Полибий и его герои
Шрифт:
Раньше, при прежних вождях, войско шло свободным строем и часто разбредалось в разные стороны. Сейчас «никто не смел менять назначенного ему места в строю». От пристального взгляда Сципиона ничто не ускользало. Порой он видел, как молодой аристократ едет верхом, а за ним плетется раненый рядовой. Он тут же останавливал их, приказывал всаднику спешиться и уступить коня раненому товарищу. Порой кто-нибудь норовил украдкой сесть на мула. Но в следующую минуту он, как ошпаренный, слетал с мула, встретив взгляд императора.
— Какая польза на войне от человека, который не умеет даже ходить! — говорил он.
Даже поклажу он снимал с мулов и заставлял воинов нести ее.
В лагере теперь царил идеальный порядок, все делалось по часам, упаси бог, было опоздать хоть на несколько минут! (Арр. Iber. 85–86).
Войско переродилось.
— Вы что, ослы, у вас нет рук и вам нужны конюхи со скребницей? (Арр. Iber. 85; Plut. ibid).
Нумантинцы тоже быстро поняли, что в римском лагере все изменилось. Однажды, когда они были разбиты и бежали, старейшины, говорят, с возмущением спрашивали, как позволили они победить себя римлянам, которые раньше бегали от них, как бараны. Те же отвечали:
— Стадо осталось то же, да пастух другой (Plut. Reg. et imp. apophegm. Sc. min. 21).
Римское войско было уже совершенно укрощено, когда приехал Меммий. В будущем он стал крупным политиком, пламенным демократом. Сейчас он был совсем еще молоденький юнец. Собрался он как на модный курорт. За ним следовали повозки, тюки и свертки. Когда воины увидали, как он безмятежно распаковывает бесчисленные баулы и бережно расставляет посуду, они затаили дыхание. Наконец, он достал какие-то совсем уж великолепные чаши и заботливо поставил в стороне от прочих. Это был последний писк моды, которым он очень гордился — сосуды, в которых напиток оставался долго холодным, своего рода термос. Все со злорадным наслаждением следили за ним. И тут явился Сципион. Он смерил Меммия взглядом с ног до головы и сказал:
— Для меня ты негоден временно, для себя самого и родины — навсегда (Plut. Reg. et imp. apophegm. Sc. min. 17; Frontin. IV, 1, 1).
Он добавил еще несколько слов и Меммий был уничтожен.
И еще всему войску ужасно понравились следующие его слова. Кто-то хвалился перед ним красивым щитом. А он сказал:
— Римлянин должен полагаться на правую, а не на левую руку (Ael. Var. XI, 9; Frontin. IV, 1, 5; Plut. ibid.).
Вскоре воины обожали своего полководца.
Сам он жил тою же жизнью, что и они. Даже еще проще. Спал на голых досках, ел простой хлеб и носил грубый плащ. Неутомимо ездил или ходил пешком целый день с ними рядом. Он даже редко садился, чтобы пообедать. Вместо того он брал кусок хлеба и «ел на ходу, прохаживаясь с друзьями» (Frontin. IV, 3, 9). Разговоры, которые вели эти ученые люди, составляли самый удивительный контраст с окружавшей их дикой обстановкой. Они увлеченно спорили об астрономии, философии, истории, литературе. Можно было подумать, что они мирно прогуливаются в садах Платоновой Академии, а не ведут войну в страшном краю среди воинственных горцев, оторванные от всего цивилизованного мира. Многие из этих умных, образованных людей написали записки об осаде Нуманции. Но самый замечательный труд принадлежал нашему герою, который к этому времени, видимо, уже закончил «Всемирную историю». Увы! До нас он не дошел, хотя именно к нему, несомненно, восходят те красочные подробности, которые мы приводили.
В рассказах современников о Сципионе меня всегда удивляла одна черта. Читатель помнит, наверно, как не любили, прямо-таки ненавидели солдаты Эмилия Павла за его чрезмерную суровость. Кажется, сын тоже не страдал излишней мягкостью. Почему же всегда и везде, где бы он ни появлялся, воины носили его на руках? В чем секрет этой пылкой любви? Конечно, одной из причин было его неотразимое обаяние, о котором так часто говорят современники: его власти покорялось все.
Но мне думается, была и еще причина.
В то время весь образованный мир зачитывался одной книгой, «Киропедией» Ксенофонта. Это совершенно особенная, ни на что не похожая книга, не то исторический роман, не то философское эссе, не то приключенческая повесть. Герой — знаменитый Кир, легендарный завоеватель, покоритель Азии. Действие разворачивается в экзотических странах Востока — Персии, Мидии, Армении. Выдержан местный колорит. Герои одеты в пышные мидийские одежды, в париках, нарумянены,
Сципион еще мальчишкой влюбился в «Киропедию» и оставался верен ей всю жизнь. Но вот что самое удивительное. Порой Кир настолько похож на Сципиона, что неискушенный читатель мог бы даже вообразить, что Ксенофонт нарисовал портрет Публия, обрядив его в персидские одежды. Кир с детства страшно любознателен, всем интересуется, он одержим жаждой подвигов и мечтает о славе. Это милый, чуткий мальчик, всеобщий любимец. Он смел до безумия; старшие удерживают его, просят быть осторожнее: Кир кается и дает обещание впредь быть умнее. Но вот появляется страшный зверь, Кир забывает обо всем на свете и несется ему навстречу. Напрасно ему кричат, зовут, напоминают обещания: он ничего не видит и не слышит. Он обожает охоту, собак, верховую езду. Он кумир своих друзей, сам обожает их и гордится их дружбой больше, чем всеми сокровищами Персии. Сам он готов отдать другу последнее. Больше всего он любит делать подарки. Когда его благодарят, он возражает, что это он должен благодарить: так ему хочется делать всем приятное. Юношей он гостит в роскошной Мидии у своего богатого деда. Домой он уезжает с кучей дорогих подарков. Его провожают толпы людей — и дети, и взрослые. Кир весь в слезах обнимает всех их одного за другим и каждому оставляет на память подарок. Кончилось тем, что он раздарил все, он смотрит — Боже, еще один друг! И Кир нашелся: он тут же скидывает с себя одежду, которая по мидийской моде расшита золотом, и протягивает другу. Ему твердят, что он обеднеет, но он со смехом отвечает, что это невозможно: у него столько друзей. Он весел и остроумен. На шутку он смотрит как на лучший дар небес. Он может оживить и расшевелить любую компанию, и люди говорят, что завидуют его блестящему остроумию больше, чем царской власти. При этом он благороден и человек исключительной доброты. Уж не говорю про друзей. Но вот приводят к нему захваченных в битве пленных, «израненных и в оковах… Кир приказал тотчас же освободить их от оков, вызвал к ним врачей и приказал лечить» (III, II, 11). Он прощает всех врагов, спешит обласкать бывшего недруга и осыпать его благодеяньями. Своей удивительной отзывчивостью и великодушием он завоевывает сердца и подданных, и союзников, и врагов.
Публий всю жизнь перечитывал эту книгу. Но по счастью, мы знаем, что было у него одно любимое место, он знал его наизусть и часто цитировал. Вот это место. Юному Киру предстоит впервые в жизни командовать войском. Он как в бреду, не верит своему счастью и сгорает от нетерпенья: неужели он действительно наденет доспехи, которыми так давно любовался?! Отец его, опытный воин, дает ему последние наставления. И вот он спрашивает сына, как тот собирается вести себя с подчиненными ему воинами. Кир говорит, что хочет осыпать их подарками и постоянно оказывать им всевозможные услуги. Но отец качает головой.
— Очень трудно, мой мальчик, всегда оказывать благодеяния тому, кому хочешь. Но радоваться вместе с людьми, когда им выпадает какая-нибудь удача, проявлять сочувствие, когда с ними случается беда, оказывать помощь, когда они в трудном положении, проявлять опасение, как бы они не совершили ошибки, одновременно пытаясь предостеречь их, — всему этому надо уделить особое внимание. Да и при всяких работах, когда воинам приходится действовать в жару, полководец должен на глазах у всех трудиться вместе со своими воинами под палящими лучами солнца, а зимой — пренебрегая холодом. Он должен быть первым, когда от воинов требуются большие физические усилия. Такой полководец привлечет к себе любовь подчиненных.