Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы
Шрифт:
Узнав об этом решении из письма Кагановича, Сталин 29 августа прислал в Москву на имя Кагановича, Молотова и Орджоникидзе, а также для всех других членов Политбюро, шифровку: «Из письма Кагановича узнал, что вы признали неправильным одно место в речи Вышинского, где он намекает на ответственность наркомов в деле подачи и приёмки некомплектной продукции. Считаю такое решение неправильным и вредным. Подача и приёмка некомплектной продукции есть грубейшее нарушение решений ЦК, за такое дело не могут не отвечать также наркомы. Печально, что Каганович и Молотов не смогли устоять против бюрократического наскока Наркомтяжа» [223] . Несмотря на то, что шифровка Сталина была расшифрована (а значит попала на стол Кагановича) около шести часов вечера 29 августа, решение об отмене постановления о Вышинском было проведено голосованием вкруговую только через два дня, 1 сентября. Свои подписи под решением поставили Каганович, Андреев, Куйбышев и Микоян [224] . Орджоникидзе с 1 сентября ушёл в отпуск. Похоже, что Каганович придержал решение вопроса именно для того, чтобы не ставить в неудобное положение Орджоникидзе.
223
Там же. Д. 990. Л. 70.
224
Там же.
Судя по всему, Сталин уловил напряжённое положение в Политбюро по этому вопросу. Свою позицию более развёрнуто он счёл необходимым сообщить участникам конфликта. «Очень плохо и опасно, что Вы (и Молотов) не сумели обуздать бюрократические порывы Серго насчёт некомплектных комбайнов и отдали им в жертву Вышинского. Если Вы так будете воспитывать кадры, у Вас не останется в партии ни один честный партиец. Безобразие», — писал Сталин Кагановичу [225] . 1 сентября аналогичные претензии он предъявил Молотову: «Выходку Серго насчёт Вышинского считаю хулиганством. Как ты мог ему уступить? Ясно, что Серго хотел своим протестом сорвать кампанию СНК и ЦК за комплектность. В чём дело? Подвёл Каганович. Видимо он подвёл и не только он». Пока неизвестно, что Молотов ответил Сталину. 12 сентября в письме Молотову Сталин вновь вернулся к этой теме и посвятил ей ещё больше места: «Поведение Серго (и Яковлева) в истории о «комплектности продукции» нельзя назвать иначе, как антипартийным, так как оно имеет своей объективной целью защиту реакционных элементов партии против ЦК ВКП(б)… Я написал Кагановичу, что против моего ожидания он оказался в этом деле в лагере реакционных элементов партии» [226] .
225
Там же. Ф. 81. Оп. 3. Д. 100. Л. 107–108.
226
Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925–1936 гг. С. 247, 249.
Даже подобные конфликты, завершавшиеся принятием бескомпромиссных требований Сталина, свидетельствовали не только о преобладающем влиянии Сталина в Политбюро, но и о том, что в начале 1930-х годов отдельные члены Политбюро также имели определённый вес и право голоса при решении многих существенных проблем. Несмотря на то, что мнение Сталина играло решающую роль, его соратники ещё могли внести на обсуждение Политбюро (даже без ведома Сталина, как это было в случае с выступлением Вышинского) определённый вопрос и добиваться нужного решения. Сам Сталин, а в его отсутствие Каганович (который, впрочем, скорее всего, руководствовался сталинскими указаниями) старались снять при помощи последующих объяснений нежелательный осадок обиды у проигравшей в конфликте стороны. Характерно, что в рассматриваемый период сложилась «традиция» рассмотрения конфликтных вопросов на Политбюро в отсутствие того члена Политбюро, от которого ожидались резкие возражения по поводу предлагаемого решения. В общем, как заметил А. Грациози, в начале 30-х годов Сталин был для своих ближайших соратников авторитетным «старшим братом» («главным другом», как назвал его Каганович в упомянутом выше письме Орджоникидзе), с которым, несмотря на то, что он вызывал уважение и восхищение, можно было ссориться [227] . Во второй половине 30-х годов подобное отношение соратников к Сталину, демарши членов Политбюро, их заявления об отставке, так же, как и компромиссная линия поведения Сталина, уже не наблюдались.
227
Graziosi A. G.L. Piatakov. Р. 132–133.
Вместе с тем известные пока конфликты в Политбюро носили преимущественно ведомственный, но не политический характер. Это, конечно, не исключает того, что, занимая определённую позицию в ведомственном вопросе, член Политбюро объективно не поддерживал определённую политическую линию. Очевидно, например, что энергичные требования соратников Сталина ограничить репрессии в их ведомствах объективно укрепляли сравнительно «умеренный» курс, противостояли крайнему государственному терроризму, который одержал окончательную победу в 1937–1938 гг. Однако никаких свидетельств о наличии в Политбюро группировок, придерживающихся различных взглядов по ключевым вопросам политического и социально-экономического развития, нет. Один и тот же член Политбюро, в зависимости от обстоятельств, выступал и «радикалом» и «умеренным». Известные факты и документы (в частности, переписка между членами Политбюро) позволяют заметить, например, что особые, дружественные отношения существовали, с одной стороны, между Кагановичем и Орджоникидзе, и с другой — между Молотовым и Куйбышевым. (Напомним, что Кагановича и Молотова чаще всего числят в ярых «радикалах», а в Орджоникидзе и Куйбышеве видят опору «умеренности».) Одновременно, отношения между Орджоникидзе и Куйбышевым были далеки от безоблачных. В силу занимаемых должностей, они нередко конфликтовали. Конфликты эти начались ещё в то время, когда Орджоникидзе возглавлял ЦКК и регулярно разоблачал ошибки и «вредительство» в подведомственном Куйбышеву ВСНХ. Продолжались они и позже, когда возглавляемый Куйбышевым Госплан урезал материальные и финансовые ресурсы, выделяемые ВСНХ, а затем НКТП, которыми руководил Орджоникидзе. Взаимоотношения между членами Политбюро, таким образом, предопределялись главным образом ведомственными позициями и личными пристрастиями.
Несмотря на отсутствие политической подоплёки, ведомственные претензии соратников представляли для Сталина значительную проблему.
Традиционно сильное в России государственное начало значительно укрепилось в условиях форсированной «революции сверху». Могущественные советские ведомства, возглавляемые влиятельными руководителями, были не просто проводниками «генеральной линии». Приобретая немалую самостоятельность и вес в решении государственных проблем, они во многих случаях диктовали свои условия, усугубляя и без того разрушительную политику «скачка»: постоянно требовали увеличения капитальных вложений, противодействовали любому контролю над использованием выделенных средств и ресурсов и т.д. Огромный партийно-государственный аппарат в полной мере демонстрировал все прелести бюрократизма, косности, неповоротливости и, как обычно, настойчиво отстаивал свои корпоративные права.
После разгрома оппозиций советские ведомства и их руководители из Политбюро объективно оставались единственной силой, ограничивающей единовластие Сталина. Члены Политбюро, возглавлявшие крупнейшие наркоматы и правительственные органы, как политические деятели фактически были продуктом сращивания высшего партийного и государственно-хозяйственного руководства, что значительно увеличивало их реальное влияние. Ряд фактов позволяют также сделать предположение (которое, впрочем, нуждается в специальном детальном изучении), что московские вожди обзаводились своеобразной «клиентурой» из руководителей местных партийных организаций, государственных чиновников среднего уровня, которые нуждались в специальном покровительстве кого-либо из вождей.
Вряд ли Сталин не замечал эти чрезвычайно важные тенденции. Во всяком случае, его официальные речи и неформальные письма переполнены выпадами против бюрократизма, «героев ведомственности», «вельмож-бюрократов» и т.д.
Письма Сталина соратникам за 1931–1933 гг. в значительной части состояли из указаний об «укрощении бюрократизма». «Пусть ПБ и Секретариат ЦК возьмут под специальное и систематическое наблюдение и Наркомвод и НКПС и заставят их работать. Оба наркома находятся в плену у своего аппарата, особенно Рухимович, бюрократическое самомнение которого является обратной стороной его отсталости и косности по части большевистской постановки дела в НКПС» [228] . «Скажите Постышеву, чтобы он не поддавался давлению вельмож-бюрократов, добивающихся орденов для своих дружков-собюрократов» [229] . «Пора начать привлечение к ответственности руководства заводов, обязанных снабжать сталью автотракторные предприятия. Если Орджоникидзе станет скандалить, его придётся заклеймить как гнилого рутинёра, поддерживающего в наркомтяже худшие традиции правых уклонистов» [230] . «Боюсь, что если издать такое постановление затормозим работу промышленности минимум на полгода, так как уважаемые «большевики» забросят дело и истратят всю свою энергию на дело бесконечного пересаживания с места на место» [231] . «Получил ответ… насчёт нефтеперевозок по Волге. Ответ — неубедительный. Видно, что составили его «ловкачи» из НКТП или Госплана, а вы по обыкновению «подмахнули»» [232] . «Доколе будете терпеть безобразия в предприятиях НКснаба, особенно в консервных заводах?.. Почему не принимаете меры против НКснаба и Микояна? Доколе будут издеваться над населением. Ваше (т.е. ПБ) долготерпение прямо поразительно» [233] . «Очень плохо обстоит дело с артиллерией. Мирзоханов разложил прекрасный завод. Павлуновский запутал и губит дело артиллерии. Серго надо вздуть за то, что он, доверив большое дело двум-трём своим любимчикам — дуракам, готов отдать в жертву этим дуракам интересы государства. Надо прогнать и снизить по «чину» всех Мирзохановых и Павлуновских. Иначе дела не поправить» [234] . «Надо высечь НКИД за спячку, слепоту, близорукость» [235] и т.д.
228
РЦХИДНИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 99. Л. 12–14 (письмо Кагановичу от 30 августа 1931 г.).
229
Там же. Л. 16–19 (письмо Кагановичу от 4 сентября 1931 г.).
230
Там же. Д. 100. Л. 6–7 (письмо Кагановичу от 26 июля 1932 г.).
231
Там же. Ф. 52. Оп. 2. Д. 1421. Л. 258–260 (письмо Молотову от 8 августа 1932 г.)
232
Там же. Ф. 81. Оп. 3. Д. 100. Л. 9 (письмо Кагановичу от 27 августа 1933 г.).
233
Там же. Л. 34–35 (письмо Кагановичу от 6 октября 1933 г.).
234
Там же. Л. 38–39 (письмо Кагановичу от 21 октября 1933 г.).
235
Там же. Л. 158 (письмо Кагановичу, август 1934 г.).
Борьба с бюрократизмом и ведомственностью, резкая критика в адрес наркомов были для Сталина удобным методом «воспитания» ближайших соратников и контроля за ними. С политической точки зрения Сталина, видимо, также устраивали постоянные конфликты между руководителями ведомств. С одной стороны, это действительно вносило напряжённость в отношения между отдельными членами Политбюро, с другой — позволяло Сталину играть роль верховного арбитра и безболезненно проводить те решения, которые он считал необходимыми. В целом, межведомственные столкновения и постоянные атаки на членов Политбюро, возглавлявших наркоматы, сыграли свою роль в ослаблении Политбюро и усилении власти Сталина.
Невозможность охватить и проконтролировать все направления и конкретные вопросы партийно-государственного руководства Сталин компенсировал разносами, которые периодически устраивал руководителям ведомств и своим соратникам. Такие разносы не только держали аппарат в необходимом напряжении, но и прививали сталинскому окружению своеобразный «комплекс неполноценности». Сталин постоянно внушал своим соратникам, что только его, сталинское, руководство — столь же необходимое условие победы, как руководство Ленина в годы захвата и утверждения власти. Именно поэтому даже сравнительно второстепенные вопросы Сталин поднимал на принципиальную высоту, вписывал в максимально широкий контекст, старался обосновать теоретически, показать соратникам, что он видит в проблеме то, чего они разглядеть никогда не сумеют. При этом тон сталинских указаний был предельно категоричен.
Особое недовольство Сталина вызывали, как правило, те решения, которые проходили без согласования с ним. Поэтому члены Политбюро, выдвигая тот или иной вопрос, старались заручиться предварительной поддержкой Сталина, даже в те моменты, когда он находился вне Москвы на отдыхе. Сам Сталин поощрял такую практику. «Количество запросов ПБ не имеет отношения к моему здоровью. Можете слать сколько хотите запросов, — я буду с удовольствием отвечать», — писал он Молотову [236] в июне 1932 г. «От хозяина по-прежнему получаем регулярные и частые директивы, что и даёт нам возможность не промаргивать, правда, фактически ему приходится работать, но ничего не сделаешь иначе», — сообщал Каганович Орджоникидзе [237] в письме от 2 августа 1932 г.
236
Письма И.В.Сталина В.М.Молотову. 1925–1936 гг. С. 243.
237
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 126.