Полковник Коршунов (сборник с рисунками автора)
Шрифт:
— Не выдержал, черт… — сквозь зубы сказал Коршунов.
Прямо навстречу Лобову, поперек пересекая долину, скакали басмачи. Их было раза в три больше, чем бойцов в отделении Лобова. Они визжали, пели боевую молитву и стреляли в воздух. Весь этот шум перекрывало негромкое «ура» пограничников. Лошади пограничников были свежее, шли лучше, чем лошади басмачей. К тому же пограничники скакали вниз по уклону, а басмачи вверх. Поэтому-то Лобов и рассчитывал смять банду.
Но снизу, от Лобова, не было видно то, что видел в бинокль со своего холма Коршунов. Коршунов видел, как слева из ущелья выезжает в долину вторая, еще большая часть банды. Коршунов видел, как эти басмачи выскочили из ущелья, как передние из них уже поднялись на невысокие холмы
Коршунов скомандовал отряду.
Пока отряд рысью подымался на холм, Коршунов видел, как гонят лошадей басмачи и как плохо идут их лошади. Коршунов решил, идя на выручку Лобову, до последнего момента все-таки беречь лошадей своего отряда.
3
Все время после перехода через пропасть Лобову было не по себе. Он сознавал, что просто струсил, не решился рискнуть и двинуться через пропасть. Если бы Коршунов начал дразнить его, было бы легче. Можно было бы превратить все в шутку или огрызнуться. Было бы легче, и скорее забылось бы, прошло неприятное ощущение сознания собственной трусости. Тем более, что Лобов вовсе не был трусом, и все это знали, и сам Лобов это знал.
Лобов ехал в хвосте отряда, один, ни на кого не глядя, понуро опустив голову.
Услышав приказание Коршунова, Лобов решил, что Коршунов нарочно посылает его с передовым отрядом, чтобы дать ему возможность отличиться, загладить неприятное впечатление после случая с переправой через пропасть.
Отъезжая впереди первого отделения, Лобов уже издали оглянулся на Коршунова и с трудом сдержался, чтобы не окликнуть его, не крикнуть ему на прощание ласковые слова благодарности.
Отделение Лобова перевалило через три, идущие друг за другом, ряда холмов и заметило банду. Басмачи ехали по противоположному краю долины. Их было человек сто, а может быть, еще больше. Они двигались плотной кучей. Впереди выделялась небольшая группа всадников, очевидно курбаши [32] банды.
32
Курбаши — предводители, вожаки.
Лобов остановился на склоне горы, спешил бойцов и, отведя лошадей под прикрытие, скомандовал беглый огонь по банде.
Басмачи были застигнуты врасплох. Они рассыпались по долине. Раненые лошади, лошади с убитыми и ранеными всадниками, стреляющие в воздух, курбаши, сзывающие своих людей, — все смешалось в огромном беспорядочном клубке. Раньше чем басмачи поняли, откуда стреляют и как нужно обороняться, многие из них попали под пули пограничников.
Потом банда спешилась и неровной длинной цепью залегла у края долины.
Лобов не стрелял. Лежа за невысоким камнем, он смотрел в бинокль. Долина, поросшая, как и холмы, коричневой невысокой травой, понижалась в ту сторону, где по рваной, изогнутой линии вспыхивали синеватые дымки выстрелов басмачей. За цепью басмачей был невысокий обрыв. Там текла река. Горы за рекой были каменистые, кое-где поросшие кустарником. Со всех других сторон долина была окружена холмами и покатыми склонами гор. В глубине, слева от Лобова, долина сужалась, переходила в узкое ущелье. Вход в ущелье был скрыт за холмами. Облака сгустились еще больше, вершины гор были в тумане, и свет был синим от низких синих туч.
Лобов думал о том, что лучшего места для боя нельзя было желать, и о том, какой молодчина Шурка Коршунов, и как здорово он угадал все намерения банды и куда банда пойдет, и как здорово Шурка Коршунов умеет различать следы и узнавать все по следам, и как точно Шурка Коршунов рассчитал, где они настигнут банду, и какой молодец и хороший парень Шурка Коршунов.
Лобов всегда восхищался Коршуновым и слегка завидовал ему. Лобову хотелось быть таким, как Коршунов, хотелось подражать ему даже в мелких привычках, в походке, в манере говорить.
Пограничники стреляли редко, целились неторопливо и тщательно и часто попадали. Басмачи стреляли быстро, почти не целясь, и их выстрелы не причиняли пограничникам вреда. Перестрелка продолжалась уже минут двадцать.
Лобов давно уже думал об атаке. Он отогнал эти мысли, вспоминал точное приказание Коршунова, старался думать о другом и несколько раз принимался стрелять. Хоть бы в атаку пошли басмачи! Но басмачи, очевидно, не решались наступать, не зная, каковы силы пограничников. Расчет Коршунова был правилен.
Лобов волновался все больше и больше. Терять такую возможность захватить всю банду, терять такую возможность атаковать и, вместо этого, перестреливаться, ничем не рискуя и не принося особого вреда врагу, и ждать чего-то… Лобов вдруг приподнялся за своим камнем и опустил винтовку. От лихорадочного волнения он побледнел, и у него похолодели кончики пальцев.
— Стемнеет! — громко сказал он. — Стемнеет, и банда уйдет в темноте.
Лобов пополз за камнями.
Это ж ясно! Чего же ждать! Если Лобов захватит банду, то не все ли равно, какое было приказание и как Лобов его выполнял? А если Лобов не захватит банды? Нет, конечно, все верно; конечно, нужно поднимать бойцов, и лошади отдохнули, и вниз с холма, под уклон, и доскакать и рубиться. Басмачи не выносят рубки. Скорее, скорее, пока не стемнело. Скорее, пока не подошел отряд Коршунова. Что? Лобов — трус? Степан Лобов, Степан Лобов, ты получил приказание командира. Что ты делаешь, Степан Лобов? Скорее, пока не стемнело. Пограничники уже больше не стреляют, пограничники ползут за камнями к оврагу, где укрыты кони. Кто им приказал? Кто изменил приказание? Лобов. Лобов изменил. Степан Лобов изменил приказание. Скорее, скорее, скорее, скорее!
— По ко-ням!
Степка Лобов пошел в атаку. Вниз с холма, в долину, на басмачей.
— Шашки к бою! — Какой голос! Какой голос у Степана Лобова! Степан Лобов пошел в атаку. Перестали стрелять, сбегаются в кучу, садятся на лошадей. Бежать? Им некуда бежать. Сзади река. Скорее, скорее! Кони устали, кони еле идут, кони скачут из последних сил, кони выдержат еще немного. Скорее! Ничего, уже близко, уже совсем близко, уже видны лица басмачей. Ура! Они тоже что-то кричат и стреляют. Они стреляют в воздух, они ни умеют хорошо стрелять. Степан Лобов пошел в атаку. Скорее, пока не стемнело, пока есть силы у лошадей, пока есть силы… Упал Охрименко! Упал красноармеец Охрименко Степан. Тоже Степан. Теперь близко! Что это? Откуда слева басмачи? Почему слева? Их не было слева. Еще, еще, еще. Лобов ошибся. Ошибся? Ничего! Пробьемся! Только скорее! Ничего, ничего. Вот этот худой, в распахнутом халате, вот этот, этот самый. Что-то кричит. Что он кричит? Теперь близко…
Лобов поднял руку с клинком и совсем низко пригнулся, лег на шею коня. Он видел слева, на склоне холма, толпу всадников. Толпа басмачей приближалась слева, и прямо на пограничников скакали басмачи. Лобов хорошо видел высокого худого басмача в развевающемся халате с кривым клычом [33] в руке. Худой басмач был ближе всех. Он сначала что-то кричал, широко раскрывая рот, потом закрыл рот, перехватил клыч острием вниз и левой рукой вытащил из-за пояса длинный пистолет. У худого басмача было уродливое, обезьянье лицо. Лобов наскакал на худого басмача и со всей силой опустил клинок, но клинок свистнул в воздухе, и Лобову показалось, будто что-то тяжелое и мягкое ударило его по голове, сверху по голове, и стало красно в глазах, все стало сразу красным.
33
Клыч — кривая сабля.