Политическая наука №1 / 2016. Политическая организация разделенных обществ
Шрифт:
Деградация электоральных соглашений может привести к тому, что центростремительные коалиции будут не в состоянии привлечь достаточное количество голосов. Это случается из-за известной нелюбви этнического большинства к ограничениям своего мажоритарного правления, будь они консоциативного или центростремительного характера. Серьезный вызов этим соглашениям представляет собой слабость закона во многих переходных обществах – когда электоральные комиссии и суды не в состоянии выдержать давления, все договоренности также оказываются под ударом.
Третья проблема тесно связана со второй: если центростремительные
Все эти проблемы пока не имеют готовых решений, поскольку связаны не только с формальными институтами, но и с общественными настроениями и ориентациями. Перспективу Горовиц видит в глубоких социальных и экономических изменениях, которые способны разрушать вертикальные перегородки по мере повышения уровня жизни, формирования среднего класса и снижения религиозности. Непосредственный толчок к изменению привычных форм политического поведения и организации могут дать любые кризисные явления, требующие быстрой реакции системы и коллективных решений [Horowitz, 2014].
Встает вопрос: а что политическая наука может противопоставить «большим проблемам» систем распределения власти? Есть ли в ее арсенале иные подходы к институциональной организации разделенных обществ?
Выше мы упоминали о концепции Ф. Р"eдера, получившей название системы разделения власти (power dividing). Ее ядром является ставка на формирование коалиций «по интересам» (в их состав могут входить различные участники), а несущей конструкцией – четкое разделение властей, которое характерно для президентских систем, мажоритарная избирательная система и высокий уровень защиты индивидуальных прав и свобод.
Рекомендации Ф. Р"eдера по постконфликтному урегулированию сводятся к следующему: поддерживать следует такие политические образования, где население готово жить вместе и имеет «национальное чувство»; правительству нужно минимизировать количество спорных вопросов, решаемых на уровне центра; первоочередное внимание должно быть уделено строительству местных институтов; в процесс переговоров по будущему государственному устройству необходимо вовлекать не только представителей четко очерченных этнических групп, но и других участников; любое распределение власти требуется ограничить в пользу прямого управления международного сообщества [Roeder, 2005, p. 62–63].
Поскольку практика реализации подобного проекта в постконфликтном урегулировании отсутствует (для иллюстрации своих идей Р"eдер в основном использует исторический опыт США), можно оценить его лишь с точки зрения исследовательской логики. Действительно, ожидаемые преимущества системы power dividing высоки [см.: Roeder, 2010], поскольку она максимально направлена на слом вертикальных перегородок и развитие гражданских прав и свобод. Сомнение вызывает, однако, положение о наличии национального чувства (a sense of nationhood) и присутствии гражданской идентичности на индивидуальном уровне как отправной точке урегулирования. Даже если и первое, и вторая формировались до конфликта, процесс их восстановления не может проходить быстро. Отсутствие же чувства общности и доверия препятствует созданию свободных коалиций групп большинства и меньшинств, а также индивидуальному выбору. В действительности существует невысокая вероятность становления демократии в полиэтничном обществе с политически активными сегментами, имеющими территориальную привязку; альтернативами выступают сецессия и откат к авторитаризму [Харитонова, 2013, с. 202–203].
О трудностях установления межгруппового доверия даже при демократическом режиме свидетельствует случай Северной Ирландии, где вопрос об использовании флагов и эмблем, а также проведении традиционных массовых парадов по случаю религиозных праздников и исторических событий (т.е. символов идентичности общин) остается до настоящего времени самой сложной сферой межгрупповых переговоров [Archick, 2015, p. 15]. Как представляется, эта модель может присутствовать в постконфликтном урегулировании скорее в качестве стратегической цели.
Я. О’Флинн, Р.С. Ласкин и другие сторонники делиберативной демократии предлагают уделять большее внимание нормативной стороне постконфликтного урегулирования [O’Flynn, 2007; 2010; Deliberating across… 2014]. По их мнению, и Лейпхарт, и Горовиц прагматически подходят и к принципу инклюзивности, и к формированию умеренного центра, поскольку прежде всего заинтересованы в политической стабильности и поиске инструментов ее обеспечения. Однако ценность инклюзивности и умеренности не может быть ограничена инструментальными рамками, поскольку обе они выступают ключевыми условиями для политического равенства.
В этой логике инклюзивность означает включение в процесс принятия решений на равных условиях всех, кто подпадает под действие этих решений. Связь между умеренностью и политическим равенством сложнее: это готовность смягчать требования, исходя из признания равного статуса всех участников. Такой подход требует создания общественного пространства, в котором граждане разделенного общества могли бы включаться в обсуждение различных вопросов поверх межгрупповых барьеров. Соответственно, государственная политика должна способствовать повышению удельного веса дискурсов в общественной сфере.
Предвосхищая критику относительно возможностей публичного обсуждения законодательных актов, открытости, терпимости к чужому мнению и готовности принять во внимание чужое мнение в постконфликтных условиях, ученые отмечают, что в тех случаях, когда существует общее согласие положить конец насилию, принципы становятся очень важными и что «взаимное признание разумности» является центральным элементом любой успешной попытки перехода к демократии. Мирные соглашения начинают жизнь как прагматичная сделка, но в интересах мира и общественного развития они должны встать выше взаимной выгоды и, в частности, отражать приверженность основным демократическим принципам.