Политическая наука №4 / 2017. Субнациональное измерение политики
Шрифт:
Примечательно, что соревновательная традиция поддерживалась не столько за счет постоянного сопротивления конкретных элитных групп, сколько за счет неформальных и формальных институтов. «Единая Россия» в 2000-е годы втянула в свои ряды машины и партийные структуры местных политиков [Голосов, Григорьев, 2015; Golosov, 2014], сформированные из доступных тем ресурсов. В «Единую Россию» вошли представители самых разнообразных элитных групп, включая многих коммунистов и близких к ним политиков, так как отсутствие хотя бы формальной аффилиации с «Единой России» оставляло локальным группам мало шансов на значительный успех [Turovsky, 2014; Ковин, Подвинцев, 2015]. Губернаторские машины кооптировали городские политические машины, так что Дж. Ройтер с коллегами предполагают, что именно стремление элит держать мэрские машины в тонусе способствовало сохранению выборов мэра в крупных городах [Local elections…, 2016]. В результате межэлитная конкуренция преимущественно переместилась внутрь «Единой России» [Росс, 2012, Panov, Ross, 2016]. В этом смысле одной из функций «Единой России» как доминирующей партии выступает медиация противоречий и выведение их из сферы публичной конкуренции [Magaloni, 2006; Магалони, Кричели, 2015]. Если же в исключительных случаях внутриэлитная борьба выплескивается за пределы партии власти, это создает значительные проблемы на выборах для региональной администрации [Карандашова, Сироткина, 2018]. Худшие показатели политических машин и большая соревновательность, таким образом, присущи тем регионам, где была приемлема борьба неформальных коалиций, и там, где оппозиционные партии более автономны и доступны избирателю в качестве альтернативы.
Таким образом, перспектива анализа региональных выборов как результата усилий региональных элит по созданию политических машин хорошо схватывает асимметрию конкуренции электорального авторитаризма и позволяет сфокусироваться на социально-демографических характеристиках, влияющих на возможность мониторинга и контроля над поведением избирателей, а также на политических факторах, задающих рамки координации элит для организации электорального контроля и мониторинга.
Ракурс «машинной политики» подразумевает и некоторые допущения. Концепт политической машины запаковывает вместе (1) обеспечение победы на выборах, (2) достижение этого результата посредством клиентелизма, т.е. предоставления персональных благ избирателям, и (3) работу неформальных структур, основанных на патрон-клиентских отношениях. Это сочетание возникло благодаря тому, что понятие «политической машины» возникло не как строгое научное понятие, а в публицистической среде для обозначения конкретных политических групп с характерными для них практиками ухода от подотчетности в процессе выборов [Скотт, 2016; Гельман, 2009; Golosov 2013]. Вместе с тем регулярные победы разнообразных современных политических машин могут поддерживаться не только благодаря клиентелизму, но и благодаря запугиванию или фальсификациям [Mares, Young, 2016]. Для этого могут задействоваться как неформальные сети, так и административные возможности госаппарата. Наконец, все усилия машин могут не привести к победам. Последнее из этих противоречий не так актуально для реалий электорального авторитаризма: стоит подробнее остановиться на различении между мобилизацией избирателей и административными злоупотреблениями, а также между принуждением и клиентелизмом.
Действительно, меню манипуляций не ограничивается клиентелистскими «пряниками». Оппоненты политической машины могут сойти с дистанции, не пройдя сложные формальные правила регистрации – не согласовав выдвижение с партией, не собрав подписи, не преодолев муниципальный фильтр для кандидатов в губернаторы [Карандашова, 2015; Кынев, 2015]. Административным инструментом машин может быть манипуляция явкой. Региональные руководители могут иметь различный настрой относительно явки и рассчитывать соответствующий масштаб необходимой мобилизации [Кынев, 2015; Титков, 2016; Сироткина, Карандашова, 2018]. Альтернативой мобилизации избирателей могут быть фальсификации – «вбросы» и «приписки» [Bader, van Ham, 2015]. Наконец, мобилизуя избирателей, российские региональные политические машины чаще прибегают не к частным позитивным стимулам, а к угрозам [Fish 2005, p. 54–61; Frye, Reuter, Szakonyi, 2015]. Очевидно, что все эти тактики в разном сочетании вносят вклад в результативность той или иной региональной политической машины, однако закономерности этих сочетаний пока мало изучены. Задача настоящей статьи состоит именно в заполнении этого пробела в исследованиях региональных политических машин в современной России.
Цель данной статьи состоит в определении оснований клиентелизма региональных политических машин в современной России на примере региональных выборов 2015 г. Для этого я использую метод качественного сравнительного анализа (QCA) [Ragin, 2014; Маркс, Рихокс, Рэйгин, 2015]. Выбор метода обусловлен, во-первых, теоретически, во-вторых, технически. Качественный сравнительный анализ помогает определять необходимые основания и комбинации факторов, способствующие тому или иному исходу. Как известно из литературы, рассмотренной в предыдущем параграфе, политические машины опираются на доступные в регионе ресурсы, так что полезно будет изучить, какие факторы и сочетания факторов могут компенсировать друг друга. Кроме того, выбранный метод технически адекватен для «среднего» – чуть менее трех десятков – числа случаев. Анализ выполнен с помощью пакета QCA (GUI) для R [Dusa, 2007].
Такие исследователи, как Г. Китчелт и С. Уилкинсон, а также П. Копецки и М. Спирова подчеркивали преимущества экспертных опросов и интервью для сравнительного анализа таких неформальных практик, как клиентелизм и патронаж [Kitschelt, Wilkinson, 2007, p. 328; Kopeck'y, Spirova, 2012, p. 24]. В соответствии с этими рекомендациями данные о зависимой переменной – клиентелизме в российских регионах – почерпнуты из экспертного опроса «Perceptions of electoral integrity» [Perceptions.., 2015], в этом опросе экспертов спрашивали об особенностях кампании в том или ином российском регионе во время выборов губернаторов или региональных легислатур осенью 2015 г. Я рассматриваю ответы экспертов на три вопроса: об обещании или предоставлении партиями потребительских товаров в качестве стимулов к голосованию; об обещании особого доступа к материальным преимуществам в социальной политике в качестве стимулов к голосованию; о попытках контроля над голосованием со стороны партий (в настоящем исследовании я анализирую только ответы экспертов применительно к партии «Единая Россия»). Эти три вопроса позволяют различить самый простой клиентелизм в форме покупки голосов, более сложный клиентелизм частных и клубных благ [Китчелт, Уилкинсон, 2016], а также клиентелизм, где вознаграждения сложно переплетены с принуждением. Точные формулировки вопросов и варианты ответов приведены в Приложении 1. Вариантам ответов присваиваются порядковые значения, и на их основе рассчитывается средний индекс для региона. После исключения пяти регионов, где для расчета переменной было менее трех экспертных ответов, в выборке осталось 25 регионов, индексы для них приведены в таблице 1.
Таблица 1
Индексы клиентелизма для региональных выборов 2015 г.
Источник: [Perceptions…, 2015].
Обобщенно можно выделить два основных подхода к объяснению клиентелизма – политэкономический и институциональный. Первый подход объясняет клиентелизм исходя из наличия социально-экономической базы для подконтрольного голосования, в первую очередь бедности и неравенства [Скотт, 2016; Китчелт, Уилкинсон, 2016; Brokers…, 2013]. Второй подход обращает внимание на политико-институциональные ограничения [Шефтер, 2016; Mares, Young, 2016]. Для выдвижения гипотез в соответствии с первым подходом уместно обращение к литературе о социально-демографических основаниях политических машин в России, рассмотренных в начале предыдущего параграфа, а для выдвижения гипотез в соответствии со вторым подходом – к литературе о политических факторах машинной политики в России, рассмотренной в предыдущем параграфе во второй половине.
В качестве гипотез о социально-демографических основаниях выдвигаются следующие:
Гипотеза 1. Уровень клиентелизма выше в менее урбанизированных регионах.
Гипотеза 2. Уровень клиентелизма выше в регионах с меньшим ВРП на душу населения.
Чтобы отследить возможный эффект масштаба на доступность мониторинга [Medina, Stokes, 2007; Хейл, 2016], выдвигается дополнительная гипотеза:
Гипотеза 3. Уровень клиентелизма выше в менее населенных регионах.
К сожалению, из-за того, что в выборке оказалось только две республики с большой долей титульного населения – Татарстан и Чувашия, из-за малой вариации в данном исследовании невозможно полноценно проверить гипотезу о роли этнических сетей.
В качестве гипотез о роли политических факторов выдвигаются следующие:
Гипотеза 4. Уровень клиентелизма выше в регионах с «местным» губернатором.
Гипотеза 5. Уровень клиентелизма выше в регионах с губернатором, имеющим большой срок в должности.
Поскольку клиентелизм экономически оправдан при большей остроте конкуренции, для подвыборки губернаторских выборов отдельно тестируется гипотеза:
Гипотеза 6. Уровень клиентелизма выше в регионах с участием более опасных конкурентов губернатора.
В качестве гипотез об инструментальных альтернативах клиентелизма выдвигаются:
Гипотеза 7. Уровень клиентелизма ниже в регионах, где оппоненты политической машины не были допущены до выборов.
Гипотеза 8. Уровень клиентелизма ниже в регионах, где выше уровень нарушений.
Гипотеза 9. Уровень клиентелизма ниже в регионах, где используется тактика снижения явки.
Кроме того, контролируется тип выборов: можно ожидать, что на более конкурентных выборах в легислатуры клиентелизма будет больше. Вводимая контрольная переменная фиксирует все регионы, где проходили выборы легислатуры, в том числе одновременно с губернаторскими в Калужской и Костромской областях.