то за всю свою жизнь был раза два, на экскурсии. Причем один из этих двух раз — в Исаакиевском соборе. Когда там еще показывали маятник Фуко, демонстрирующий вращение Земли. Опять само собой вырвалось. Словно кто-то посторонний его языком ворочал.
Я открыла глаза, ожидая увидеть привычную черноту, чуть светлее слева. Наверно, там было окно, оттуда тянуло холодом. Но сквозь противный, как тошнота, туман вдруг проступили мутные очертания шкафа у стены и каких-то трубок прямо перед носом.
— Я… ви-жу, — с трудом прошлепала я огромным железобетонным языком и услышала свой тихий хриплый шепот. Пошевелила руками, ногами — тело отозвалось болью, но пальцы двигались.
«Значит, позвоночник цел», — с каким-то тупым спокойствием подумала я и как-то совершенно неожиданно для себя заплакала. И снова лицо вспыхнуло огнем.