Полет мотылька
Шрифт:
Девушка подняла руку, обратив в сторону Геннадия Павловича раскрытую ладонь, – жест был похож на тот, что используют, когда хотят сказать: не приближайся ко мне!
Геннадий Павлович замер на месте.
– Погасите свет, – прошептали губы Марины.
Геннадий Павлович удивленно посмотрел наверх. Ни одна из трубок люминесцентных ламп под потолком не горела. Не зная, что сказать, Геннадий Павлович приложил обе руки к груди и подался вперед.
– Не надо! – взмахнула рукой Марина. – Я все поняла… Давайте отойдем к окну.
Оттолкнувшись обеими руками от двери, Марина быстрой, неуверенной походкой направилась к окну. Она шла, широко расставляя ноги и разведя руки в стороны, как будто боялась потерять равновесие. Но когда Геннадий Павлович хотел поддержать ее, она снова вскинула руку в предостерегающем жесте. Дойдя до окна, Марина обеими руками оперлась о широкий подоконник и наклонила голову – со стороны могло показаться, что ей дурно.
Геннадий Павлович еще не успел решить, как ему поступить, когда девушка неожиданно обернулась. Снова на него смотрело лицо, которое он так хорошо знал.
– Простите, Геннадий Павлович, – чуть смущенно улыбнулась Марина. – Я понимаю, что это выглядело странно…
– Нет-нет! – протестующе взмахнул рукой Калихин. – Все в порядке! Ничего не произошло!
Улыбка Марины сделалась грустной.
– Хотелось бы в это верить.
Приподнявшись на цыпочках, девушка присела на край широкого подоконника.
– Идите сюда, – сказала она, похлопав ладошкой рядом с собой. – У нас есть немного времени.
Подоконник был широкий, и Геннадий Павлович, проявив деликатность, сел не рядом с девушкой, как бы ему хотелось, а чуть в стороне – коленки их разделяло расстояние примерно в полметра. Марина глядела в сторону, на выщербленную раковину, на край которой кто-то прилепил жвачку. Казалось, она не знала, с чего начать разговор, или не решалась это сделать. Геннадий Павлович молча ждал – у него не было даже догадок относительно темы, которую им предстояло обсудить. К тому же молчание не тяготило его – Геннадий Павлович воспринимал тишину как нечто вполне естественное. Калихин не понимал, что хотела от него Марина, но ему все равно было приятно сидеть вот так рядом с ней и просто молчать.
– Геннадий Павлович, – Марина по-прежнему глядела на прилепленную к раковине жвачку, – вам не кажется, что в последнее время происходит очень много странного?
Прежде чем что-то сказать, Геннадий Павлович серьезно задумался. Что имела в виду Марина? То, как они вместе прятались в крошечном подвальчике? Или его поспешное бегство после того, как они покинули убежище? Проверяла ли она его или ждала извинений? А может быть, сама хотела извиниться? Взвесив как следует все «за» и «против», Геннадий Павлович ответил:
– Нет, ничего странного я в последнее время не замечал.
Наклонив голову, Марина глянула на него искоса.
– А как насчет генетической чистки?
– А что в этом необычного? – искренне удивился Геннадий Павлович. – Проблема назрела – надо ее решать.
Марина подняла голову и приложила два пальца к подбородку, так, словно хотела поддержать его.
– Вы очень хороший человек, Геннадий Павлович, – она произнесла эти слова задумчиво, не констатируя факта, а как будто все еще сомневаясь.
И все равно Геннадий Павлович смутился, настолько, что щеки его слегка порозовели.
– Ну, вы прямо скажете, Марина, – невнятно пробубнил он.
Марина посмотрела Калихину в глаза, чем еще больше смутила его.
– Вы со мной не согласны?
– В чем? – не понял Геннадий Павлович.
Не ответив, Марина хмыкнула и снова отвернулась.
– Вы верите в реальность мира? – спросила она чуть погодя.
– Ну, в принципе да.
Геннадий Павлович сказал «ну, в принципе», вместо того чтобы сказать просто «да», только потому, что вопрос показался ему странным. А если так, то, следовательно, он таил в себе какой-то подвох. Прямой и однозначный ответ на вопрос с подвохом скрывал в себе опасность оказаться в глупом положении. Именно поэтому Геннадий Павлович сказал:
– Ну, в принципе да.
– И насколько, по-вашему, этот мир реален? – тут же задала новый вопрос Марина.
– Как это? – вконец растерялся Геннадий Павлович.
– В какой степени?
Быть может, Марина полагала, что внесла необходимое уточнение, однако Геннадию Павловичу слова ее ни грана не добавили к пониманию сути заданного вопроса. По его мнению, пытаться определить степень реальности в той или иной системе оценки мог только психически нездоровый человек, для которого объективная картина действительности накладывалась на причудливый мир его собственных фантазий. Причем это должна была быть истинная субъективная реальность, а не имитация таковой. В качестве наглядного примера тут же приходили в голову имена двух великих художников: Ван Гога и Дали. Если картины Винсента являются истинным отображением его искаженного видения мира, то Сальвадор, играя на публику, ловко имитирует душевное расстройство. Поэтому имеет смысл говорить о степени реальности картин Ван Гога, который отображал на своих полотнах то, что видел. Работы же Сальвадора Дали, созданные на основе голой техники, не являются отображением его внутреннего мира, поэтому глупо и бессмысленно было бы оценивать степень их соответствия действительности. Они являются вещью в себе, а потому так же реальны, как и разбившийся в лепешку автомобиль, в останках которого на первый взгляд сложно уловить сходство с тем, что они представляли собой изначально.
И тем не менее Марина задала вопрос. Более того – она ждала ответа.
– Эта какая-то игра? – ушел от ответа Геннадий Павлович.
Губы Марины на секунду сложились в некое жалкое подобие улыбки. Сунув руку в карман, она достала пачку сигарет и желтую пластиковую зажигалку.
– Хотите? – протянула она пачку Геннадию Павловичу.
– Я не курю, – смущенно улыбнулся Калихин. – Мне казалось, что и вы тоже не курите.
Резким движением Марина выдернула из пачки сигарету, сунула ее в угол рта и, щелкнув зажигалкой, прикурила. Глубоко затянувшись, она на несколько секунд задержала дыхание и как будто с наслаждением прикрыла глаза.
– Это вы меня научили курить, – выдохнула она вместе с облаком табачного дыма.
– Я? – удивленно приподнял бровь Геннадий Павлович.
Он определенно не понимал, о чем идет речь, но, как ни странно, разговор затягивал его. Геннадия Павловича не оставляло странное и вроде бы ничем не обоснованное предчувствие, что вот-вот должны были прозвучать очень важные слова.
Марина кинула пачку сигарет и зажигалку на подоконник.
– Вы ведь хотели видеть меня с сигаретой, – краем глаза посмотрела она на Геннадия Павловича и показала ему дымящуюся сигарету, зажатую между указательным и средним пальцами. – Вот вам результат.
У Геннадия Павловича и правда в какой-то момент мелькнула мысль о том, что с брючным костюмом, который надела сегодня Марина, сочеталась бы зажженная сигарета у нее в руке. Но какая тут могла быть связь? Он ведь даже не говорил ей об этом!
– Право же, Марина, мне очень жаль, если я каким-то образом…
Не дослушав его, Марина коротко махнула рукой, в которой у нее была сигарета.
– Бросьте, Геннадий Павлович. – Затянувшись в последний раз, она кинула недокуренную сигарету в раковину. – Курю я или нет, не имеет никакого значения. Вернее, это имеет значение только для вас…