Полет Стрижа
Шрифт:
— Хорошо, Толь, все сделаю.
Илья стоял на дороге, смотрел вслед, и ощущение бессилия сдавливало горло все большей и большей тоской.
…Они ждали его, шестеро затянутых в черную кожу, с оружием наперевес, не пряча его, нагло, средь бела дня. Наверху, на балконе, метался Бачун. Подъехал милицейский «жигуленок» с тремя приближенными
Арифулина. Менты переговорили с «кентаврами» и, отойдя в сторону, так же вытащили оружие. У одного был автомат, у остальных пистолеты. Ждали. Редкие прохожие удивленно косились на такую странную картину и ускоряли шаг. Рядом стайкой вертелись
На площади появился Голома, одетый по полной форме, но с гипсовым воротником на шее. Он начал спрашивать о чем-то коллег, ему отвечали скупо и нехотя. Наконец издалека послышался рев мотоцикла, все встрепенулись, передернули затворы. Мотоциклист приближался. Черная фигура в красном шлеме, на руле «калашников». Увидя черную толпу, он нажал на спуск, но и «кентавры» открыли огонь из всех стволов. Они лупили длинными очередями, рядом стреляли три мента, и даже Голома старательно садил пулю за пулей из своего табельного пистолета. Казалось, все стреляющие одновременно попали в черный силуэт. Мотоциклиста буквально выбросило из седла. На асфальт он упал уже мертвым. Мотоцикл по инерции врезался в строй «кентавров», один из них, не успев отскочить, завопил от боли. Еще несколько секунд все стреляли в тело, лежащее на асфальте, и видно было, как оно дергалось, когда в него попадали пули. Наконец грохот смолкл.
Остро пахло порохом, бешеная пальба оглушила всех. Бачун, стрелявший с балкона, отбросил горячий автомат и метнулся к радиотелефону:
— Хозяин, все, нет больше Стрижа!
29
Семенов дождался окончания стрельбы, повернулся к оператору, спросил:
— Ну что, снял?
Тот показал большой палец. Тогда Семенов включил передатчик.
— Пятый, пятый, я первый. Можете начинать.
— Хорошо, первый. Через тридцать секунд мы у вас, засекай время.
Семенов взглянул на часы, стал ждать. Через 28 секунд на площадь с двух сторон ворвались два шестьдесят шестых «газончика», из которых прямо на ходу стали выпрыгивать рослые ребята в пятнистой форме с автоматами. За какие-то секунды дом был окружен.
— Бросить оружие! — загремело из динамика подъехавшего «уазика».
Ошалевшие «кентавры» дружно побросали стволы прямо перед собой. Омоновцы быстро поставили их всех к стенке руками вверх и стали обыскивать в поисках оружия. Менты Арифулина, доставшие было сигареты, а при виде ОМОНа попытавшиеся смыться, были доставлены туда же. Сбоку, выше всех задрав руки, возвышался Голома.
"Без него опять не обошлось!" — подумал Семенов, подходя к этой живописной группе.
— Поздравляю, капитан! Двадцать восемь секунд.
Капитан Иванчук, командир роты областного ОМОНа, в крапленом берете довольно улыбнулся в свои щегольские усы.
— Мы, старлей, деньги зря не получаем. Щукин, что там у него? — крикнул он одному из подчиненных, склонившемуся над лежащим «кентавром».
— Скорее всего перелом позвоночника и у одного стреляная рана плеча.
— Ясно. Носилки, быстро.
С треском распахнулась
— В шкафу сидел! — весело крикнул один из омоновцев.
— Давай его сюда! — скомандовал Семенов.
Бачуна подвели. То ли ноги плохо слушались ближайшего приближенного Мурая, то ли он не хотел идти, но солдаты почти на весу волокли его тощее тело. Семенов дал знак, и один из омоновцев схватил рыжего за волосы и поднял белое от страха лицо.
В глазах Бачуна метался ужас, он почти сошел с ума. Он не понимал, что это — явь или продолжение того дурного сна, который приснился ему ночью?
— Где Мурай? Куда он поехал? Ну, говори?
Бачун сглотнул слюну, еще раз попытался представить себе, что это сон, но конвоир слегка потянул его голову, и боль выдираемых волос заставила поверить в дурную реальность.
— Он в… Красное поехал, в санаторий… для этих… для наркоманов… есть там такой, для богатых.
— Ну что ж, достанем и там, — спокойно сказал Иванчук.
Бандитов между тем по одному сажали в «воронок». В подъехавшую «скорую» грузили стонущего раненого.
Принесли носилки и для трупа.
— Постойте-ка! — остановил санитаров Семенов. Он смерил глазами то, что осталось от человека.
— Не понял! — пробормотал лейтенант себе под нос и, нагнувшись, снял остатки шлема. Лицо было изуродовано до неузнаваемости, но на ярко-красную лужу крови упала черная шевелюра Витьки Павленко.
— Ах ты черт! — выругался Семенов.
— Ты чего? Случилось что? — спросил капитан.
— Случилось. Пожалуй, не придется тебе брать Мурая, не успеешь.
Сзади вдруг раздался отчаянный крик. Они обернулись. Бачун, его как раз обыскивали около «воронка», оттолкнул одного омоновца, с невероятной для него силой ударил второго и рванулся по прямой, не соображая, куда и зачем. Он не хотел в тюрьму, не хотел на нары, не хотел снова заделаться «петухом» на весь срок.
— Живьем… — крикнул было капитан, но Семенов жестом остановил его.
— Не надо… — он только поморщился. Иванчук кивнул, и один из солдат со снайперской винтовкой присел на колено, быстро прицелился и выстрелил. Капитан, смотревший на все это в бинокль, увидел, как от затылка бегущего полетели какие-то брызги. Бачун секунды две еще несся по инерции, потом ноги отказали ему, и падал он уже не как человек живой, на руки, а неуклюже, ткнувшись и проехав и без того изуродованным лицом по жесткой терке асфальта. Опустив бинокль, командир показал снайперу большой палец и презрительно глянул на сконфуженных здоровяков около «воронка»:
— Омоновцы! Вас, может, на стажировку в женский вытрезвитель перевести? Тьфу, вояки!..
— Что ты его, не нужен? — чуть позже спросил Иванчук у Семенова, кивнув на труп Бачуна.
— Слишком большая сволочь, чтобы оставлять в живых. А суд у нас, как знаешь, самый гуманный в мире.
Ладно, поехали в ментовку, почистим уж до конца.
В кабинет Арифулина они вошли вдвоем. Тот уже знал обо всем происшедшем на площади и сидел за столом холодный и суровый. Узкое, хищное лицо его было спокойно.