Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы
Шрифт:
Мемуары Рослякова вообще отличаются высокой степенью достоверности. Кроме того, как показала А.А. Кирилина, архивные документы подтверждают его рассказ: в списках членов и кандидатов в члены ЦК, присутствовавших на первом заседании пленума ЦК нового созыва 10 февраля 1934 г., фамилии Прамнэка не было [268] . Назначение же секретарём ЦК А.А. Жданова по всем признакам действительно не входило в первоначальные планы и создало ряд формальных проблем, в частности, привело к нарушению уставных норм в работе Политбюро. Жданов, не будучи даже кандидатом в члены Политбюро, в силу своей должности принимал участие во всех заседаниях Политбюро и в голосовании решений Политбюро опросом. Более того, в сентябре 1934 г. в отсутствие Сталина и Кагановича, Жданов фактически руководил работой Политбюро — именно он подписывал подлинники постановлений Политбюро за этот период. На имя Жданова приходили письма по различным вопросам, которые рассматривались затем Политбюро [269] . Этого можно было бы избежать, если бы Киров был реально действующим секретарём.
268
Кирилина А.А. Рикошет. С. 75.
269
См.: РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1039.
Все эти факты позволяют утверждать, что конфликт по поводу назначения Кирова в Москву действительно произошёл. Однако ничего необычного в этом столкновении не было. Мотивы Сталина, настаивавшего на назначении Кирова, очевидны: после перевода Постышева на Украину в ЦК действительно был нужен новый, энергичный секретарь, отвечающий за крайне важные участки работы. Не исключено, что Сталин хотел также несколько уравновесить влияние Кагановича (что он сделает в 1935–1936 гг.) и по этой причине также хотел видеть на посту секретаря ЦК члена Политбюро. Не менее понятны возражения Кирова. Переезд в Москву означал для него ломку привычного, сложившегося за восемь лет ритма жизни, погружение в сложные московские дрязги и проблемы. Вполне возможно, что Кирова не устраивал переход под непосредственное подчинение к Кагановичу, который в руководящей иерархии стоял на ступень выше Кирова. Можно напомнить также, что перемещения высших руководителей на новые должности в конце 1920-х – начале 1930-х годов достаточно часто сопровождались конфликтами и скандалами. Известно, что сам Киров с большой неохотой переезжал в 1926 г. из Баку, где он занимал пост секретаря компартии Азербайджана, в Ленинград. Большим скандалом сопровождался перевод Орджоникидзе в том же 1926 г. из Закавказья в Москву на пост председателя ЦКК ВКП(б) [270] . Неоднократно, как уже говорилось, о намерении подать в отставку со своих постов заявляли другие члены Политбюро. В общем, конфликт между Сталиным и Кировым был типичным бюрократическим столкновением, за которым не просматриваются какие-либо политические разногласия. Скорее всего, Киров выторговал некоторое время для завершения дел в Ленинграде, и Сталин согласился отложить его переезд в Москву. Хотя Кирову, как свидетельствуют данные книги записи посещений кабинета Сталина, в 1934 г. приходилось бывать в Москве гораздо чаще, чем в предшествующий период (см. приложение 4).
270
См. подробнее: Хлевнюк О.В. Сталин и Орджоникидзе. С. 16–18.
Компромисс по поводу нового назначения Кирова вполне соответствовал традиции разрешения такого рода разногласий, сложившейся в Политбюро в начале 30-х годов. В этом смысле он может служить некоторым подтверждением сохранения в Политбюро и в 1934 г. относительного статус-кво. Косвенно об этом свидетельствуют также данные о посещении членами Политбюро кабинета Сталина (см. приложение 4). В 1934 г., как и в предыдущие три года, чаще и дольше других у Сталина бывали Молотов и Каганович. Третью строку в этом списке, как прежде Постышев, занимал Жданов, сменивший Постышева на посту секретаря ЦК.
Правда, в последнее время в российской печати широкое распространение получила версия иного рода — об ослаблении власти Сталина накануне убийства Кирова, о нарастании оппозиционности по отношению к вождю ряда членов Политбюро. В подтверждение этой версии приводится рассказ о крупном скандале, якобы, происходившем в Политбюро в сентябре 1934 г. Суть этого рассказа такова: «Политбюро приняло решение о крупной модернизации армии. Оно держалось в строжайшей тайне. И вдруг, вскоре после этого, поступили сведения, что иностранные разведки, а особенно германская, уже знают о принятом решении и усиленно добывают информацию о том, как оно осуществляется. Тухачевский, который руководил модернизацией армии, дал задание выяснить, где произошла утечка сведений о наших секретных мерах. Оказалось, от самого… Сталина, который в полуофициальной беседе с чешскими представителями похвастался, что проводимая под его руководством реорганизация Красной Армии не только поставит советские вооружённые силы на один уровень с европейскими, но и превзойдёт последние. Он хотел приписать себе и заслуги модернизации. Узнав об этом, Тухачевский пошёл к Куйбышеву. Тот позвонил Орджоникидзе. Услышав о поступке Сталина, Орджоникидзе коротко сказал: «Ишак». Он согласился с мнением Куйбышева, что вопрос о нетактичном поведении Сталина надо поставить на закрытом заседании Политбюро. Валериан Владимирович взял на себя подбор всех фактов, которые должны были быть поставлены в упрёк Сталину.
Разговор Тухачевского с Куйбышевым и Орджоникидзе произошёл в середине сентября 1934 года. В конце этого же месяца на закрытом заседании Политбюро Сталину пришлось не только выслушать много неприятных вещей, но и вдруг почувствовать некоторую шаткость своего положения. Если бы Молотов и Енукидзе не воздержались при голосовании и не выступил бы с примирительной речью незлобивый Калинин, Сталину могли бы даже объявить взыскание» [271] .
271
Зенькович Н.А. Тайны кремлевских смертей. М., 1995. С. 322–323.
Как обычно в таких случаях, происхождение этой истории установить невозможно. Н.А. Зенькович, из книги которого взята вышеприведённая цитата, глухо ссылается на писателя В. Карпова. Некоторое время спустя этот же рассказ, вообще без ссылки на источник, повторил в своём выступлении в газете «Московские новости» (№ 5, 22–29 января 1995. С. 14) сын Куйбышева Владимир Валерьянович. Очевидно, перед нами очередная легенда, плод устного исторического творчества. Живучесть подобного рода интригующих легенд, вероятно, предопределена тем, что они дают непротиворечивые ответы на непонятные исторические вопросы. Действительно, если скандалы, подобные описанному, имели место, то все известные события конца 1934 — начала 1935 г. выстраиваются в логичную цепочку: нападки членов Политбюро на Сталина — устранение нападающих (сначала Кирова, потом, в январе 1935 г., Куйбышева). Возможно, пишет по этому поводу Зенькович, скандал сентября 1934 г. в Политбюро «ускорил ход дальнейших событий. После этого заседания Сталин, наверное, решил, что не стоит подвергать себя подобной опасности в будущем». Понятны также причины, по которым эти рассказы охотно «подтверждает» сын Куйбышева. Мы же, по существу, получили новый вариант «конфликта по делу Рютина».
Как обычно, легко растиражированная и неоднократно повторенная, очередная легенда не вызвала никаких вопросов у её публикаторов. Между тем многие несуразности рассказа лежат, как говорится, на поверхности. Совершенно невероятным образом приплетён к истории Енукидзе, которого, и случись подобное закрытое заседание Политбюро, никто не допустил бы даже в прихожую зала заседаний. Только обладая значительной фантазией, можно вообразить то нечто особенное, что Сталин в принципе мог рассказать о модернизации Красной армии «чешским представителям». Может быть, он демонстрировал им чертежи или выдал дислокацию оборонных предприятий? Крайняя скупость легенды на подобные детали вовсе неслучайна. Если довести этот миф до логического конца, то получится, что Сталина обвиняли в том, что он похвастался ростом боевой мощи советских вооружённых сил. Правда, об этом постоянно, и особенно активно ежегодно 23 февраля, писали все советские газеты. Наконец, по понятным причинам авторы легенды не знали о графике отпусков членов Политбюро. А если бы знали, то, несомненно, «перенесли» бы «скандал» на другое время, потому что весь сентябрь (а также август и октябрь) Сталин находился в отпуске на юге [272] , откуда, кстати, писал своим соратникам строгие наставляющие письма.
272
Исторический архив. 1995. № 3. С. 141.
Но даже не эти несуразности, в конечном счёте, имеют значение для оценки подобных предположений о шаткости положения Сталина. Главное, что пока нет решительно никаких свидетельств о каком-либо изменении расклада сил в Политбюро в 1934 г. Ничего подобного осуждению Сталина или даже лёгкому порицанию его за проступок в Политбюро в это время не могло быть в принципе. Сталин по-прежнему держал под контролем все важнейшие политические и экономические акции и обладал правом решающего голоса. Другое дело, что и члены Политбюро представляли собой пока относительную политическую величину. В общем, характеризуя ситуацию в Политбюро в 1934 г., можно было бы с незначительными оговорками повторить оценки, данные в предыдущем разделе применительно к 1931–1933 гг.
К числу этих оговорок, возможно, следует отнести дальнейшее упрощение прежнего порядка функционирования Политбюро как коллективного органа, подотчётного ЦК, которое наблюдалось после XVII съезда ВКП(б). Первое заседание Политбюро XVII созыва состоялось 20 февраля 1934 г. На нём, как и прежде на очередных заседаниях, помимо членов и кандидатов в члены Политбюро присутствовала большая группа членов ЦК, кандидатов в члены ЦК, а также члены бюро Комиссий партийного и советского контроля. В дальнейшем такие очередные заседания проводились всё реже. Всего за 1934 г. (с 20 февраля по 27 декабря, когда прошло последнее очередное заседание 1934 г.) было созвано всего 16 очередных заседаний Политбюро XVII созыва, причём в сентябре и ноябре состоялось только одно такое заседание, а в октябре их не было вообще. Основная масса вопросов, выносимых на рассмотрение Политбюро, решались либо опросом членов Политбюро, либо на неофициальных встречах членов Политбюро у Сталина. Возможно, именно это обстоятельство объясняет тот факт, что в журналах записи посещений кабинета Сталина в 1934 г., зафиксировано намного больше, чем в предшествующий период, визитов к Сталину практически всех членов Политбюро (см. приложение 4).
Некоторые дополнительные возможности для наблюдений по поводу фактической процедуры деятельности Политбюро дают подлинники протоколов Политбюро за 1934 г. Они показывают, например, что большое количество постановлений Политбюро были написаны рукой заведующего Особым сектором ЦК А.Н. Поскрёбышева, а под текстом постановления шли сделанные его же рукой приписки: «т. Стал. Мол. Каг. — за (Александр] Поскрёбышев])» или «т. Стал. Мол. Каган. Вор. — за» и т.д. Ниже на том же листе секретарём фиксировались результаты опроса других членов Политбюро, например: «т. Куйбышев — за, т. Калинин — за» и т.д. Такой порядок оформления позволяет предположить, что эти постановления фактически обсуждались и принимались той группой членов Политбюро, фамилии которых записывал Поскрёбышев (чаще всего это были Сталин, Каганович, Молотов). Поскрёбышев вызывался или, как правило, присутствовал на таких «узких» заседаниях и записывал принятые на них решения.