Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)
Шрифт:
Вперемежку с воинскими полками двигались колонны молодых девушек. Чернокожие красотки прихорашивались на ходу и хихикали, бросая на холостяков томные взгляды, а юноши приплясывали в воинственном танце гийя, изображая, как омоют копья в крови врагов и завоюют право «войти к женщинам».
Дорога все больше заполнялась народом, и толчея сильно затрудняла продвижение отряда, которому иногда приходилось подолгу ждать своей очереди у брода. Полки гнали перед собой скот, который служил пищей в пути, и тащили за собой обозы. Парадное облачение каждого воина — тщательно упакованные перья и коровьи кисточки — нес личный оруженосец.
Наконец в знойный полдень в разгаре лета маленький отряд Зуги, увлекаемый людской рекой, поднялся на гребень холма, откуда открывался вид на столицу страны матабеле и королевский крааль. Город раскинулся на много миль на открытой равнине меж гранитных холмов, по имени которых он и получил свое название Табас-Индунас — Холмы Вождей. Самый дальний холм назывался Булавайо — «место казни»: с его отвесных утесов сбрасывали приговоренных к смерти.
Частоколы, поставленные концентрическими кругами, разделяли город на несколько частей. Стада коров были источником жизни и благосостояния племени, и все загоны были переполнены тучными разноцветными животными, которых пригнали на праздник со всех окрестностей.
Стоя рядом с Зугой, индуна с гордостью указывал копьем на городские достопримечательности. Воины, еще не пролившие крови, незамужние девушки и семейные пары проживали в отделенных друг от друга районах. Одинаковые хижины стояли в строгом порядке, соломенные крыши золотом сверкали на солнце. Земля между жилищами была чисто выметена и плотно утоптана босыми ногами.
— Вот королевская хижина. — Ганданг указал на огромное коническое сооружение, стоявшее особняком. — А там живут жены короля. — За частоколом стояла сотня хижин поменьше. — Мужчину, который проникнет туда, ждет смерть.
Они остановились в небольшой акациевой роще перед наружными стенами города, впервые за несколько дней выбравшись из людской толчеи. Неподалеку протекал ручей. Вся равнина вокруг внешнего частокола была застроена временными хижинами для прибывших отрядов, но земля вокруг рощи оставалась свободной — простым людям заходить туда не дозволялось.
— Когда я увижу короля? — спросил Зуга.
— Только после праздника, — ответил Ганданг. — Король должен пройти ритуальное очищение, но тебе он оказал большую честь, послав дары. — Острием копья индуна указал на молодых девушек, вышедших гуськом из ворот. Они с удивительной легкостью несли на головах большие глиняные горшки, даже не поддерживая их руками, и двигались особенной изящной походкой, свойственной лишь африканкам, — выпрямив спину и неспешно покачивая бедрами. Крепкие незрелые яблоки грудей подпрыгивали в такт шагам. Достигнув рощи, где был разбит лагерь чужеземцев, девушки опустились на колени, преподнося дары.
В одних горшках было густое просяное пиво, кислое и пузырящееся, в других — имаас, простокваша из коровьего молока, так любимая всеми племенами нгуни, в третьих — большие ломти жирного мяса, жаренные на открытых углях.
— Такие дары — большая честь, — повторил Ганданг, не скрывая удивления щедростью своего повелителя. — Конечно, ведь твой дед Тшеди был верным другом короля.
На Зугу снова навалилось вынужденное безделье, приходилось чем-то заполнять долгие дни ожидания. Здесь, однако, никто не мешал бродить по городу и окрестностям, за исключением, разумеется, запретных мест — королевского двора и женских кварталов.
Он зарисовывал яркие картины предпраздничной суматохи. В полуденную жару берега реки были усеяны мужчинами и женщинами, которые купались, отмывая блестящие бархатисто-черные тела перед танцами. На несколько миль вдоль берега на каждом дереве висели накидки и меха, перья и плетеные украшения, развеваясь на легком ветерке. Молодые девушки заплетали друг другу волосы, умащивали маслом и смазывали разноцветной глиной; они хихикали и махали Зуге руками.
Поначалу его озадачивало, как при таком сборище народа можно поддерживать элементарную гигиену, но потом он заметил, что за городскими стенами есть участок, заросший густым кустарником, и на заре и в коротких сумерках туда ходят и мужчины, и женщины. В кустарнике жили вороны и коршуны, шакалы и гиены, которые и служили городскими санитарами.
Купание и стирка разрешались только ниже определенного места на реке, отмеченного высоким деревом, и женщины наполняли кувшины водой для питья и приготовления пищи выше по течению.
Даже огромный загон для коров посреди города помогал содержать город в чистоте, служа огромной ловушкой для мух. Насекомые откладывали яйца в свежий коровий навоз, но копыта многочисленных животных, круживших по загону, втаптывали их в землю прежде, чем выводились личинки.
Зуге следовало бы отдыхать и радоваться, что он живым добрался до этого благополучного поселения и его тело не попало на обед гиенам, пронзенное ассегаем, однако майор был постоянно озабочен. Он чертил карты города, отмечая слабые места в его обороне, где атакующим было бы легче всего проникнуть за стены и добраться до жилища короля, зарисовывал одежду различных отрядов импи, отмечал цвета их щитов и другие знаки отличия. Задавая Гандангу невинные на первый взгляд вопросы, он выяснил численность воинов в каждом отряде, их возраст и боевой опыт, имена и особенности характера индун, места их квартирования. С тех пор как Том Харкнесс начертил свою карту, в стране матабеле многое изменилось — майор отмечал эти перемены и делал выводы.
Чтобы чем-то заполнить дни ожидания, он принялся готовить план боевой кампании против короля Мзиликази, оценивая потребность в живой силе и оружии, составляя схемы доставки боеприпасов и продовольствия, разрабатывая маршруты походов и наиболее эффективные способы ведения сражений. Зуга был солдатом, и все его мечты связаны были с войнами и победами. Ничего не подозревавший Ганданг был польщен интересом чужеземца и с гордостью за могущество своего народа и его достижения отвечал на все вопросы.
Однако, несмотря на постоянную работу, которой нагружал себя майор, время тянулось невыносимо медленно.
— До конца праздника король не примет тебя, — повторял Ганданг, но он ошибся.
Вечером накануне праздника в акациевой роще появились двое пожилых вождей. Над серебристыми шапками коротко подстриженных волос покачивались голубые перья цапли. Ганданг приветствовал старейшин с глубоким уважением, внимательно выслушал и подошел к Зуге.
— Тебя отведут к королю, — коротко сказал он.
Перед высокой королевской хижиной горели три небольших костра, над которыми булькали большие глиняные горшки. Рядом скорчилась морщинистая, похожая на обезьяну фигура. Таинственно бормоча сквозь беззубые десны, старик время от времени бросал в горшок щепотку порошка или пучок травы.
Колдун был обвешан зловещими атрибутами своей профессии. Среди прочего Зуга узнал высушенную кожу змеи, когти орла и леопарда, надутый мочевой пузырь льва, череп обезьяны и зубы крокодила. На поясе висели тыквенные фляжки с разными зельями и рог антилопы, в который собиралась кровь жертв. Сморщенный старик, как дирижер, управлял всем праздником первого урожая — самым важным в календаре матабеле. В эти дни благословлялись стада и объявлялась очередная военная кампания, которая продлится до следующего сезона дождей.